Пациенту снилось, что он, будучи в кофейне, потребовал себе «контужувки». Рассказав мне об этом, он заявил, что не знает, что означает это слово. Я ответил, что контужувка – польская водка: он не придумал название во сне, оно известно уже давно по плакатам и объявлениям. Сначала пациент мне не поверил. Но несколько дней спустя, после того как он увидел свой сон, он заметил название на плакатах, висевших на улице, по которой он, по крайней мере, два раза в день проходил уже несколько месяцев.
На собственных сновидениях я убедился, насколько исследование происхождения отдельных элементов сновидения зависит от всевозможных случайностей. Так, в течение нескольких лет перед изданием этой книги меня преследовало изображение чрезвычайно простой колокольни, которую, как мне казалось, я никогда в действительности не видел. Однажды, проезжая по железной дороге, на маленькой станции между Зальцбургом и Рейхенгаллем я увидел деревенскую колокольню и тотчас же узнал ее. Это было во второй половине 90-х годов, а в первый раз я проезжал тут в 1886 г. В последующие годы, когда я уже занялся изучением сновидений, одна довольно странная картина не давала мне буквально покоя. Я видел во сне, всегда налево от себя, темное помещение, в котором красовалось несколько причудливых каменных фигур. Проблеск воспоминания, в котором я был, однако, не совсем уверен, говорил мне, что это вход в винный погребок. Мне, однако, не удалось разъяснить, ни что означает это сновидение, ни откуда оно проистекает. В 1907 г. я случайно приехал в Падую, в которой, к моему великому сожалению, не бывал с 1895 г. Мое первое посещение прекрасного университетского города было неудачным: мне не удалось повидать фресок Джиотто в Мадонна дель Арена; отправившись туда, я по дороге узнал, что церковь в этот день заперта, и повернул обратно. Посетив Падую во второй раз, двенадцать лет спустя, я решил вознаградить себя за потерянное, и первым делом отправился в церковь. На улице, ведшей туда, по левой стороне, по всей вероятности, на том месте, где в 1895 г. я повернул обратно, я увидел помещение, которое столь часто видел во сне, с теми же самыми каменными фигурами. Это в действительности был вход в маленький ресторан.
Одним из источников, из которых сновидение черпает материал для репродукции, отчасти таким, который не вспоминается и не используется в бодрственном состоянии, служат детские годы. Я приведу лишь некоторых авторов, заметивших и утверждавших это:
Гильдебрандпг (с. 23): «Несомненно то, что сновидение иногда с изумительной репродуцирующей силой воспроизводит перед нами отдельные и даже забытые факты прошлого».
Штрюмпель (с. 40): «Еще более странно, когда замечаешь, как сновидение черпает в полной неприкосновенности, в первоначальной свежести образы отдельных лиц, вещей и местностей из глубочайших наслоений, отложенных временем на ранних переживаниях юности. Это ограничивает не только впечатлениями, вызвавшими при своем возникновении живое сознание или связанными с высокими психическими ценностями и возвращающимися впоследствии в сновидении в качестве воспоминания, которому радуется пробудившееся сознание. Глубина памяти в сновидении обнимает собою также и те образы, вещи, лица, местности и переживания раннего периода, которые либо вызвали лишь незначительное сознание, либо не обладали никакой психической ценностью, либо же утратили как то, так и другое. Поэтому как в сновидении, так и по пробуждении они представляются совершенно новыми и незнакомыми – до тех пор пока не открывается их раннее происхождение».
Фолькельт (с. 119): «Особенно замечателен тот факт, что во сне наиболее часто воспроизводятся воспоминания детства и юности. То, о чем мы давно уже больше не думаем, то, что для нас давно уже потеряло всякую ценность, – обо всем этом сновидение неминуемо напоминает нам».
Господство сновидения над материалом детства дает повод к возникновению интересных гипермнестических сновидений, из которых я опять-таки приведу несколько примеров.
Мори рассказывает (с. 92), что он часто ездил ребенком из своего родного города Мо в соседний Трильпор, где его отец заведовал постройкой моста. Однажды ночью сновидение переносит его в Трильпор и заставляет играть на улицах города. К нему приближается человек в какой-то форме. Мори спрашивает, как его зовут; он называет себя: его зовут С., он сторож моста. По пробуждении Мори, сомневающийся в истинности воспроизведения, спрашивает старую служанку, жившую у них в доме с самого детства, не помнит ли она человека, носившего такую фамилию. Конечно, гласит ее ответ, это был сторож моста, который в свое время строил его отец.
Такой же доказательный пример истинности воспроизводимого в сновидений воспоминания детства дает Мо ри со слов некоего Ф., проводившего детство в Монбризоне. Человек этот, спустя двадцать пять лет после отъезда оттуда, решил вновь посетить родину и старых друзей своей семьи, которых он до сих пор не видал. Ночью накануне своего отъезда ему приснилось, что он достиг цели путешествия и неподалеку от Монбризона встретил незнакомого ему с виду человека, сказавшего ему, что он – Т., друг его отца. Спящий помнил, что действительно знал ребенком человека с такой фамилией, но давно уже не мог припомнить его внешности. Прибыв несколько дней спустя в Монбризон, он действительно находит местность, виденную им во сне и встречает человека, в котором узнает Т. Человек этот значительно старше на вид, чем Ф. видел его во сне.
Я могу здесь привести еще одно собственное сновидение, в котором впечатление, всплывшее в памяти, было замещено известным отношением. Я увидел во сне лицо, от которого во сне же узнал, что он врач в моем родном местечке. Лица его я хорошенько не разглядел, но оно смешалось с представлением об одном из моих гимназических учителей, с которым я и теперь еще иногда встречаюсь. Какое отношение связывало обоих этих лиц, я не мог себе объяснить и после того, как я проснулся. Осведомившись, однако, у своей матери о враче первых лет моего детства, я узнал, что он слеп на один глаз, – между тем так же слеп и гимназический учитель, личность которого слилась с личностью врача. Прошло тридцать восемь лет с тех пор, как я не видел этого врача, и, насколько мне помнится, никогда не думал о нем, хотя шрам на шее до сих пор мог. бы напомнить мне о его медицинской помощи.
Кажется, будто создается противовес чрезвычайной роли воспоминаний детства в сновидениях, так как многие авторы утверждают, что в большинстве сновидений можно найти элементы самого недавнего периода. Роберт (с. 46) говорит даже: «В общем нормальное сновидение обхватывает собою лишь впечатления последних дней». Мы увидим, однако, что построенная Роберт ом теория сновидения настоятельно требует такого отодвигания позднейших и выдвигания ранних впечатлений. Факт же, утверждаемый Робертом, действительно справедлив, как мне кажется на основании моих собственных наблюдений. Американец Нельсон полагает, что сновидения наиболее часто используют впечатления предпоследнего или третьего дня, как будто впечатления последнего дня недостаточно еще притуплены.
Некоторые авторы, не сомневающиеся в тесной связи содержания сновидения с бодрственной жизнью, обратили внимание на то, что впечатления, интенсивно владеющие бодрственным мышлением, лишь в том случае воспроизводятся в сновидении, когда мышление дня до некоторой степени успело отодвинуть их на задний план. Так, например, близкий умерший снится не в первое время после его смерти, когда еще скорбь по нем наполняет существо, оставшееся в живых (Делаж). Между тем одна из последних наблюдательниц, мисс Галлам, собрала примеры и противоположного свойства и стоит в этом отношении на точке зрения психологической индивидуальности.
Третьей и наиболее непонятной особенностью памяти в сновидении является выбор воспроизводимого материала: сновидение использует не как в бодрственном состоянии лишь наиболее выдающееся, а наоборот, также и самое безразличное и ничтожное. Я цитирую по этому поводу тех авторов, которые наиболее резко подчеркнули свое удивление по этому поводу.
