Марсали упорно созерцала море, хотя там не было ничего интересного. Она не желала беседовать с нами, да и о чем? Хватило с нее и того, что в нашем с Фергюсом разговоре упоминалось столько опасностей, прошлых и будущих, а ее избранник не желал отходить ни на шаг от милорда, желая разделить с ним любую участь, вплоть до повешения. Худые плечи девушки то и дело содрогались. Я была уверена, что не утренний холод тому причиной. Наверное, Марсали не думала, какая кутерьма может завязаться вокруг Фергюса и Джейми, и уж тем более не предполагала, что ей самой может грозить опасность, исходящая от предателя, потенциально находившегося на «Артемиде».

Я предложила французу отвести возлюбленную вниз, в каюту, и предупредила, что отлучусь на какое-то время.

– Миледи, но милорд? Он не…

– А я как раз не к нему иду – хочу заглянуть к Мерфи на камбуз.

– Но зачем? – искренне удивился Фергюс.

– Хочу узнать, сможет ли что-нибудь предложить Алоизий О’Шонесси Мерфи от морской болезни. Возможно, нам удастся сделать для него что-либо, ведь пока он лежит, его шансы на спасение уменьшаются. Его следует поставить на ноги хотя бы потому, что он должен будет дать отпор врагам.

Мерфи были предложены унция сухой апельсиновой корки и бутылка красного вина высшего качества, какое только мог гарантировать Джаред. Удовлетворенный этим, он вызвался помочь в деле кормления Джейми, причем именно вызвался: для кока человек, не желавший ничего есть, представлял практический интерес и в некотором смысле вызов. Мерфи рассматривал содержимое разнообразных баночек и скляночек как пользительные средства, но Джейми упорно отказываться принимать пищу.

Штормов, слава богу, еще не было, но ветры дули по-зимнему, нагоняя мутные волны. «Артемида» то взлетала на десять футов вверх, то снова падала. Смотреть на то, как линия горизонта поднимается и падает, было жутковато даже мне, не говоря уже о больном.

Обещания Джареда не подтвердились, и Джейми все так же лежал дни напролет в своей койке. Китаец и француз сторожили его покой, если это можно было назвать покоем, и тазик, всегда стоящий поблизости.

Контрабандисты соболезновали, но других чувств не выказывали, так что заметить что-либо неладное было невозможно. Каждый из них приходил в каюту к Джейми, где был подвергнут тайной слежке, но наши наблюдения не дали результатов.

Я проводила дни, занимаясь пациентами, число которых не ограничивалось Джейми Фрэзером. Ко мне приходили ударившиеся, порезавшиеся, те, у кого болели зубы или кровоточили десны, – я не сидела без дела. Мистер Мерфи предоставил мне возможность приготовлять снадобья в камбузе, а попутно с лечением я осматривала корабль.

Марсали исчезала из каюты рано утром, до рассвета, но, вернувшись вечером, я заставала ее спящей. Наши встречи ограничивались совместной трапезой, во время которой девица демонстрировала в лучшем случае враждебность и не скрывала своего неприязненного отношения ко мне. Я объясняла это двумя причинами: во-первых, обида за мать, во-вторых, необходимость ночевать со мной, а не делить ложе с возлюбленным. Что из этого было важнее, я не знала.

«Удивительно, – отметила я себе, – но Фергюс сдерживает свой пыл». Ради того, чтобы сдержать обещание, данное милорду, он готов был пойти на такие жертвы, хотя, если вдуматься, мог бы преспокойно нарушить запрет – Джейми не в состоянии был помешать ему.

– И это?! – Мистер Мерфи помрачнел. – Да это же бульон, от одного запаха которого вставали умирающие!

Забрав жестяную кружку из рук Фергюса, он понюхал зелье и дал понюхать мне.

– Миссис, судите сами: здесь мозговая косточка и кусочек свиного сала, чтобы придать аромат, чеснок и тмин. Очень щадящая штука – процеживается через марлю, чтобы большие куски не попадали в кружку. Но их там нет, в том-то и дело!

Бульон, предложенный Мерфи для Джейми, был превосходен: золотисто-коричневого цвета, почти прозрачный и издававший такой непередаваемый запах, что мне немедленно захотелось испробовать его, несмотря на сравнительно недавний завтрак. Мерфи был специалистом и по диетическому питанию тоже, поскольку его выписали для капитана Рейнса, которому требовалась легкая и полезная пища.

Кок «Артемиды» походил на свирепого морского волка: сходство ему придавали деревянная нога, габариты и широкое красное лицо. В Гавре он славился как лучший кок, и сам Мерфи честно говорил об этом. Его кулинарное искусство оценил весь город, бывшим крупным морским портом, а здесь какой-то суперкарго отказывается есть кушанья, приготовленные им! Это был вызов.

– Мистер Мерфи, поверьте, если бы я была больна, я бы залпом выпила этот чудесный бульон, более того – если вы всех отпаиваете таким, я готова заболеть. Но желудок Джейми вовсе не принимает пищи. Его сразу же выворачивает.

Кок свел брови, убрал кружку из-под моего носа и вылил ее содержимое в кипящий котелок с очередным яством.

Он потеребил редкую седую шевелюру и начал шарить по шкафам и сундукам в поисках чего-нибудь пригодного для больных морской болезнью.

– Не знаю, что и придумать для вашего Джейми, раз он такой капризный. Сухари, что ли. Ну да, что же еще. Уксус, быть может. Или кислый маринад, что-то в этом роде…

Толстые его пальцы выуживали припасы из таких фантастических мест, о которых я бы никогда не подумала, что там хранится еда. Лично я бы побоялась рыться в этих бесчисленных баночках, чтобы ненароком ничего не разбить, но Мерфи был богом, а камбуз – его святилищем, куда он не пускал посторонних, за исключением помощников и, по счастью, меня. Он мигом наполнил поднос и предложил его мне:

– Вот, может, это пособит. Здесь маринованные корнишоны, их нужно сосать, но не кусать. Хотя бы так, раз он ничего не принимает. Потом откусить от маленького сухарика. Только умоляю, мэм, запивать водой нельзя! Потом можно уже откусить от корнишона и съесть его, чтобы пошла слюна. Заесть сухариком. И так дальше, вы поняли меня. Коли не выблюет, дадим свежей горчицы, она у меня припасена для капитана. А дальше – дальше сам бог велел переходить на более вкусные вещи, но легкоусвояемые.

Я уже уносила поднос, а голос кока, привыкшего говорить с собой наедине, был все еще слышен:

– Можно гренки, предварительно надоить козьего молока… сливки тоже можно, взбить с крупным яйцом и с виски… Кабы дело пошло на лад…

Нельзя было не восхититься коком, оглашавшим даже коридор своим зычным басом.

Вход в каюту Джейми сторожил сидевший на корточках китаец, похожий на голубую болонку.

Каюта Джейми и святилище Мерфи представляли разительный контраст. Здесь – мрак, сырость, грязь, там – сияние надраенной посуды и ароматы снеди. Уже с порога я поняла, что кок старается зря: каюта была запущена донельзя, постель смята, повсюду была разбросана потная одежда и одеяла – все говорило о том, что болеть Джейми решился всерьез. Когда я увидела, что койку от прочего пространства отделяет еще и какая-то грязная тряпка, то почувствовала жгучее желание выбросить этот хлам, а самого Джейми отправить мыться и плотно завтракать с бутылочкой хорошего бренди.

– Проснись и пой. – Мой бодрый голос прозвучал в этом мраке наигранно, но я не сдалась и сняла занавеску, на поверку оказавшуюся рубашкой Фергюса.

Все-таки Джейми не смог убрать свет полностью – он проникал сквозь призму в потолке, но и этого источника было достаточно, чтобы увидеть мученика с лицом бледно-зеленого цвета.

Одна восьмая дюйма, больше я бы не дала – настолько Джейми почтил меня своим вниманием.

– Убирайся. – Глаз и рот закрылись, едва открывшись.

– Ваш завтрак, сэр, – безапелляционно произнесла я.

На эти слова глаз открылся снова, но во взгляде не было ни намека на желание покушать.

– Не говори о завтраках, – взмолился Джейми.

– Хорошо, тогда полдник прибыл, сэр. – Я была готова на все. – Скоро полдень, так что пускай будет по-твоему.

Взяв табурет, я села у Джейми в головах и принялась тыкать в него корнишоном: