Вскорости после того я посетил «черные районы» в Пиммвилле, Орландо и Софиатауне — это маленькие городки, до которых легко можно добраться на электричке. Население их составляют тысячи чернокожих, большая часть из которых появилась уже в послевоенные годы. Поскольку новых домов здесь не строят, старые буквально трещат по швам. Перенаселенность этих районов достигает угрожающих размеров. Я уже не говорю об ужасающих условиях, в которых вынуждены жить чернокожие. Особенно худо обстоят дела в Шанти-Тауне: здесь люди ютятся в совершенно невообразимых хибарах, кое-как слепленных из жести, картона и тряпок.

В наше время многие политики сетуют на возросший уровень преступности в Ранде. Я думаю, причина кроется в перенаселенности «черных районов» и скверных условиях существования. Это большая проблема для государства, и, к сожалению, не видно, кто бы взялся ее разрешить. В некотором смысле здешние трущобы похожи на аналогичные европейские поселения — то же самое смешение хорошего и дурного, человеческих добродетелей и пороков. Но, увы, между ними существует разница, и весьма важная. Если обитатели европейских трущоб живут все же на родной почве и у них остается хоть какая-то возможность выкарабкаться наверх, то здешние бедолаги как бы провалились меж двух цивилизаций. И ни одна из них не приемлет этих несчастных!

Мне удалось побеседовать со сравнительно образованными африканцами (большей частью это выпускники Лавдейла и других миссионерских школ). Все они жаловались на «цветной барьер»; на пропускную систему, согласно которой чернокожие жители обязаны иметь на руках идентификационную карту (они, кстати, очень удивились, когда я показал им свою карту); на постоянные полицейские облавы и тому подобные притеснения.

Когда я упомянул об этой поездке в разговоре со своими йоханнесбургскими друзьями, те были крайне удивлены. Выяснилось, что никто из них не бывал в «черных районах». По зрелом размышлении я решил, что ничего странного в этом нет. В конце концов, многие ли обитатели Кенсингтона заглядывают в Степни?

Позвольте дать несколько полезных советов на тот случай, если вам когда-либо доведется посетить золотой прииск. Возможно, это убережет вас от пневмонии. Итак, независимо от того, какая погода стоит снаружи, обязательно захватите с собой зимнюю куртку и теплый шарф. Там внизу, конечно же, есть места, где нестерпимо жарко, но также есть и закоулки, в которых царит жуткий холод. Оглядевшись, вы можете заметить у входа в шахту складированные блоки сухого льда. Они ждут своего часа, чтобы отправиться на подземную холодильную установку, расположенную на глубине примерно в милю. Там сквозь них прокачивается воздух, который затем поступает в шахту. Вы неизбежно где-нибудь попадете в такой поток холодного воздуха. Он обрушивается с ошеломляющей силой и внезапностью — именно тогда, когда вы меньше всего этого ожидаете.

По прибытии на шахту вы прежде всего подписываете стандартное уведомление о том, что спускаетесь вниз на свой страх и риск и что администрация не несет никакой ответственности за те неприятности, которые могут с вами произойти. Затем вас проводят в раздевалку, где вы получите рабочий комбинезон цвета хаки, специальную тряпку для защиты шеи и ацетиленовую лампу. Теперь вы готовы спускаться в забой.

Первый из лифтов доставляет на глубину четырех тысяч футов. Происходит это чрезвычайно быстро: за несколько секунд вы преодолеваете девятьсот футов. Я помню, что зашел в железную клетку вместе со своими проводниками и несколькими зулусами в полицейской форме, а дальше мы просто упали, канули в темноту. Когда клеть остановилась, мы вышли в подземную пещеру, хорошо освещенную, с белеными стенами. Там уже находилась группа чернокожих рабочих, ожидавших подъема на поверхность. Они терпеливо сидели на корточках — как это делают шахтеры во всем мире, — на черных лицах сверкали крепкие белоснежные зубы и яркие белки глаз. Я разглядел среди них представителей различных племен — басуто, бака из Грикваленда, мачопи из Португальской Восточной Африки, мзингили из Северного Зулуленда, пондо, мужчин из Сискея и Транскея. Независимо от своей национальности все рабочие производили впечатление покладистых роботов. Большинство из них были молоды и в хорошем физическом состоянии, мышцы под темной кожей так и перекатывались.

Второй лифт спустил нас еще на семь тысяч триста футов. По пути мы миновали уровень Столовой бухты, ибо, как известно, Йоханнесбург лежит на высоте шесть тысяч футов над уровнем моря. Здесь располагалась точно такая же белая пещера, от которой отходило несколько туннелей. На этом уровне было ощутимо теплее, и уже работала система охлаждения: я слышал, как вращались огромные лопасти вентиляторов, нагнетавшие холодный воздух. Таким образом, во время прогулки по туннелю мы попеременно попадали то в зону тропиков, то в зону арктических температур. Затем настала самая неприятная часть экскурсии — спуск на дно шахты. Для этого предусматривалась стальная труба с наклонными поручнями.

Я сжался по возможности в комочек и заполз внутрь. По мере того, как все новые люди протискивались в трубу, там становилось тесно. Я почувствовал чей-то ботинок на своем затылке. Наконец последний забравшийся захлопнул крышку, и наша труба с грохотом и лязгом полетела вниз, в жаркие недра земли. Выйдя наружу, мы оказались на глубине восемь с половиной тысяч футов. Далее последовала долгая прогулка по туннелям (здесь они называются штреками), которые вели к рудной жиле. Вот теперь стало по-настоящему жарко.

В некоторый момент откуда-то спереди донесся предупреждающий крик — я сразу же вспомнил угольные шахты в Уэльсе, — и мимо нас прогрохотал небольшой состав из вагонеток, груженых рудой. Если не считать адской жары, то все здесь — и общая обстановка, и метод транспортировки руды — напоминало мне долину Ронты. В забое (или заходке, как здесь говорят) мы получили возможность увидеть глубинное нутро Йоханнесбурга — то самое, которое приносит прибыли и кормит весь город. Два белых шахтера внимательно изучали леса, поддерживавшие мощный пласт скальной породы, а целая команда чернокожих рабочих при помощи пневмомолотков дробила скалу и забрасывала отколотые куски породы в вагонетки. Отсюда руда поедет на камнедробильный завод, расположенный на поверхности земли.

Мне рассказали, что у двоих членов бригады контракт уже заканчивается, и через несколько дней они вернутся в Транскей. Они выглядели вполне здоровыми и веселыми. Я бывал в Транскее, видел тамошние деревни, поэтому воочию мог себе представить, как эти парни — обряженные в городские одежды, с кожаными поясами — гордо прохаживаются по деревенской площади и расписывают сельским красавицам свои похождения в городе «Голди».

Учитывая тот факт, что вся экономика Южной Африки основана на золоте, а уровень жизни ее граждан определяется уровнем добычи золота, эта картина — чернокожие банту, в поте лица добывающие золотую руду, — может считаться самым важным и значительным зрелищем в Союзе. Ведь все, что мы видим наверху — автобусы и трамваи, блестящие автомобили и дорогие магазины на Элофф-стрит, великолепные пригороды и огромные особняки на Хоутон-Ридж, — напрямую зависит от готовности безвестных банту на полгода расстаться с солнцем и спуститься в темные недра земли, чтобы упорно трудиться и заработать денег на новую жену.

Какой разительный контраст представляют собой различные периоды жизни банту: большую часть времени мужчины проводят в полной праздности (напомню, что практически вся работа в деревне выполняется женщинами), зато несколько месяцев в году они трудятся, как проклятые, на золотых приисках Йоханнесбурга. Рассказывают, будто один из первых девизов голландцев, который усвоили готтентоты, звучал следующим образом: «Не соберешь дров — не получишь обеда». Можно сказать, что в современной жизни банту действует тот же принцип: «Не накопаешь золота — не получишь жену».

И еще мне пришло в голову: если вспомнить, как развивалась в девятнадцатом веке английская угольная промышленность, какое ужасное зрелище представляли собой горняцкие деревни Южного Уэльса и Ланкашира, придется признать, что Южная Африка гораздо цивилизованнее проходит аналогичный этап экономического развития. В рамках утвердившейся системы сезонного труда горнодобывающие компании проявляют отменную заботу о своих чернокожих рабочих. Они обеспечивают их жильем, питанием и медицинским уходом. Они оплачивают их труд — может, не так высоко, как оплачивали бы белых шахтеров, но тем не менее вполне достаточно, чтобы ежегодно привлекать все новые армии добровольцев. Глядя на чернокожих рабочих в забое, я вспоминал, какое жалкое зрелище представляли их соплеменники в Пиммвилле и Софиатауне — оторванные от своего племени и заброшенные на землю белых, они вели бесцельное и бессмысленное существование. Хвала Господу, подумалось мне, что хоть эти черные парни вернутся в родные деревни и не будут страдать от процесса разложения традиционно-племенного африканского общества.