— За первый день в Равенеле, за музыку на пляже, за отзывчивость — Девлин был счастлив, что может сказать это.

Он потянул ее вниз, на диван. Она отставила в сторону пригубленное вино, сложила руки на коленях и приготовилась слушать историю жизни и смерти, полную случайностей и невозможной храбрости.

— Думаю, вас не очень удивит, что я работал на многих работах и во многих местах. Не успевал я доделать одно дело, как уже искал другое, более увлекательное, более сложное и незнакомое.

Денали. Он с такой тоской произнес это слово, что Кейт захотелось успокоить его, однако она сдержалась — он должен рассказать все без чьего-либо вмешательства и утешения.

— Я имел все, что хотел, к чему стремился всю жизнь. Один день не был похож на другой, приключения следовали за приключением. И люди. Люди, любившие меня, любившие Джока Боухеннона и Джой.

Она молча слушала.

— Я любил их обоих. Они были особенными, все в Толкитне любовались ими и желали быть похожими на Джока и Джой. И тогда, и теперь любовь, похожая на любовь Джока и Джой, делает людей вокруг счастливее и лучше. Пока я не встретил их, я не знал, что в моей жизни чего-то не хватает, никогда не думал, что могу осесть в каком-либо месте. И тогда же я понял, что любовь, подобная их любви, является один раз на тысячу и что остальной мир должен издали любоваться ею. Потом я допустил ужасную ошибку в расчете полета, и Джой погибла. — Девлин замолчал, сидел отрешенный, унесшийся мыслями в прошлое, на Денали.

Кейт закончила за него:

— Ваш самолет упал на вершину?

— Да. — Слово прозвучало плоско, безжизненно.

— Джока с вами не было?

Подняв голову, он уставился в окно — на берег и море, но видел там острый, покрытый снегом пик.

— До дня крушения Джой никогда не ходила в горы. Джок водил экспедиции, а она оставалась дома. И, зная это, я взял ее в полет в базовый лагерь, чтобы встретить Джока. Она была счастлива чуть не до головокружения. Джой всегда была счастлива, но такой, как в тот день, я не видел ее никогда — нетерпеливой, полной жизни. Джок называл ее «воплощением радости». И это было правдой.

Девлин опять замолчал, и Кейт мягко подтолкнула его:

— Значит, Джой хотела лететь в базовый лагерь, чтобы встретить Джока?

— Да, хотя это было не принято. Надвигался шторм, очень капризный, так называемый наркоман, самый плохой вид шторма. Я не знал, сможем ли мы пробиться в лагерь и, тем более, вернуться назад, и решил идти в обход — это было авантюрное и роковое решение. Мы упали, поломались и обгорели, да еще оказались не в том месте, где по расчетам должны были быть. Но самое ужасное было впереди — мы попали в самый центр шторма, не было ни укрытия, ни надежды быть найденными.

Кейт поняла, что рубцы на его ладонях от сгоревшего самолета.

— Я принял авантюрное решение, — повторил он, — и был наказан. Поисковые и спасательные команды искали нас несколько дней, когда дорога была каждая минута. Она умерла в снегу. Джой и ребенок, которого она носила под сердцем. Самое ужасное то, что Джой и Джок не смели надеяться. Джок знал, что она в детстве болела ревматической лихорадкой, но не догадывался, что жена посещала врача, который тщательно за ней наблюдал и, наконец, дал добро на ребенка.

Кейт хотелось спорить, но он был слишком непреклонен, чтобы ей поверить, и слишком захвачен рассказом, чтобы услышать. Девлин как бы заново переживал те дни и часы. Наконец он посмотрел на нее и, заметив слезы, нежным движением погладил ее по щеке.

— Вы плачете из-за Джой?

— Из-за Джой, из-за ее надежд на ребенка. — Схватив его руку, она прижала его ладонь к своей щеке. — Но больше всего из-за вас.

— Из-за меня?

— Из-за хорошего человека, попавшего в немыслимую ситуацию и сделавшего все от него зависящее в исключительно неблагоприятных условиях. Не многие стали бы бороться в обстоятельствах, в которых спасти могло только чудо.

— Если бы это было правдой! — вырвалось у него. Он до сих пор отчаянно переживал неудачу. — Если бы мне хватило ума не брать с собой Джой с ее больным сердцем, ничего бы не случилось. Холод особенно был ей вреден…

— Разве это ваш грех, что Джой Боухеннон никому, и особенно мужу, не сказала о своем состоянии? Откуда вы могли знать, что ей нельзя и что можно?

— Я бы…

— Вы бы… что? — Глаза у Кейт блеснули, и она оторвала руку Девлина от своей щеки, но не отпустила. — Отказали бы другу, сказав: «Нет, я не возьму вас в базовый лагерь, потому что надвигается шторм, мы упадем, и ваше больное сердце не выдержит холода»?

— Не шутите.

— Я не шучу. — Кейт поставила точку.

— Вы не знаете, вы там не были.

— Я знаю вас, этого достаточно. Я знаю, как много вы проявляете заботы, особенно о женщинах.

— Вы преувеличиваете, Кейт.

— Да? А случай с Тессой? — В ее голосе была страстность, которая слишком долго подавлялась. — Для маленькой девочки, которую вы не знаете. А офицер О'Брайан, которую вы заставили улыбнуться? Думаю, были и другие примеры.

Кейт знала теперь, почему сестра послала Девлина на Саммер Айсленд. Они были абсолютно подходящей парой для целей Валентины. У Кейт Галлахер были затруднения, а Девлин О'Хара жаждал помогать.

— Могу только сказать, что я верю вам, Девлин.

Кейт встала, забрала у него пустой бокал и пошла к бару, чтобы снова его наполнить. Она почувствовала на себе взгляд Девлина, обернулась и увидела, что в нем произошла необъяснимая перемена. Все еще была заметна большая усталость, но появилось что-то еще. Что-то, чего она никогда в Девлине не видела.

Озадаченная, Кейт отвела глаза и, несколько неловко поворачиваясь под изучающим взглядом Девлина, пролила немного вина. Темно-рубиновые капельки загорелись на сливочной коже ее запястья. Недолго думая, она поднесла руку к губам и слизнула вино.

Девлин странно хмыкнул. Она подняла глаза и встретилась с ним взглядом. Он не двигался, бледность не уменьшилась, и внимание, с которым он наблюдал за ней, не ослабло.

Вновь подойдя к нему, она поставила бутылку на столик и предложила ему наполненный бокал. Потом повернулась, чтобы отойти, но пальцы Девлина схватили ее запястье, потянув ее обратно.

— Сыграйте мне, Кейт.

— Что сыграть? — Она была даже рада просьбе.

— Что хотите.

— Я буду играть вам, Девлин, — прошептала она. — Так долго, как вы этого захотите.

Он наблюдал за ее движениями, зачарованный порханием пальцев над клавишами, музыка успокаивала его. Кейт играла так проникновенно, что казалось, его страдающая душа погружается в сладостную нирвану. Он заснул, а она продолжала играть. Моцарт, Бетховен, Дебюсси, Бах, Шопен сменяли один другого.

Когда тьма совсем сгустилась, а из света осталась только луна на небе, ее руки в последний раз медленно прошлись по клавишам, заканчивая любимую сонату, и легли на колени. Какое-то время она сидела, не двигаясь, надеясь, что он не проснется. Наконец, в полной тишине, нарушаемой только звуками моря, она встала из-за пианино. Подойдя к Девлину, она опустилась возле него на колени и подняла закатившийся бокал.

Оставив мужчину спокойно спать, Кейт снова поднялась и обнаружила, что не может оторвать от него взгляда. Тьма, свет бледной луны и покров сна стерли с его лица трагическую маску, и теперь это было лицо озорного и привлекательного человека. Когда она впервые заметила его в Равенеле в тот день, чуть не целую жизнь назад, волосы у него были слишком длинные. За время его жизни на острове он так и не обеспокоился поисками парикмахера, а чтобы справляться с копной волос, норовивших упасть ему на лоб, пользовался цветастыми платками.

Во время игры она мечтала, как откинет эту прядь, теперь же ей неудержимо хотелось коснуться его — чтобы он открыл глаза и взглянул на нее без тумана ослепляющей боли. Ей хотелось найти нежность в его взгляде.

Кейт Галлахер, которая за все годы так и не познала тайны сексуальных соблазнов, узнала, наконец, что значит нуждаться в мужчине, жаждать его нежности, его поцелуев. Ее пальцы скользнули в блестящую прядь и отвели с чистого лба. В этот редкий момент она видела смелого бродягу, который любил жизнь и жил в полную силу. Нежный рыцарь, который соблазнил бы и любил бы любую женщину, пересекшую его путь.