…Вчера, вернувшись вечером с поля, я застал ее за неожиданным занятием — помывкой детей. Я-то, грешным делом, думал, что раз средневековье — значит, они тут совсем не моются. Ну, вроде бы, у нас так принято считать. И первая проведенная среди "колхозников" неделя это как бы подтверждала — ни разу не видел, чтобы кто-нибудь мылся. Я, разумеется, с такими порядками мириться не намеревался, и уже несколько раз собирался сбегать на близлежащую речку помыться, но непривычная работа изматывала так, что никаких сил вечером уже не оставалось. А тут, как оказалось, все же моются, но только по субботам.
Гертруда была занята тем, что терла каким-то деревянным скребком младших детей, засунутых в большое и глубокое корыто. Рядом грелся на костре небольшой котел, из которого она время от времени подливала горячую воду в лохань. Старшие уже помылись и чинно сидели на завалинке, обсыхая.
Увидев меня, хозяйка махнула рукой:
— Давай, залезай после них!
Я подошел к корыту и заглянул внутрь. Там плескалась мутная водичка. Мутная не от мыла, о котором тут и слыхом на слыхивали, а от грязи, сошедшей с четырех грязных тел. Посмотрел я на эту водичку, и чего-то купаться в ней мне сразу расхотелось.
— Нет, Гертруда, я потом себе свежей воды натаскаю.
Та фыркнула, но ничего не сказала. Пока она освободила корыто, пока я таскал воду в деревянных ведрах и грел котел, стало темно. Хозяйка с детьми ушли в дом спать, а я зашел в свой сарай, куда заранее перетащил корыто — привычки мыться на виду у всех у меня отсутствовала, вылил туда кипяток из котелка и с удовольствием погрузился в теплую водичку. Расслаблено прикрыл глаза, а когда через пару минут открыл их, то в слабом неровном свете лучины, которую зажег, чтобы не мыться в полной темноте, обнаружил Гертруду, которая без всякого стеснения стягивала с себя платье.
— Я решила, что должна помочь тебе помыться, — сообщила она, бесцеремонно влезая ко мне в корыто.
И помогла. Сначала мыться в корыте, потом сушиться на сеновале, а под утро — не проспать воскресную службу. Сильно соскучилась без мужика, видать, несчастная. Да и совсем не старая она была, как мне показалось вначале. Лет тридцать, не больше — гораздо младше меня настоящего. И отмытая от повседневной грязи, без бесформенной одежды и при романтическом свете лучины смотрелась очень даже ничего. Все, что положено — на месте. Так что она встретила горячее понимание с моей стороны. Впрочем, меня не сильно спрашивали.
На следующий день. как я уже сказал, Гертруда истово молилась, видимо, считала, что согрешила. Весь день избегала встречи со мной, хотя я и не навязывался, первую половину дня отсыпаясь впрок, а вторую — гуляя по окрестностям. А после наступления темноты она пришла опять… И потом приходила почти каждую ночь.
Когда основная работа по вспашке полей под озимые завершилась, "тракторист" Ганс "сдал" меня назад, в распоряжение "председателя". Тот попытался пристроить освободившегося "специалиста" к косильщикам. Но, понаблюдав за моим неуклюжим размахиванием дурацким деревянным серпом с пришпиленной режущей частью из поганого железа, начал чесать в затылке. А узрев в конце рабочего дня выполненный новоиспеченным косильщиком, умудрившимся, к тому же, еще и порезаться несколько раз тупым серпом, объем работы, зло сплюнул на землю и выругался:
— Даже наш деревенский дурачок Йошка лучше тебя косит! И куда я теперь тебя пошлю? Разве что помощником пастуха! И то у такого работника все стадо разбредется!
Быть помощником пастуха означало, видимо, опуститься в самый низ здешней табели о рангах. Такую работу поручали только подросткам, и то самым тупым. Я посмотрел на соседнее поле, где молодые женщины вязали в снопы скошенное сено, и решил, что есть занятие и поинтереснее, чем выпас скота. О чем и сообщил Йоханну. Тот посмотрел на меня, как на дурачка, и без объяснений отрицательно помотал головой. Наверное, мужчины к этой работе не допускались. И очень жаль! А я уже размечтался было, представляя возможные преференции от близкого сотрудничества с кучей молодых девок.
— Работы в поле уже, в общем-то, не так и много осталось, — задумчиво сообщил вдруг староста. — Зато в кузне дел сейчас будет много. Ты парень крепкий, справишься!
Хм, а я и не знал, что в деревне кузня имеется. Далеко не в каждой был кузнец. Обычно они в городах кучковались или в замках — в деревне им работы мало, только починять немногочисленные железные сельхозинструменты. Но зато это же получается работа по специальности! Металлообработка — мой профиль. Только, боюсь, оборудование здесь не блещет…
Тем временем "председатель" привел меня на дальний конец деревни, куда я еще не заглядывал. Там располагались большой и относительно приличный, по местным меркам, дом и построенная в некотором отдалении от него (гм, для пожаробезопасности, надо полагать) кузня. По крайней мере, вряд ли этот большой покрытый следами копоти сарай был чем-то иным.
Мы прошли прямо туда:
— Вечер добрый, Конрад! — поздоровался староста с мускулистым мужиком в кожаном переднике, находившимся внутри.
— И тебе, Йоханн! Надо чего? — не очень то приветливо буркнул кузнец, мельком скользнув по нам взглядом. Видимо тот начальником ему не приходился.
— Привел тебе помощника. Работы-то скоро много предстоит. Возьмешь?
Хозяин кузни отложил в сторону какую-то железяку, которую рассматривал до того, и подошел к нам. Молча пощупал своими грязными мозолистыми руками мои мышцы, посмотрел зубы — ну прямо как будто лошадь выбирал, и удовлетворенно кивнул:
— Хорошо, пусть приходит завтра с утра!
По дороге назад я поспешил расспросить Йоханна об этом странном кузнеце и условиях предстоящей работы, и тот охотно поделился известной ему информацией. Оказалось, что, как я и предположил, кузнец не состоял в деревенской общине, а просто жил в деревне, хотя и имел свой небольшой надел, на котором его домочадцы копались в свободное время. Раньше он жил в каком-то крупном городе, но там у него что-то не сложилось, и лет десять назад Конрад с семьей обосновался здесь. Барон приглашал того жить и работать в замке, но кузнец отказался, желая быть вольной птицей. Хотя заказы из замка на починку снаряжения баронской дружины регулярно брал. Кроме того, изредка ездил в город, сбывая там кое-какие собственные изделия. Оно и понятно — на скудных деревенских заказах не проживешь. Только дважды в год, в разгаре посевных и уборок урожая, община заваливала того работой — грубо сделанные инструменты долго без ремонта не выдерживали. В таких случаях кузнецу требовался еще помощник, помимо работавших вместе с ним двух его сыновей, для выполнения всякой, как я понял, неквалифицированной работы. Ну, там, подержать, принести, поддерживать огонь в горне. А может — и молотом помахать. Хотя для этого уже кое-какую квалификацию иметь надо. Ладно, справимся! Условия же были просты: за помощника кузнец брал меньше продуктов с общины за починку инструментов. Кроме того, он обязывался кормить работника обедом. Ну, ничего — жить можно. Мое и так абсолютно здоровое тело еще и значительно окрепло физически за недели тяжелого крестьянского труда, мышцы налились и затвердели. И, наконец, появились мозоли. Так что нагрузку я наверняка выдержу. Да и интересно посмотреть, как работали мои предшественники по профессии…
Ранним утром я явился в кузню. Даже слишком рано — во дворе полуголый Конрад с сыновьями еще занимались гигиеническими процедурами, с криками обливая друг колодезной водой из кожаного ведра. Завидев гостя, кузнец без лишних приветствий окатил и его.
— Ух ты, ё…! — от неожиданности я выругался на родном языке — вода оказалась ледяная. Это что у них — такая традиция при приеме в кузнецы?
— Ничего! — весело заявил Конрад. — Скоро тебе станет жарко!
Кто бы сомневался! Без работы тут явно никого не оставляют. Чтобы не попасть под следующую порцию холодной воды, я поспешно зашел внутрь кузни. Пока они там развлекаются, можно спокойно осмотреться.
