Славка, отставив руку, полюбовалась кольцом.

– Может, ну ее, плазму эту? Тяжелая, зараза, – задумчиво сказал Вовка.

– Нет уж! Она тыщ пятьдесят стоит!

– Мама! – заплакал вдруг Димка на кухне. – Мамочка…

– Быстрей! – Вовка подхватил панель. – Ты что, пацана закрыть не могла? Сумки хватай и на выход.

Когда они шли к двери, Слава увидела, что Димка, плача навзрыд, трясет Надю за руку и пытается показать ей листок с динозавром…

Сергей взял такси и уехал за город, далеко, километров за сто…

Чтобы никто не предлагал ему пообедать. Чтобы на глаза не попадались портреты отца в траурной рамке. Чтобы можно было не бояться заплакать.

Он пришел на берег реки и нашел то место, где они с отцом обычно рыбачили. Сел на камень, закрыл глаза, слушая течение реки, крики птиц и шум ветра, треплющего густую траву.

Он почему-то никогда не думал о том, что отец когда-нибудь умрет. Ему казалось – профессор, доктор медицинских наук даже заболеть не может, потому что знает о болезнях все. И от смерти его спасут лекарства, сложные аппараты, которых полно в больнице, новые методики, технологии, всемогущие коллеги, в конце концов…

Но ничего не спасло.

Словно он был простым смертным, а не гением медицины.

Сергей посмотрел в прозрачную воду – клёв, наверное, как никогда. Отец бы сейчас костерок развел, а дядя Гена его поучать начал – как правильно уху варить. Они всегда спорили, как ее варить – в конце стакан водки вливать или… горящее полено в нее совать, или уже затушенное – чтобы паленым духом варево пропиталось.

Колдовали, мучились, спорили, а потом под гитару пели, забыв про уху.

– Подпевай, Сереж! – попросил как-то дядя Гена.

– Да отстань от него, – засмеялся отец. – Ему ж медведь на ухо наступил!

– Где этот медведь?! Я хочу с ним серьезно поговорить! – Дядя Гена сурово огляделся по сторонам, заметил многострадальный котелок с ухой и только тогда воскликнул: – А ушица-то дошла небось!

Они ели ее, обжигаясь, нахваливая и опять споря – полено-то не березовое надо было совать, а осиновое!

…Воспоминания прервал телефонный звонок. Барышев решил не отвечать, но назойливая вибрация вырывала из прошлого.

– Да, – резко сказал он в трубку.

– Сережа, я очень переживаю. Где ты? – взволнованно прозвучал голос Ольги.

– Я скоро приеду.

– Где ты? Может, я чем-то помогу?

– Оля! Чем ты поможешь?! – не сдержавшись, закричал он. – Не дергай меня!

Он пальцами сжал виски. Неужели она не может понять, что его нужно оставить в покое? Не кормить, не гладить, не ходить за ним на цыпочках, а просто – не трогать!

Теперь он снова виноват – накричал.

Как же это тяжко – жить с постоянным чувством вины. Особенно когда эта вина усугубляется смертью отца.

А вдруг… его сердце не выдержало того, что сын – легковесный, похабный бабник…

Ольга бы многое отдала, чтобы быть сейчас рядом с Сергеем.

«Не дергай меня!»

Первый раз он повысил на нее голос после измены.

Так уж получилось, что его адюльтер разделил жизнь на «до» и «после». До – к его резкостям она относилась с пониманием, после – он резкостей себе не позволял.

Его покорность делала жизнь какой-то ненастоящей. Его вина не давала ей почувствовать прежнего Барышева – мощного, своенравного, но при этом – любящего и нежного.

Поэтому «Не дергай меня!» не обидело Ольгу, а лишь заставило переживать еще больше – если сорвался, значит, он на пределе, значит, надрывает свое сердце не только чувством вины перед ней, но и перед отцом…

Она открыла старую толстую записную книжку, лежащую в коридоре на тумбочке, нашла фамилию Градов и номер его телефона.

Юра ответил сразу жестким «чиновничьим» голосом, который словно предупреждал – по пустякам не звонить.

– Юра, – смутилась она. – Это Ольга Барышева. Прости, что беспокою. Сережа не у тебя?

– Нет. А сказал, что у меня?

– В том-то и дело, что ничего не сказал… Ему очень плохо, а я не знаю, где он!

– Оль, – голос у Юры потеплел, от чиновничьих интонаций и следа не осталось, – ты вот что, чаю с медом пока попей. Когда вторую чашку допьешь, я нашего Серегу тебе в целости и сохранности приведу. Договорились?

– Договорились. Спасибо.

Мед Ольга не нашла, но послушно выпила чай с вареньем – маленькими глотками, – чтобы время ужалось до тех самых «двух чашек», которые понадобятся Юрке Градову для поисков Сергея. Над второй чашкой пришлось просидеть почти час, прежде чем раздался звонок в дверь.

Градов завел Сергея, поддерживая его за плечи. Барышев, словно не замечая Ольги, разулся и ушел в кабинет отца.

– Он выпил? – спросила Ольга.

– Нет, – покачал головой Юрка, – но ты его пока не трогай. Завтра я вам помогу. А там… Время вылечит.

Завтра… Завтра должны состояться похороны. И опять жизнь поделится на «до» и «после».

До смерти Леонида Сергеевича и после…

Ольга знала – время не лечит, оно только отдаляет от болевой точки.

– Спасибо, Юра.

Он легонько сжал ее руку.

И вышел.

На кладбище приехало человек двести.

Все, кто был на юбилее, а еще те, кому Барышев-старший спас жизнь. Их могло быть гораздо больше, просто не все узнали о его смерти.

Говорили речи – не официальные, протокольные, – а искренние, сбивчивые и несвязные, с еле сдерживаемыми слезами.

Когда гроб опускали в могилу, Сергей закрыл лицо руками. Ольга решила – заплакал, но когда он отнял руки, глаза оказались сухими. Он досмотрел до конца, как могилу засыпали, как поставили памятник, спрятав его под горой венков и цветов.

К Сергею подошла девушка с косой и заплаканными голубыми глазами. Ольга вспомнила – с ней Леонид Сергеевич разговаривал в ресторане. Марина, кажется…

– Сережа, мне очень жаль… Поверить не могу!

Ольга глазами ей показала – не надо ничего говорить, он не слышит, не понимает, не чувствует. Марина кивнула и присоединилась к потоку людей, двинувшемуся к автобусам.

Ольга взяла Барышева под руку и повела, словно маленького – словно слепого! – помогая найти дорогу. Если бы она его не повела, Сергей так и остался бы стоять, глядя на свежую могилу.

– Я не смог спасти Леонида Сергеевича! – с надрывом сказал кто-то сзади. Ольга оглянулась – пошатываясь, с серым от горя лицом за ними брел Борис. Его под руку поддерживал Градов.

– Не вини себя, – сказал Юра. – Ты сделал все, что мог.

– Да, сделал… Но я должен был раньше… заметить. – Поравнявшись с Барышевыми, Борис сменил тему: – Что теперь с выборами, Юр?

– Не знаю, – вздохнул Градов. – Леонид Сергеевич для меня гарантом был. Трудно будет. Что притворяться? Люди в моем лице его выбирали бы.

– А Сергей тебе не сможет помочь? – Борис вопросительно посмотрел на отрешенное лицо Барышева.

– Чем? Сам видишь, в каком он состоянии.

Сергей неожиданно вырвал руку у Ольги и стремительными, широкими шагами пошел вперед, обгоняя толпу.

– Сережа! – Ольга хотела догнать его, но Градов остановил ее, придержав за плечо:

– Не надо. Пусть… Ему лучше побыть одному.

Ольга поправила на голове черную косынку. Предстояло еще пережить поминки… В том самом ресторане, где два дня назад праздновали семидесятилетие Леонида Сергеевича.

И Сергея на них, скорее всего, не будет.

Придется справляться одной.

Утром Ангелина возвращалась из магазина домой.

Сегодня сын обещал навестить ее с внуком, и ради этого стоило постараться – напечь пирогов, чтобы Игоряша наконец осознал, что жена его – ленивая и безрукая, тесто готовое покупает. А в последнее время вегетарианкой заделалась и семью свою хочет на эту стезю повернуть.

Тьфу!

Вот специально сегодня пирожков сто с мясом сделает и с собой им даст. Ребенку белок нужен. А мужику – тем более.

Раздраженная этими мыслями, Ангелина не сразу обратила внимание, что из-за Надиной двери раздается детский плач. Впрочем, даже услышав, не очень-то всполошилась.