Но юных магов этому языку учили как любому иностранному. Ставили произношение, заставляли склонять существительные и спрягать глаголы. И тем не менее в книгах с удручающей регулярностью встречались архаичные обороты и непонятные навороты, коих было не сыскать ни в одном глоссарии. Кстати, в словарях специально не писали транскрипции. Чтобы те, кто не прошёл обучения в государственных школах, не имели шанса учинить какое-нибудь безобразие. Впрочем, безобразия всё равно иногда происходили, причём самые неожиданные. Например, одна деревенская колдунья-недоучка неведомо как вырастила сопернице густую бороду. И не ей одной. Когда половина женщин села обзавелась нестандартными украшениями, староста поехал в ближайший город за подмогой. Прибывший маг схватился за сердце, когда за околицу его вышла встречать делегация бородатых пейзанок с вилами…

Поэтому сейчас я просто кивнула и честно ответила:

– Большинство.

Положила руки на верхнюю тетрадь и начала читать слова:

– Сирайя шерфанн акринато ритари…

В примерном переводе заклинание значило: «Как две друг на друга тетради похожи, в них буквы похожими пусть станут тоже!» Что хорошо, дополнительных ингредиентов вроде кошачьих усов или порошка из сушеных крыльев нетопырей эта магия не требовала. Следовало просто без ошибок, чётко, вкладывая силу и ставя ударения в нужных местах, трижды произнести формулу, одновременно удерживая в уме образ зеркала. Всё равно какого. Я обычно представляла овальное, в бронзовой раме с завитушками.

Закончив, отдала тетради Холту:

– Проверьте.

– Однако, ньера! Даже моя клякса на месте!

– Второю копию сделаю сейчас, а третью – после ужина, – сообщила я.

Дешевле перестраховаться, чем испортить тетрадь. А то скопирую одни кляксы, то-то радость будет!

Следующий день начался с казуса, достойного названия которому я так и не смогла подобрать. Ибо слов в моём лексиконе, даже нецензурных, для вербализации не нашлось. Только открытый рот.

Челюсть я чуть не потеряла, когда с утра пораньше Холт постучался в дверь моей комнаты и вошёл со здоровенным букетом – можно сказать, охапкой – красных роз. Взглянул на мои вытаращенные глаза, усмехнулся и водрузил принесённое на стол.

Я не нашла ничего умнее, чем тупо спросить:

– Зачем?

Ответом стала поднятая бровь и заявление:

– Посмотрите сами. Письмо прилагается.

Какое письмо? Зачем Холту общаться со мной в письменном виде? Хотя ещё сложнее ответить на вопрос, на кой фиг ему являться ко мне спозаранку с этим колючим веником.

Оказалось, Холт тут ни при чём. Раскрыв розовый надушенный конверт с парой целующихся голубков на нём, развернула лист – и зарычала, увидев знакомый почерк:

Любимая!

Прости, что я наговорил тебе гадостей! Но когда я увидел тебя рядом с ним, то почувствовал, что схожу от ревности с ума. Я понял, что никогда не буду без тебя счастлив, просто не смогу жить…

И ещё полторы страницы. Читая, хмыкала. Точно, счастлив не будет – ибо честолюбив, а самому сложная магия не по зубам. Вон, с тривиальной миреньей не справился – до сих пор дом воняет. Жить не сможет – не совсем, но тоже верю. Ничего, продаст два камзола, наймёт кухарку и горничную, найдёт любовницу – втроём они меня прекрасно заменят. И проживёт. Но зачем экс-гад столько понаписал – непонятно. Все содержимое опуса можно было уложить в одну короткую фразу: «Вернись, я всё прощу!»

Слов не было. Покосившись на Холта, поинтересовалась:

– Откуда это взялось?

Тот пожал плечом:

– Проснулся утром, поднял жалюзи на окне, а там длинный шест с привязанным… гм-м… презентом. Поскольку адресовано вам, решил доставить по назначению.

То есть бывший не поленился подобраться к дому сзади, причём выяснил, где находятся окна хозяйской спальни. Значит, он думает, что мы спим вместе? Это хорошо…

– Я вижу, ньера, вы не очень рады?

– Да нет. Просто изумлена, что он вдруг столько денег на меня потратил. Хотя розы в конце лета в нашем климате… – я тоже пожала плечами, не договорив. – Ньер Холт, если вас не затруднит, отдайте цветы Бет. Розы ни в чём не виноваты, а Бет, думаю, букет порадует.

Наставила палец на письмо, пробормотав: «Пирашшнр!» – и листок с конвертом на полу превратились в белые хлопья пепла. Сразу, без огня.

– Можно спросить? Почему вы так злы на него, ньера? Из-за измены?

– Нет. Измена стала последней каплей. Но он был готов сделать ребёнка лишенцем ради двухсот соленов.

Холт помрачнел. Кивнул, сгрёб розы и вышел из комнаты вон.

Через четыре дня и четыре утренних веника от экс-супруга мы покинули Салерано. Я сделала почти всё, что хотела: люстры в доме сияли как в день, когда их впервые прицепили к потолку. Но важнее было то, что белесая муть в глазах тётушки Бетани сменилась лёгким туманом. Вылечить её совсем мне не удалось – может, не хватило сил, может – умения. Но добрая женщина каждые пять минут порывалась меня расцеловать и утирала слёзы, глядя на кружащих в небе чаек, – оказывается, она не могла разглядеть птиц уже больше пяти лет и успела позабыть, как те выглядят. Мы договорились переписываться – сейчас Бет это было вполне по силам. Кстати, учителю я сообщила, что переезжаю в другой город. Как появится адрес – дам о себе знать. И от него как раз пришло письмо, которое, по недостатку времени, я сунула нечитанным в карман.

На мне было новое платье из лавандового муслина с отделкой из золотистого кружева и летний капор с широкими лентами в тон. Если честно, надев этот наряд и заглянув в зеркало, я сама поразилась. На минуту даже показалось, что я почти красавица. Малышка в волшебном подгузнике удобно устроилась в затянутой кисеёй корзине у меня на руке.

Погода была превосходной для путешествия – бегущие по небу быстрые кучевые облака, но без дождя. Последний раз поцеловала Бет, в сотый раз поклялась писать так часто, как смогу…

– Ньера, карета ждёт, – поторопил меня стоящий в дверях Холт.

И не только карета. Эмиссара короля с семьёй сопровождал десяток гвардейцев. А наших псов мы оставили Бетани – поедем потом в столицу – тогда уж прихватим их с собой.

Отъезжая, оглянулась на крыльцо, рядом с которым курчавилась в глиняном вазоне пышно разросшаяся алая герань. До свидания, Салерано! Теперь наш путь лежал на север, в Паэнью – самый северный и самый большой порт страны. Там нам предстояло задержаться на месяц или полтора – уж как пойдёт расследование…

До вечера я была счастлива. Карета на мягких рессорах чуть покачивалась на ровной дороге, малышка спала под мерный перестук копыт, я дышала свежим воздухом и рассматривала сады, поля, посёлки, мимо которых мы ехали. Холмы с оливковыми рощами, низкие каменные изгороди вдоль дороги, белые дома с крышами из красной черепицы, работающие в полях и на виноградниках крестьяне. Картина солнечного мира и привычного процветания…

Гром грянул, когда вечером мы остановились в придорожном трактире на ночлег. Нам с Холтом, как мужу с женой, отвели общую комнату. Он, казалось, не возражал. Я тоже пожала плечами – не храпит, не пристаёт, даже не разговаривает. Так чего напрягаться? Вот я и не напрягалась, пока не распечатала письмо от учителя.

«Привет, ученица!

Рад был узнать о рождении твоей дочери. Ты как, ещё не надумала вернуться в Виэнию? Я и аспирантура тебя ждём. Помнишь, мы мудрили с погодной магией? Появились новые соображения, но в письме этого не рассказать, нужно показывать.

Я слышал о происшедшем в Салерано. Хорошо, что всё обошлось и ты не пострадала.

Да, я получил от Раиндэлла лен Холта на хранение пакет с бумагами. Думаю, тебе следует знать, что он открыл два счёта в Центральном Королевском банке – один на твоё имя, а другой на имя Сонеали лен Холт, на десять тысяч соленов каждый. А ещё отписал на твоё имя кусок земли невдалеке от Лореции. Рад за тебя. Кстати, я хорошо знал его отца и помогал тому в паре сложных расследований.