Алек подхватил Джинни на руки. Девушка мгновенно застыла, но почти сразу же обмякла. Никогда в жизни она не лежала на руках мужчины. Такое тревожное чувство… очень странное, но будоражащее… и захлестывающее… сильное…

Джинни нерешительно обняла Алека за шею. Как восхитительно от него пахнет! Кажется, сандаловым деревом… но точно она сказать не могла.

— Вы несете меня домой, Алек?

— Нет.

— Куда же?

— На «Найт дансер». Он стоит у пристани О'Доннелла.

— Но зачем?

— Прежде чем я доставлю вас к отцу, необходимо убедиться, что вы не сломали ногу и голова не пробита.

— Ни то и ни другое.

— Молчите, Джинни.

Девушка повиновалась. На этот раз даже капризная балтиморская погода смирилась, и, хотя небо затянули тучи и стояла непроглядная тьма, дождя не было. По пути им несколько раз встречались матросы, пьяные, искавшие повода подраться и просто шатавшиеся без дела.

Подняв глаза, девушка заметила, что Алек свернул на пристань О'Доннелла и, подойдя к сходням, о чем-то тихо заговорил с вахтенным. Джинни, не двигаясь, упрямо смотрела вперед, в пустоту, но долго не выдержала. Ей не терпелось увидеть корабль Алека. Подняв голову, Джинни уставилась прямо в насмерть перепуганные глаза очень молодого человека, лет пятнадцати, не больше.

— Пиппин, — приветливо обратился Алек к юнге, — добрый вечер. Как видишь, у меня гости. Последи за тем, чтобы нас никто не беспокоил.

— Есть, капитан!

Спуститься по трапу в каюту оказалось нелегким делом, но Алеку в конце концов это удалось после того, как он умудрился один раз удариться головой и два — ушибить локоть Джинни.

— В ваших устах это звучит так, словно я какая-то шлюха, которую притащили сюда для… словом, для всяких мерзостей.

— Вы и близко не напоминаете шлюху, — рассмеялся Алек. — Не знай меня Пиппин получше, подумал бы, что я проклятый педераст. Вспомните, Джинни, вы же одеты мужчиной, вплоть до дурацкой шерстяной шапки.

— Ой!

— Боже милосердный, спаси меня от неразумных женщин! — покачал головой Алек и, помедлив, добавил, словно что-то сообразив: — Правда, не помню, когда и сталкивался с чем-то подобным!

Джинни стиснула зубы, молча втягивая ноздрями привычные корабельные запахи. Алек ногой толкнул дверь каюты, и густой аромат сандалового дерева окутал их. Дверь захлопнулась.

— Здесь просто чудесно.

— Благодарю, мэм, вы совершенно правы, — кивнул Алек, опуская свою ношу на широкую койку. Джинни немедленно попыталась встать, но он толкнул ее обратно.

— Лежите смирно. Нужно взглянуть на вашу ногу. Нет, не то чтобы я очень этого хотел, но вряд ли у меня есть иной выбор.

— Могли бы быть и великодушнее.

— Тут вы ошибаетесь. В данный момент во мне осталось так мало великодушия, что я поражаюсь сам себе. Так что лучше делайте, как велено.

Джинни закрыла рот, а потом и глаза, но как только Алек притронулся к правой ноге, сморщилась и вскрикнула.

— Простите, но необходимо снять сапог. Потерпите.

Джинни стиснула кулаки и сцепила зубы. Алек, осторожно стянув сапог, бросил его на пол и посмотрел на девушку. Она не шевелилась, но лицо смертельно побелело. Алек невольно смягчился, хотя знал, что не стоило бы. Но ничего не поделаешь. Он сел рядом и тихо сказал:

— Сожалею, что сделал вам больно, но сейчас будет легче.

— Все в порядке.

— Лгунья.

Он легонько погладил ее по щеке, наклонился, чтобы снять шерстяной носок.

— Поскольку на вас мужские сапоги, неудивительно, что и ноги у вас пахнут, как у мужчины.

— И что, спрашивается, это означает?

— Подождите, пока не придумаю что-нибудь совершенно омерзительное. — И, присвистнув, добавил: — Вы хорошо потрудились над своей ногой. Распухла, как спелая дыня.

Алек осторожно прикоснулся к больному месту, и сквозь зубы Джинни вырвалось короткое шипение.

— Прошу прощения, но придется пока не двигаться. Сейчас принесу холодной воды. Вашей ноге необходим холодный компресс.

Он вышел, а Джинни приподнялась на локтях, чтобы осмотреться. Чисто мужское логово, как раз из тех, что ей по вкусу: повсюду книги и навигационные приборы, на письменном столе — карты и аккуратные стопки бумаг, никакого беспорядка. В переборке смежная дверь, должно быть, ведущая в соседнюю каюту. Интересно, что там? Джинни взглянула на ногу и поморщилась.

— Я — настоящий кошмар, — произнесла она вслух. — Тупица.

— Совершенно верно, но чего же еще можно было ожидать? Вы решили, что хотите узнать побольше о подобных вещах, поэтому подбираетесь к спальне Лоры Сэмон и заглядываете в окно. И видите меня. Но мне это совсем не нравится. Как бы вы отнеслись к тому, что кто-то — мужчина или женщина — подглядывает за тем, что вы делаете со мной в постели?

— Это абсурдно!

— Что именно?

— Вы и я… вместе… в постели…

— Вы действительно так думаете? Нет, не отвечайте.

Он выжал полотенце и обернул распухшую щиколотку. Джинни не могла понять, какая боль сильнее — в ноге или от холода. Потом постепенно наступило онемение, и это было прекрасно.

— Лежите смирно. С четверть часа придется потерпеть. Потом я перевяжу вас и отвезу домой. К сожалению, мой судовой врач Греф Прюитт в настоящее время прогуливается по городу с очень раздражительной дамой.

— Где он познакомился с этой раздражительной дамой?

— Он ее довольно давно знает. Судьба наделила ее, как и Лору Сэмон, фамилией, вызывающей легкое удивление — Суиндел[4]. Не хотите немного бренди? Не важно, все равно вам необходимо выпить.

Джинни, выпила бренди, густое, маслянистое, приятно согревшее внутренности. Она сделала три добрых глотка, и Алек широко улыбнулся.

— Почему вы ухмыляетесь, как деревенский дурачок?

— Над вами. Вы выпили бренди и теперь, бьюсь об заклад, не чувствуете боли.

— Не чувствую, — согласилась она.

— Держитесь, — велел Алек и, развернув полотенце, положил другое, еще более холодное и мокрое. Джинни задохнулась, но ничего не сказала. Алек вытащил стул из-за письменного стола и, придвинув к койке, уселся, скрестив ноги, молча наблюдая, как Джинни опрокинула еще стаканчик бренди, потом еще один. Она взглянула на него и криво улыбнулась.

— Вы действительно занимались с ней любовью.

— Я уже сказал, что да. Она буквально вымотала меня. Очень хороша в постели, а как нежна! Что значит — любящая женщина!

— Я тоже любящая.

Алек не верил ушам. Подобные слова не могли сорваться с уст мисс Юджинии! Только не она, эта ненавистница мужчин, с языком словно бритва! Интересно, очень интересно! Алек знал свой характер — вечное стремление идти до конца, играть с судьбой и переходить все возможные пределы, испытывая удачу и других людей. В конце концов, худшее, что она может сделать, — швырнуть ему в лицо холодное мокрое полотенце.

— Любящая? Что вы имеете в виду?

— Я живу, чтобы любить и быть любимой. А вы разве нет?

— Да, особенно прекрасной женщиной.

— Это не совсем то, что я хотела сказать, но сойдет, потому что…

— Знаю. Потому что я мужчина и не могу понять те неясные и изменчивые оттенки чувств, которые испытываете вы, женщины.

— Верно. Кроме того, вы отвратительны и высокомерны…

— С меня довольно. Я сидел здесь, размышляя, как получше наказать вас, и не мог придумать… до этой минуты.

— Сообразили наконец? Как же именно?

— Вы двадцатитрехлетняя девственница… закоренелая старая дева.

Глаза Джинни едва не выскочили из орбит, но она благоразумно придержала язык, отказываясь быть втянутой в спор, который, как знала, был проигран еще до того, как начался.

— Вы когда-нибудь ощущали экстаз, Джинни? Рот ее открылся сам собой. Превосходный и очень искренний ответ, хотя ни слова не было сказано.

— Экстаз, дорогое дитя, это ряд наиболее поразительных переживаний, которые может испытать человеческое существо. Так, значит, вам неведомо наслаждение женщины?