Ольга побежала в дом и в дверях гостиной столкнулась с Сергеем. Он провожал высокого светловолосого мужчину. Когда-то давно Барышев представлял ей его, но она забыла, кто он.

Слава богу, все хорошо. Она поняла это по улыбке Барышева, по его спокойному тону.

– Только, Игорь, я тебя прошу, сразу же отдай документы в секретариат или в сейф спрячь. Сделаешь нужные выписки и спрячь. Понял?

– Здравствуйте! – Высокий мужик улыбнулся и кивнул Ольге.

– Добрый день, – она растерялась – сослуживцы Сергея никогда не приходили к ним в дом.

Барышев обнял ее за плечи.

– Вернулась. Отлично. Игорь, может, задержишься? Выпьем кофе втроем или чего-нибудь посущественнее. – Он подмигнул ему, как старому другу, не как сослуживцу.

– Не могу. К сожалению. К очень большому сожалению!

Беспокойство, кольнувшее ее в гараже, снова вернулось.

Какой-то он… больно уж неестественный, этот Игорь. Навесил глянец на взгляд, на улыбку и на манеры. Безупречные реплики, одет, как денди, а сам… Словно фальшивит. Будто ноту берет не из своего диапазона…

Кольцо вон на мизинце блестит бриллиантом. Зачем? Не нравились Ольге мужики с кольцом на мизинце, особенно с бриллиантами, ей казалось, что есть в этом дешевое пижонство, показуха какая-то.

С лестницы вихрем слетели дети, обступили ее со всех сторон, дернули за подол, потянули в разные стороны.

– Мама! – Миша потряс ее за руку.

– Мамочка! – Маша, прижавшись к Ольге, попыталась отобрать у Мишки ее руку.

Игорь наклонился к Маше, погладил по голове.

– Какая взрослая девица! Привет.

– Здравствуйте, – важно поздоровалась Маша.

– И вам привет, молодой человек! – Игорь протянул Мишке ладонь для рукопожатия.

– Здорово! – Миша изо всей силы ударил ладошкой по этой холеной руке, отблескивающей бриллиантом.

– Миша! – Ольга перехватила руку сына.

– Все в порядке. Нормальное мужское приветствие, – сказал Игорь.

Ольге вдруг стало стыдно.

Ну и дурочка она со своей мнительностью! Притащила ее из своей прошлой жизни. Как старый хлам. Ну и что, что кольцо с бриллиантом да на мизинце, вон с детьми-то быстро общий язык нашел!

Она вспомнила – Игорь первый зам Барышева. Да, самый первый.

– Ну, я поехал, Сергей.

– Давай! – Барышев ударил его по плечу – опять как старого друга – и проводил до двери.

Дети умчались, Сергей закрыл дверь, подошел и поцеловал Ольгу в щеку.

– Сереж, а этот Игорь, он твой самый первый зам, да?

– И зам самый первый, и друг. Игорь Песков – помнишь, я тебе говорил? А что?

Она не давала ему целоваться, а когда еще он вот так, среди белого дня окажется дома и никто – ни дети, ни няня – не будут им мешать?

– Сереж, а он… давно твой зам?

– Да какая разница, Оль?

– Сереж, подожди… А кольцо на мизинце у него зачем?

Он рассмеялся. Марафон поцелуев закончился, не начавшись.

– Ну что ты как маленькая, Оль! Далось тебе это кольцо…

На всякий случай он сделал еще одну попытку подступиться к ее губам, но она увернулась.

– А сколько ему лет?

– Оль… Нормальный у него возраст. Солидный. Какие еще вопросы?

– Никаких. – Она отвела глаза и сделала вид, будто что-то ищет в сумке.

Опять ее стало донимать беспокойство, словно комар, жужжащий над ухом, – старый хлам из прошлой жизни…

Барышев ткнулся носом куда-то ей за ухо, прошептал:

– Нина Евгеньевна приготовила что-то очень вкусное. Во всяком случае, пахнет в кухне заманчиво.

Вечером, когда Надежда уже собиралась домой, в ее кабинет зашла Дарья. Потянулась, улыбнулась, спросила:

– Работаешь? – От утренней ее мрачности и следа не осталось.

– Да бардак этот никак не разгребу, – Надя кивнула на заваленный бумагами стол.

Дарья присела на край стола, подняла ногу и начала рассматривать узкий носок своей безупречной туфли на шпильке.

– А Димка уже часа два как смылся.

– Ну и что? – Надя собрала папки в стопку и пристроила их на гору бумаг. Папки немедленно съехали, прихватив с собой и бумаги.

– Тьфу ты, господи, – вздохнула Надежда и, присев, стала собирать с пола эту чертову документацию, от которой ну никакого спасу нет! Везде они – справки, акты сдачи-приемки работ, счета-фактуры, платежки… И с каждым днем их все больше и больше.

– Ты хоть знаешь, где он? – Дарья уставилась на Надю подведенными миндалевидными глазами.

– Где, где? Дома.

Надя огляделась и положила папки на подоконник. Отсюда они до утра точно не свалятся, а завтра…

– Вполне возможно… а может, и…

В данный момент Дарья ее раздражала.

Чего выгибается тут, как кошка, ноги свои разглядывает и глазами томно поводит? Ну, пожалела ее Надя утром, и что? Что за намеки тут теперь на «толстые обстоятельства», как говорил когда-то комендант фабричного общежития.

– Что может-то? – Надя уперла руки в боки, давая понять, что намеков она не понимает.

– Да ничего. Ладно, пока! Мне еще со слоганом тут посидеть надо.

Дарья соскользнула со стола и ушла с грацией дикой тигрицы.

Надежда взяла телефон, набрала Диму. Никто не ответил.

Заснул, наверное, бедненький, с нежностью подумала Надя, вспомнив, каким замотанным к концу дня выглядел Грозовский – встал рано, торчал в пробках, воевал с рабочими, которые тянули с ремонтом, носился на переговоры с заказчиками…

Она сунула телефон в сумку, выключила свет в кабинете и вышла, отчетливо представляя, как Димка спит на диване в одежде, не реагируя на разрывающийся от звонков мобильник…

Телефон трезвонил где-то в недрах кармана Надькиным вальсом, но взять его Дима не мог – руки были заняты пакетами. Он едва ли не зубами открыл дверь, ввалился в квартиру, бросил пакеты на пол и перевел дух.

Утомительное это дело – романтический ужин.

Грозовский включил свет и не удержался – на секунду зажмурился. Его квартира в стиле хай-тек превратилась в расписную кибитку. Со стены смотрели котята с бантами на шее, обрамленные золотой рамкой, на полке два фарфоровых ангелочка играли на флейтах и строем стояли слоники мал мала меньше, в углу жался огромный подсвечник «под золото», над головой от малейшего движения звенели китайские колокольчики, а возле зеркала восседал огромный пузатый Хотей. Как объяснила Надя, надо было потереть пузо этому толстому бронзовому дядьке и… то ли денег прибавится, то ли желание сбудется.

Грозовский перевесил картину котятами к стене, повернул ангелочков флейтами к ней же и… потер пузо Хотею – пусть его первый кулинарный опыт удастся.

Из горы пакетов он выудил букет остропахнущих лилий и свечи. Свечи вставил в подсвечник, ладно, пусть живет этот монстр, пусть пользу приносит, а лилии еле впихнул в розовую вазу с орнаментом – горлышко оказалось очень узким.

После всех этих действий Дима почувствовал сильную усталость. Вот бы сейчас, не раздеваясь, упасть на диван и проспать до утра…

Но он собрал волю в кулак и потащился на кухню.

Ничего глупее кулинарной книги он никогда не читал. Как это – взять сто двадцать граммов сливочного масла? Где тут у Надьки аптекарские весы?

Дима огляделся, надел фартук. Ну, шесть яиц – это понятно… А как отделить белки от желтков? Они, эти кулинары, фокусники, что ли? Он нашел в инструментах шило, проткнул яйца с двух сторон и через дырку попытался выдуть белок в миску. Ничего не выдулось. Да ну его к черту, решил Грозовский, и, расколотив яйца ножом, отправил в миску их содержимое. Какая разница – белок, желток?

Растереть со стаканом сахара, прочитал он в кулинарном талмуде. Чем растереть, пальцами, что ли? Интересно, где Надька сахар берет? Ладно, потом разберемся…

С мясом он справился быстрее – выложил готовые стейки на сковородку и поставил на слабый огонь.

С десертом, правда, пришлось распрощаться – стеклянную миску с яйцами он смахнул на пол, когда в шестой раз отмерял на глазок «сто двадцать граммов» сливочного масла. Миска разлетелась по кухне миллионом осколков, а яйца растеклись по полу большой скользкой лужей.