Сам вербовщик подобного пиетета перед костром и его слабым трепещущим светом не испытывал. Поэтому, отступив на полсотни шагов к кустарнику, он уселся там, подтянув ноги, развел в стороны руки и сосредоточился, расслабляя сознание и рассеивая его вокруг. Учение четвертого друида позволяло ему ощущать все происходящее далеко вокруг даже в полной темноте.

Обычный дозор в мирное время через спокойное порубежье — Ротгкхон никак не ожидал, что воинам может здесь хоть что-то угрожать, однако спустя пару часов он отметил какое-то шевеление в кустарнике. Кто-то очень медленно и осторожно пробирался в сторону спящих дружинников, стараясь держаться в шевелящейся тени стола.

Сохраняя расслабленность в теле, вербовщик качнулся вперед, быстро заскользил в темноте, обогнул стол, вытягивая нож, подобрался к лазутчику сзади и быстро прижал клинок к его горлу Неизвестный замер, торопливо зашептал:

— Ты чего, Лесослав? Я же свой! Это я, Бестуж. Бестуж! Ты меня что, не узнаешь? Я тоже в дозоре, за лошадьми смотрю.

— Если ты коновод, то какого лешего делаешь здесь? — Лесослав только крепче прижал лезвие к шее лазутчика.

— Вещи… То есть… Хотел мяса пожевать… Взять из мешка… — зашептал Бестуж.

— Сумки лежат у коновязи, — хмыкнул Ротгкхон и полушепотом окликнул: — Дубыня! Эй, воевода! — чуть подождал и позвал уже громче: — Дубыня, поднимись!

— Ась? — резко поднял голову старый дружинник.

— Гость у меня странный, воевода, — повернул лицо пленника к свету вербовщик.

— Отпусти его, Лесослав. Это наш ратник, муромский. Видать, нужда какая у него в лагере возникла. А ты, Бестуж? Ты-то как позволил себя повязать? Вроде опытный воин, не раз пластуном ходил!

— Не было его у костра, Дубыня. Помыслил, не бдит новик, а храпака давит.

— А-а-а, проверить решил, — ухмыльнулся Ротгкхон. — Хорошо хоть в одиночку пошел. Было б вас несколько, я бы всех, кроме одного, зарезал. Поди вас в темноте, разбери, свои шалят или чужие пришли?

— Короче, оба молодцы, — решил воевода. — Службу несете на совесть. А теперь дайте поспать.

Остаток стражи прошел спокойно — когда луна заметно завязла в ветвях деревьев напротив, Ротгкхон растолкал сменщика и завернулся в свою кошму.

Новый день прошел так же, как и предыдущий — без происшествий. Дозор медленно двигался на юго-запад, пересекая ручейки и огибая болотины, проверяя подозрительные места. В конце дня дозор остановился на берегу тихой заводи — опять же на хорошо обустроенном месте. В этот раз Лесослава оставили дежурить первым — и он, особо не таясь, опять ушел в сторону, усевшись на пенек среди прибрежных ив.

— Не слишком близко караулишь, иноземец? — крикнул ему Дикуша. — Может, лучше на другой берег пруда уйдешь?

— Не знаю, как вам, служивые, а мне возле костра, кроме пламени, ничего не видно, — ответил Ротгкхон. — Вам же спокойнее будет, коли со стороны за лагерем послежу.

Дубыня о чем-то негромко сказал, воины рассмеялись и больше его не трогали. Вскоре они разлеглись на подстилки, быстро заснули. Вербовщик, следуя давней привычке, в темноте свое место переменил — на тот случай, если в сумерках за ним кто-то все же наблюдал. Сел на возвышении в стороне от стоянки, поджал ноги, привычно вызывая в себе навыки от четвертого друида, замер, сливаясь с окружающим миром и… И вскоре опять ощутил движение. И опять — одиночное.

«Проверяют они меня, что ли?» — мелькнула в голове слабая мысль, а рука привычно скользнула на пояс, к рукояти. Он быстро и бесшумно прокрался за светлым силуэтом лазутчика, попытался обхватить и… И едва не рухнул на землю, когда тот растаял в воздухе.

Слегка растерявшись, он закрутился, метнулся к лазутчику, проявившемуся чуть в стороне, опять потерял, услышал в самом ухе легкий шепот:

— Отдыхай спокойно. Опасности нет…

Мимо прошла стройная, совершенно обнаженная девушка чуть старше Зимавы и чем-то на нее похожая, улыбнулась через плечо, рассыпая длинные волосы, — и ушла дальше к воде, постепенно растворяясь в темноте и оставляя в душе воина ощущение покоя и безмятежности.

Ротгкхон тряхнул головой, приходя в себя, прошел еще раз вокруг лагеря, подбросил дров в огонь, вернулся на возвышение, пытаясь понять, что это было? То ли он задремал после долгого дня, то ли съел что-то галлюциногенное, то ли и вправду невесть что наяву начал замечать?..

С трудом дождавшись, пока луна поднимется в зенит, слабо просвечивая сквозь плотные облака, он разбудил Дикушу, подождал, пока тот встал, и негромко отчитался:

— Все вроде как спокойно. Никто больше возле лагеря не бродил. Если не считать призрака голой девицы, конечно же. Чего только в ночном тумане не примерещится…

— Ты видел берегиню? — охнул дружинник, пропустив мимо ушей оговорку про туман. — Нечто она и вправду приходила?

— Не знаю, — осторожно ответил вербовщик. — Показалось, будто крадется кто-то, я даже поймать попытался. Но она как растворилась, точно дымок какой рассеялся. Была — и нет.

— Ну ты дурак!!! — схватился за голову Дикуша. — Кто же берегинь ловит?! Нужно было беспокойство выказать, испуг, тревогу. Она бы успокоить попыталась. Они ведь для того и живут! Утешила бы, приголубила. Берегини знаешь, какие ласковые?! С обычной бабой и не сравнить! Эх ты, тюха-матюха, такой шанс упустил…

— Так ведь она же нежить! — удивился укору Ротгкхон.

— Ну и что? Нежить, она ведь тоже по нежности тоскует. Коли замуж за тебя не рвется, так отчего ей в этом и не порадеть? Тем паче с берегиней! Они, знамо дело, к людям и так завсегда с добром приходят. Одарить могут так, как смертным ни в жисть не суметь.

— Ну, так и тревожься, — пожал плечами вербовщик. — Пусть одаривает.

— Не, они дважды не являются, — вздохнул ратник. — Убедилась, что в покое все отдыхают, теперича до нового похода не увидим. Прозевал ты свою удачу, Лесослав. Второй раз ужо и не увидишь.

— Кто знает? — Ротгкхон лег, завернулся в кошму, закрыл глаза, думая о том, куда исчезают все эти странные и таинственные существа, больше духовные, нежели плотские, в мирах, не узнавших учения третьего друида, или отказавшегося от него…

Неужели умирают? Или все-таки продолжают жить, неведомые и невидимые для смертных, не желающих их замечать, не верящих в само их существование? С учением третьего друида Ротгкхон был знаком куда хуже, нежели с остальными, и таким вопросом никогда ранее не задавался.

Мысли плавно и незаметно перетекли в сон, и он увидел берегиню еще раз. Такую же невесомую, прекрасную и эфемерную. Только на этот раз она имела облик Зимавы, и скользила над травой в мягких зеленых туфлях — в тех самых, которые он сам же и сотворил в день ее полудобровольного пленения.

Как правильно очаровать обнаженную нежить, вербовщик придумать не успел: настало утро, дозор поднялся, умываясь и завтракая, быстро оседлал лошадей и двинулся дальше через порубежье.

Около полудня наконец-то случилась встреча с чужаками — дозором, очень похожим на их собственный: те же три десятка воинов, то же оружие, и броня, те же круглые щиты и островерхие шлемы. Дружинники выдернули рогатины из петель, готовые опустить их и ринуться на врага, передовые разъезды шарахнулись назад, к основным силам. Вместо разведчиков вперед выехал Дубыня — а навстречу ему такой же седобородый воин в синей атласной рубахе, рукава которой выглядывали из-под кольчуги, и в таких же ярких шароварах.

— Здрав будь, Симеон! — вскинул руку воевода, натягивая поводья. — Доброго тебе пути.

— И тебе не хворать, храбрый Дубыня! — остановился булгарин. — Мы от Ведьмина дуба путь держим. Ничего странного не заметили.

— А мы от Черного родника. И тоже спокойно.

— Это хорошо. Тогда мы старым трактом пройдем, там ден десять назад торки стояли. Но ушли быстро, перехватить не вышло.

— Жалко, что не вышло, — поморщился воевода. — Они у нас в порубежье четыре деревни разорили. Десятка полтора татей мы побили и часть добычи вернули, но многие убегли. Надежда была, хоть на вас наткнутся.