— Мерзкая ночь, — изрек доктор.

— По крайней мере хоть дождь кончился. Что вы думаете о Балтиморе, Греф?

— Мерзкий город.

— А что думает о Балтиморе миссис Суиндел?

— Элинор хочет остаться здесь, безмозглая женщина!

— Уверен, здесь так же много больных, как и на борту «Найт дансер» и в Англии.

— Кому нужны эти американцы? Пусть хоть сгниют все, по мне даже и лучше. Неужели не помните, что они сотворили с нами пять лет назад? Господи Боже, пять лет назад, тринадцатого сентября, если не ошибаюсь.

Алек рассмеялся, не потрудившись ответить на привычные сетования истинного британца по поводу потери бывших владений. Честно говоря, он просто не мог представить себе миссис Суиндел рядом с Прюиттом — уж слишком похожи эти двое. Они, должно быть, начнут так едко критиковать все окружающее, что над их головами вскоре соберутся черные тучи и начнет непрестанно греметь гром.

— Иногда я задаюсь вопросом, — медленно произнес Алек, — что сделали бы мы, победив американцев. Унижали бы и оскорбляли их не меньше года, пока те не собрались бы с силами и не попробовали бы еще раз выбить из нас мозги!

— Перестрелять всех, — пробурчал Греф. — Поставить строем и перестрелять.

— Ну что ж, это, несомненно, займет много-много времени. Я еду на берег. Вижу, у вас была спокойная ночь, Греф.

— Я слышал, вы уже были на берегу.

Алек удивленно поднял брови, но, передумав, просто покачал головой. Греф Прюитт — превосходный доктор, в этом ему не откажешь. Что же касается его политических воззрений… нельзя же, в конце концов, требовать слишком многого. Ничего не ответив, он направился к трапу и проследовал прямо к мадам Лорейн, где выбрал молодую девушку с большими темно-зелеными глазами, правда, не столь сверкающими, как у Джинни Пакстон, и густыми темными «собольими» волосами, правда, немного светлее, чем у Джинни Пакстон, и повел ее наверх.

Девушку звали Олеа, и она говорила с настолько сильным южным акцентом, что Алек едва ее понимал… хотя это вряд ли имело какое-то значение. Олеа была родом из Вирджинии, из городка под названием Мурсвилль, и обладала необыкновенной способностью ласкать мужчин ртом с таким невероятным искусством, что сама искренне наслаждалась, когда те стонали в экстазе. Тело ее оказалось белым и мягким, а как только он одним мощным толчком вонзился в нее, Олеа подняла бедра и закричала. Алек пробыл с ней всю ночь, до рассвета, и, когда наконец собрался уходить, девушка крепко спала, зная, что получила достаточное вознаграждение за свои старания, а Алек ощущал, что почти насытился. Вполне разумный обмен.

Алек рассерженно фыркнул. Сколько времени продлится это чувство удовлетворения? Три дня? Неделю? А потом все опять станет так же плохо, как раньше.

Что же все-таки делать с Джинни Пакстон?

На следующий день Алек с дочерью и миссис Суиндел переехали в гостиницу «Фаунтин инн», на Джермен-стрит. Здание было старым, выстроенным еще до войны, в 1773 году, с большим двором, обсаженным буками и тополями, с которых уже облетели листья. Владелец, Джон Барни, терпеть не мог англичан, но очень любил детей, и только из симпатии к Холли вежливо обращался с Алеком и миссис Суиндел.

Элинор Суиндел, как всегда, верная собственной натуре, нашла гардеробы в комнатах ее и Холли слишком узкими и дурно пахнущими. Алек, немедленно представив дохлых крыс, поспешил в спальню дочери. Действительно пахло, и, как ни странно, мускатным орехом, словно от пирога. Теперь вся одежда пропахнет дурацкими пирогами. Холли хихикнула, и Алек, обиженно нахмурясь, поспешно ушел, собираясь посетить мистера Дэниела Реймонда. Если верить адвокату, сейчас подходящих домов в продаже не было, но он слышал, что после смерти генерала Генри, известного всем балтиморцам под прозвищем Гарри-Иноходец, дом, в котором тот жил, должен поступить в продажу, поскольку генерал оставил после себя лишь вдову, но не детей. Поверенный также подробно и очень утомительно рассказал о состоянии дел на верфи Пакстона.

— Как вы знаете, милорд, с конца войны с вами… то есть с Англией… наши судостроители испытывают недостаток в заказах. Слишком много судов сейчас бороздят моря, а каперам некого грабить и пускать ко дну. Конечно, пройдет время, и все изменится, можете быть уверены. Некоторые судостроители отправляются на Кубу строить там Невольничьи суда, и таким способом избегают… э-э-э… конфликтов с этими жалкими федеральными чиновниками. Я… вы заинтересованы в работорговле, милорд?

Получив заверения в обратном, мистер Реймонд продолжал обсуждать цену, достаточную для приобретения верфи, возможные условия и договор о партнерстве.

Когда мистер Реймонд закончил длинный монолог о Пакстонах, судоверфях вообще и верных способах обойти существующие законы, он немедленно обратился к тому, что, без сомнения, было его любимой темой. Мистер Реймонд, суетливый человечек средних лет, отличался необыкновенной аккуратностью и собирал перья, привозимые ему со всего света. Порозовев от удовольствия, он показал Алеку одно из них.

— Это, милорд, — объявил он потрясенному барону Шерарду, — из Франции. Индюшачье, но вы никогда бы не сказали этого, уж очень необычная расцветка! А золотой кончик? Прелестно, не правда ли? Настоящая находка! Жемчужина моей коллекции!

Алек охотно подтвердил, что перо — просто чудо. Его так и подмывало спросить, пишет ли оно, но он все-таки решил придержать язык и снова вернул мистера Реймонда к разговору о Пакстонах, особенно о мистере Джеймсе Пакстоне.

— Ах да, мистер Джеймс Пакстон. Хороший человек. Превосходная голова и порядочный, только вот, жаль, здоровье подкачало. Его доктор не слишком оптимистично настроен. Что же касается верфи, по-моему, там достраивается малый клипер, и необходимо как можно скорее найти покупателя.

— Вам известно, мистер Реймонд, что всеми работами управляет мисс Пакстон? И отдает приказы людям?

Поверенный уставился на Алека с таким видом, будто тот внезапно перешел на язык древних шумеров, но тут же, расплывшись в улыбке, шутливо погрозил Алеку пером с золотым наконечником:

— О нет, милорд, не шутите так. Если об этом узнают, Господи, да ни один человек не захотел бы иметь с ними дела, даже если бы верфи и процветали…

— По-видимому, правда вышла наружу, иначе покупатель к этому времени наверняка нашелся бы. Упадок в делах или нет, судно исключительное, таких я еще не видел, на корпус пошел лучший дуб, снасти из прекрасной пеньки, а днище обито привозной красной медью. Внутренняя отделка тоже великолепна — испанское красное дерево…

— Да, должно быть, все об этом узнали, — перебил мистер Реймонд, слишком встревоженный неожиданными известия ми, чтобы помнить о вежливости. — Правда, я не могу вам поверить, милорд, просто не могу. Женщина, управляющая судоверфью? Вы, конечно, ошибаетесь, милорд. Мистер Джеймс Пакетов не мог совершить столь жесточайшую ошибку, позволив молодой женщине…

Алек рассеянно слушал монотонное бормотание поверенного, думая о вчерашней беседе с Джеймсом Пакстоном. Он не согласился тогда, что мужчины не пожелают иметь ничего общего с Джинни только потому, что она вторглась, как они считали, в мужские владения. Значит, был не прав. Кругом не прав.

…Черт возьми, девушке следовало бы выйти замуж и родить ребенка! Какой абсурд, какая бессмыслица…

Да, она пересекла черту, решившись вступить в мир мужчин, заняться мужской работой, и за это жестоко пострадает. Это несправедливо, по крайней мере так считала Джинни. Алек сам не знал, на чьей он стороне, но считал, что должен что-то предпринять. Он купит верфь и, возможно, сделает Джинни пассивным партнером, не участвующим в ведении дел. Девушке придется понять, что бизнесмены не должны связывать ее имя с постройкой судов. Возможно, это действительно несправедливо, но ничего тут не изменишь.

— …Не представляю, какой совет вам дать, милорд. Конечно, Джеймс Пакстон не может ожидать, что балтиморские бизнесмены потерпят такое поведение и решатся иметь дело с молодой женщиной…