– Ох, придется старику отдуваться! – прервал ее мысли голос Леонида Сергеевича. Он уже стоял перед ней в легком поклоне, галантно протягивая руку. – Но я не против! Пойдем танцевать, Оленька!

«Некому кашу сварить…» – не оставляла ее навязчивая мысль, пока она выходила с Леонидом Сергеевичем в центр зала. Заиграла «Серенада Солнечной долины».

– Оленька, ты счастлива? – тихо спросил ее на ухо Барышев-старший.

Вопрос почему-то обжег, как ушат ледяной воды. По сравнению с Надькой, наверное, да, счастлива. А если сравнивать с собой прежней… до Оксаны…

– Да, наверное… – с невольным сомнением кивнула она, потому что врать не умела, а врать Леониду Сергеевичу – тем более. – У нас все хорошо. Дом новый купили, теперь обживаться нужно, столько мороки…

– Нет, я о другом, – Леонид Сергеевич был совсем не тем человеком, у которого понятие «счастья» могло ассоциироваться с «новым домом». Да и спрашивал он, судя по грустным глазам, по слегка дрожащей руке – не формально, а искренне тревожась за Ольгу после той истории… когда, казалось, уже ничего нельзя склеить. – Счастлива, Оленька, это когда живешь взахлеб, когда дня на все не хватает, а сил и желаний хоть отбавляй…

– Я знаю, что это такое, папа, – с горечью перебила его Ольга и, поняв, что притворяться бессмысленно, сказала, глядя ему в глаза: – Только сейчас все не так. Хотя… может быть, я просто перестала это чувствовать?

– А может, ты не простила Сергея?

Музыка затихла, пары, танцующие рядом, неторопливо пошли к столу, а Барышев-старший все стоял напротив Ольги, пристальным взглядом требуя, умоляя ответить честно.

– Я не знаю… – смутилась она, и это был единственный честный ответ. – Пап, мы обязательно поговорим об этом… Потом… А сейчас… – Словно спасая ее, из динамиков полился вальс Штрауса. – Пожалуйста, давай просто танцевать! Ты такой замечательный кавалер, папа. – Она улыбнулась, вернула руку Леонида Сергеевича себе на талию и сама закружила его в вихре вальса.

Сергей любовался отцом и Ольгой, когда к нему подошел Градов и молча наполнил пустые рюмки коньяком.

– Ну, что ж, – хмыкнул Юрка, поднимая рюмку, – девушек всех разобрали, так давай выпьем!

– Давай!

Они звонко чокнулись, синхронно опрокинули коньяк, одинаково крякнули, потянулись за одним ломтиком лимона и, когда их руки столкнулись, громко расхохотались.

– Маринку видел? – поинтересовался Сергей.

По тому, как Градов пожал плечами и отвел глаза, Сергей понял, что тему выбрал неправильную, колючую, неудобную, и быстро поправился:

– Как тебе шкура-то чиновничья? Не жмет?

Юрка сразу оживился, заблестел черными цыганскими глазами, разлил по рюмкам коньяк.

– Жмет, зараза! Неудобная шкура, не по размеру… Сначала казалось – ну, все, раз я теперь в администрации, властью, так сказать, облечен, наведу в городе порядок! – Юрка в сердцах хлопнул ладонью по столу так, что коньяк из рюмок выплеснулся на скатерть.

– А что? – удивился Сергей. – У тебя получается! Как ты на рынке всех построил!

– Да ничего не получается! – без сожаления, скорее, с веселой беззаботностью отмахнулся Юрка. – Вот ты, когда едешь на переговоры, с кем предпочитаешь иметь дело? С менеджером второго звена, – он взял свою рюмку и многозначительно поставил ее пред Барышевым, – или с хозяином, который реально принимает решения? – Рюмку Сергея он решительно переставил к себе, этой рокировкой, очевидно, давая понять, кому отдаст предпочтение в переговорах.

– По-моему, вопрос риторический, – улыбнулся Барышев.

– Конечно! Директор рынка послушает только хозяина. А настоящего хозяина у города нет! – Юрка размахнулся, чтобы опять хлопнуть ладонью по столу, но передумал и сунул руку в карман. – Есть мэр, – почему-то смущенно сказал он. – Одно название. А я хочу, чтобы мэр был хозяином! И мне кажется, я понимаю, что надо делать… – Он заглянул в смеющиеся барышевские глаза и спросил с напором, но не без смущения: – Скажи честно, как думаешь, выйдет из меня мэр? Получится город поднять?!

И столько всего было в этом вопросе – и амбиций, и благородного порыва, и неуверенности, и веры в свой исключительный, непревзойденный талант, – что Барышев невольно расхохотался.

– А твой отец, между прочим, меня поддерживает, – обиделся несостоявшийся великий путешественник Юрка Градов.

– Знаю. Поэтому и я в тебя верю! – Сергей вручил Юрке его коньяк и взял свою рюмку. – Давай за нового мэра!

Выпить он не успел, потому что увидел, как Ольга, кружась в вальсе, достала из крохотной сумочки телефон, остановившись, коротко переговорила и, побледнев и оставив отца одного в центре зала, бросилась к нему, протискиваясь между танцующими…

– Сережа!

Он, отставив коньяк, пошел ей навстречу, чувствуя, как замерло сердце в ожидании плохих новостей.

Что-то с Петькой?! С шага он перешел на бег. Ольга влетела в его объятия, уткнулась носом в плечо.

– Что случилось, Оля?!

– Сережа, мне Надина соседка только что позвонила! Сказала, что Наде пришлось «Скорую» вызывать, ее в больницу забрали. Димку она к себе взяла…

Чего греха таить – у него отлегло от сердца. Надьку, конечно, жалко, но при всем сочувствии к ней, Сергей считал, что спасать ее сейчас бесполезно. Наде нужно дать переболеть – позволить выплакать свою боль, может, даже заглушить ее алкоголем, – только не лезть к ней с сочувствием и советами, что вызовет лишь раздражение и озлобленность.

– Что с ней? – Он повел Ольгу к столу, но она, сделав два шага, вдруг решительно остановилась.

– Я не знаю! Сереж, я должна к ней поехать!

Если сказать сейчас, что Наде никто не поможет, кроме нее самой, Ольга его не поймет. Полоснет взглядом и все равно уедет – убежит, умчится в аэропорт прямо отсюда – в вечернем платье, с блестящей сумочкой-клатчем, в которой лишь деньги, мобильный, документы и губная помада…

– Оля… – Сергей все же попытался отговорить ее, ведь этот внезапный отъезд расстроит отца и ничем не поможет Наде. – Я обещал папе, что мы у него подольше побудем. Он так ждал нас…

– Я понимаю! – нетерпеливо перебила Ольга. – Все понимаю, но Надя там одна! Я на день, и сразу вернусь.

– Надя не одна, там врачи…

– Спасибо, Сережа, – снова перебила она. – Значит, я звоню, заказываю билеты…

Ольга ушла, набирая номер аэропорта, и прямой спиной словно говоря Сергею, что он катастрофически, глобально не прав, считая, что Надя выкарабкается сама…

– Правильно сделала, – жестко прозвучал за спиной голос отца. Сергей обернулся. Леонид Сергеевич смотрел на него с насмешкой. – Она имеет полное право не слушать тебя.

Сергей кивнул в знак согласия и, нащупав в кармане пачку сигарет, пошел на террасу.

Он всегда будет виноватым. Всю жизнь.

Нужно с этим смириться и замаливать свой грех, сколько сил хватит…

Дверь ей открыла сухопарая женщина в Надином переднике и Надиных тапках.

– Это я вам звонила, – не поздоровавшись, сообщила она, едва Ольга переступила порог. – Телефон ваш в мобильнике ее нашла…

Ольга ринулась на кухню – там Дим Димыч, причесанный и одетый, ел румяные блинчики, запивая их молоком.

– Тетя Оля! – обрадовался он, не переставая уплетать за обе щеки.

От сердца отлегло, Ольга без сил опустилась на стул напротив Димки.

– Меня Ангелина зовут, – сообщила женщина, заходя на кухню. – Соседка я, а по совместительству няня. – Она поправила полотняную салфетку на коленях у Димки и потрепала его по волосам. – Вы, Оля, могли заметить, что с Надей происходит. Не она первая придумала в алкоголе от проблем прятаться. Конечно, я понимаю, муж умер, тяжело. Но всегда можно повод найти, чтоб себя пожалеть. Димы не стало, вот она и распустилась!

Ольга, не спавшая всю ночь в самолете, почувствовала, что теряет контроль над собой и ярость полыхает в глазах красными вспышками.

– Не смейте так говорить! – вскочила она.

Ангелина, не ожидая такого отпора от этой холеной, с виду спокойной и расслабленной женщины, сникла, убавила спесь и пробормотала, поглаживая по голове Димку худой узловатой рукой: