Рав Горовиц говорил Кларе, что устроит ее и детей в Америке, а сам вернется в Европу:

– Ненадолго. Я не могу оставить здешних евреев, любовь моя. Я сниму дом, в пригороде. У вас будет сад, детям понравится. Ты станешь заниматься, с Паулем, и девочками. Начнешь рисовать для журналов, книги иллюстрировать… – закрывая глаза, Клара видела зеленую лужайку, беленый, аккуратный дом, низкую машину в гараже:

– Мой отец, врач, – шептал Аарон, – он о вас позаботится, а потом я вернусь. Ты с детьми ни в чем не будешь знать нужды… – он целовал ей руки, Клара гладила темноволосую голову, стараясь не думать о муже. Она посмотрела на часы:

– Скоро Аарон должен прийти. Вчера он позвонил, извинялся, что занят. И позавчера тоже… – Клара окинула взглядом кабинет:

– Если будем уезжать, надо библиотеку забрать. У Людвига хорошие издания. В Америке европейские вещи дороги. Нельзя здесь книги бросать… – она шла на кухню, вспоминая твердый голос матери: «Делай, как будет лучше для детей, Клара…»

Сверкала белая, чистая плитка на стенах. Дубовые половицы были натерты, над плитой висели медные кастрюли и сковородки. В плетеной корзинке на столе, под накрахмаленной салфеткой, лежало печенье. Томаш аккуратно умывался, сидя у миски. Приоткрыв форточку, Клара чиркнула спичкой. Она увидела знакомую, высокую фигуру. Остановившись у подъезда, рав Горовиц, улыбаясь, помахал Кларе.

Аарон был в хорошем настроении. В понедельник, утром, после молитвы, он долго звонил в дверь квартиры, где жили кузены. Ему открыл Мишель. В передней было полутемно, Аарон услышал громкий храп. Мишель зевнул:

– Дорогой мой, не все встают в шесть утра. Некоторые в это время ложатся. Впрочем, – он похлопал себя по заросшим щетиной щекам, – ладно. Иди на кухню, вари кофе, – скомандовал кузен, – у нас отличные новости.

За кофе выяснилось, что вчера, в пивной, Мишель и Авраам видели Питера. Мистер Кроу поехал в британское посольство, организовывать вывоз из Праги судетских детей. Аарон, смущенно, закашлялся:

– Простите, что я не предупредил о Питере. Я знал, с Берлина… – Мишель залпом выпил кофе:

– Все равно, голова раскалывается. Некоторые спят до обеда, а некоторым, через час, надо появиться в Национальной Галерее. В общем, – он похлопал Аарона по плечу, – Питер все устроит. Он молодец, конечно, – Мишель присвистнул, – смелый человек. Работает под носом у нацистов. Мы познакомились с Генрихом, отличный парень… – Мишель утащил у кузена кофе:

– Ты на чашку смотришь, а мне сейчас он необходим. Вопрос жизни и смерти… – Мишель курил, вспоминая тихий голос Генриха. Они шли пешком по Кременцовой улице. Авраам и Шиндлер, спотыкаясь, ловили на углу такси. Мишель узнал, что похищенные в Мадриде рисунки находятся у старшего брата Генриха, штурмбанфюрера фон Рабе.

– Он хочет картины отсюда вывезти, из Праги… – огонек зажигалки осветил недовольное лицо немца:

– Не волнуйтесь, месье де Лу, с рисунками все в порядк… – он дернул губами: «Рано или поздно, они будут призваны к ответственности, обещаю».

Мишель вздохнул:

– Здешние картины, самые ценные, на этой неделе отправляются в Женеву. Я их сопровождаю, с мандатом от Лиги Наций… – Генрих улыбнулся: «Хорошо. Спасибо, месье де Лу».

Питер заканчивал совещание в британском посольстве, общине предстояло послать детей в Лондон. Однако, по словам Мишеля, никто пока не знал, как. Питер не появился, только позвонил в квартиру раввина, из посольства: «Дело остается неясным, но я не уйду, пока не добьюсь своего».

Аарон помнил требования билля. Дети вывозились из Германии и Австрии по особым карточкам. Бумаги оформляли в британском консульстве. Виза, в таком случае, не требовалась. Под категорию детей подпадали и подростки, до семнадцати лет, но их Авраам отправлял в Палестину. Каждый ребенок мог взять маленький чемодан, с личными вещами. Дети обязаны были привезти пятьдесят фунтов стерлингов, для покупки билета, в случае будущего возвращения домой. В карман им клали картонную бирку, с именем и номером.

Рав Горовиц, быстро, подсчитал:

– Почти шесть тысяч фунтов. Надо платить за транспорт, здесь не Германия, не Австрия… – поезда из рейха финансировались благотворительными организациями, из Британии: «Очень большие деньги…»

Аарон даже Кларе решил ничего не упоминать. Ему не хотелось, чтобы дети, раньше времени, узнали о будущем отъезде

– Если не получится… – он купил розы на цветочном рынке, – им такое будет тяжело. Но Питер сделает все, чтобы спасти детей. Он обещал… – рав Горовиц поднимался по лестнице, думая о темных глазах, о завитках волос, падавших на белую шею. Он хотел поужинать, с детьми, устроиться с ними и Кларой на диване, позволив себе, наконец-то, открыто, обнять ее. Он хотел гладить кота, слушать голоса девочек, помогать Паулю, разбирать буквы в учебнике, и держать Клару за руку.

– Уложу их сегодня спать, спою колыбельную, – Аарон позвонил:

– Она согласится, мы скажем детям. Они обрадуются, обязательно… – замки открылись, на него пахнуло знакомым ароматом выпечки. Клара стояла в передней, в домашней, суконной юбке, в простой, шерстяной кофте на пуговицах.

– Она сама вяжет, шьет…. – вспомнил Аарон:

– Господи, как я ее люблю. Я не могу без нее, без детей… – Клара посмотрела на влажные лепестки белых роз. Он снял шляпу:

– Клара, милая, я люблю тебя… – выдохнул Аарон, наклоняясь, прижавшись губами к ее руке:

– Пожалуйста, окажи мне честь. Стань моей женой… – на ее пальцах остались капли воды:

– От цветов. Она вся, как цветок… – Клара молчала, только билась нежная, синяя жилка, на тонком запястье. Лепесток розы упал на потертый ковер. Аарон замер, целуя ее пальцы.

В евангелической церкви святого Мартина, в Старом Городе, было прохладно. Генрих сидел, расстегнув пальто. На белых, гладких стенах, на распятии темного дерева играл свет заходящего солнца. Здесь встречаться было безопасно. Питер, в гостинице, нашел церковь в путеводителе: «Там увидимся».

Они распрощались с кузенами Питера и герром Шиндлером на углу Кременцовой улицы. Мужчины поймали такси, Питер и Генрих пошли в отель пешком. Шаги гулко отзывались среди каменных, спящих домов. Над Старым Городом повис легкий туман, издалека слышался звон курантов.

– Шесть утра… – Генрих зевнул:

– Отличные у тебя родственники, Петер. Я бы тоже такую семью предпочел, вместо моих братьев… – он, мрачно, сплюнул в канаву. Питер не стал ложиться. Отправив Генриха в постель, он поехал в посольство.

Мужчина вернулся вечером. Посмотрев на его лицо, Генрих велел: «Пойдем». Они нашли неплохой ресторанчик, в закоулках Старого Города. За мясом и пивом, Питер, недовольно, заметил:

– Посольство помогать не собирается. Его светлость сэр Бэзил Ньютон ждет распоряжений от министерства иностранных дел. Я говорил с Лондоном… – Питер понизил голос, – завтра в Палате обсуждают правку билля. Мама… – он, неожиданно, нежно улыбнулся, – хочет внести изменения, разрешающие Британии принять детей с оккупированных территорий. Опять же… – Питер повертел вилку, – надо искать приемные семьи, организовывать временные лагеря, на побережье….

Первый поезд из Берлина, с детьми, уходил в начале декабря. В списках значилось двести человек. Малышам нашли приют, но сейчас речь шла о еще ста двадцати. Этих ребятишек тоже надо было отправить, с вокзала, по новым адресам. В Лондоне призывы взять детей звучали по радио:

– Будем надеяться, – Аарон помолчал, – что никто не останется без крова. Здесь полсотни малышей разобрали, в первую неделю. То есть пятьдесят один… – он покраснел. Питер вспомнил: «Тетя Клара. Она, наверное, тоже кого-то взяла. Должно быть, хорошая женщина».

– Со всех оккупированных территорий, – кивнул Генрих: «Правильно». Питер достал маленькую карту Европы:

– Утащил в посольстве. Посидим, подумаем, как лучше детей отправить…., – кузен Авраам вез группу в Будапешт, по транзитным визам. Согласно арбитражу, подписанному в Вене, венгерские войска стояли на юге Словакии, но Чехия и Венгрия не воевали. В Будапеште Авраам забирал ждавших его юношей и девушек. Они отправлялись на юг, к Средиземному морю, и садились на корабль, в Салониках.