– Все, Марта, все! Эта дура не пошла в милицию! – и, рухнув на диван, заголосил: – Виват, виват, Россия!! Страна беззакония и произвола! – Пьяный и мерзкий, он схватил Домино за руки и рывком усадил себе на колени.

Опешившая женщина даже не сопротивлялась, когда сильные пальцы начали мять ее тело. Перемена в Борисе была столь разительной, что сосредоточиться Домино не успела. Только стонала тихо.

Снимая стресс, Гольдман, конечно, выпил много, но такой буйной, неуправляемой реакции Марта не ожидала. Он просил налить еще, хохотал и посылал проклятия; фига стала любимой комбинацией толстых пальцев…

Раздавленная и униженная, Марта выдержала прощальный мокрый поцелуй и, стоя у окна, наблюдала, как по-барски вальяжный и нетрезвый любовник усаживается в такси. «Продолжать поехал, сволочь», – догадалась Марта. В ярости схватила с подоконника вазу и грохнула об пол.

Добыча ускользнула. Уехала в такси. Исчезла в ночи. Послала жирную фигу. И провернуть еще раз подобную комбинацию не удастся никогда. Боря протрезвеет, очнется и станет осторожным до подозрительности. Близко к непроверенной шалаве не подойдет.

Ломая тапками осколки вазы, Марта подошла к телефону и набрала сотовый номер Гудвина.

– Ты где?! – прорычала она.

– Девку у дома караулю, – отчитался Вова. – Нет ее нигде.

– Быстро ко мне, – приказала Домино и оборвала связь.

Ей казалось, что еще чуть-чуть – и тело лопнет от напора пещерной, звериной злобы. Ярость клокотала в горле, рвала ушные перепонки, мешала жить, дышать и думать. «Свинья! Жирная, потная свинья! – бесцельно билось в висках. – Уничтожу, тварь!! Размажу по асфальту! На ленточки порежу…» Вторая ваза сорвалась со стола и грохнулась о стену. Домино хотелось громить, крушить, вопить и резать. Когда Гудвин добрался до квартиры Марты, она встретила его совершенно обезумевшей.

– Ничтожество! Импотент! – орала она. – Гудвин, клянусь, я загрызу его зубами!!

Вова с удивлением наблюдал дикий спектакль. Бесконечная ярость – привилегия мужчин; все ранее встреченные им женщины могли сердиться, рыдать, скандалить или тихо лить слезы. Истерика Домино показалась ему страшной. Где-то когда-то Гудвин слышал: немецкие антитеррористические группы получают приказ – при захвате бандитов в первую очередь уничтожать вооруженных женщин. Они, в отличие от мужчин, совершенно непредсказуемы и оттого наиболее опасны.

Гудвин подошел к бару, выбрал коньяк и налил Марте половину стакана.

– В фужер! – прорычала Домино. – Из стаканов не пью!

Вова послушно перелил «Камю» в фужер, протянул его женщине и, подождав, пока она выпьет, спросил:

– Что случилось, Марта?

– Он нас кинул, Вова! – с истерическим хохотом выдавила Марта. – Как последних фраеров!

– Не понял, – насупился Гудовин.

– Мы ему больше не нужны. – Домино запустила пальцы в волосы и взбила загривок в львиную гриву. – Сядь и слушай. – Гудвин сел на диван и уставился на внезапно, без всяких полутонов и переходов успокоившуюся Марту. – Мы ему больше не нужны. Могу сказать больше. Скоро Гольдман нас уберет. Как постоянное напоминание ужаса.

– Он сам тебе сказал? – Вова сходил к бару и налил коньяку в свой фужер.

– Нет, – уперев руки в бока, немного ернически произнесла Марта. – Он еще сам об этом не знает. – Женщина подошла к гостю, склонила свое лицо к нему и прошептала: – Но это будет. Обязательно. Рано или поздно. И никакие угрозы наябедничать маме Саре не помогут. Скажет – все это мелкая месть брошенной женщины.

– Уверена?

– Абсолютно. Эта тварь нас выкинет.

– А если…

– «Если», Вова, быть не может. Знаешь, как он теперь говорит об изнасиловании? «Невинное приключение»! Наше «невинное приключение». Тварь!

Гудвин достал из кармана зажигалку и сигареты, прикурил и высказался:

– Быстро же Боря оправился…

– А я тебе, Вова, говорила – тяни! Надо жать!

– А что я мог? – Гудвин пожал плечами. – Он же знает, у меня в городе все повязано.

Марта подняла голову вверх и завыла, как раненая волчица. Где-то в вое Гудвину послышалось «своло-о-очь!».

Выплеснув в крике остаток агрессии, Домино села в кресло напротив Гудовина, откинулась свободно и положила ногу на ногу:

– Мне нужен ствол, Вова.

– Очумела! – перепугался Гудвин. – Своими руками веревку мылить? Я – пас. На меня первого подумают…

– Ты не понял, Вова, – перебила Марта. – Мне нужен Борин ствол. Зарегистрированный.

– Зачем? – осторожно спросил Гудвин.

– Из этого ствола ты, Вова, загасишь бомжа. И оставишь пушку на месте.

Рука Гудвина непроизвольно дернулась, и длинный столбик пепла упал на черную футболку.

– Слабо, Вова? – усмехнулась Домино.

– Что ты задумала? – хрипло произнес Гудвин.

– Ничего особенного. Поставим Борю перед выбором – или признаваться в изнасиловании, или падать нам в ноги.

– Как это?

– В день, когда Боря будет один, без свидетелей, без телефона, ты загасишь бомжа. – Домино поправила на стройных ногах складки платья, уловила в глазах собеседника понимание и продолжила: – По номеру оружия менты выйдут на Борю. И никуда толстый не денется. Рассказывать о том, что ствол увела изнасилованная девушка, а потом где-то выбросила, он не будет. Побежит к нам и попросит помощи. А мы поможем, Вова.

– А адвокат?

– А алиби?

– А если у него будет свидетель, что такого-то числа в такой-то час Боря Гольдман был там-то и там-то?

– Изоляцию мы ему обеспечим. Все в наших руках. Главное – все сделать быстро, пока он не побежал в милицию заявлять о пропаже «игрушки».

– А если девчонка ствол все-таки выбросила?

– Это вряд ли. Она теперь с ним спать будет. Поверь, психология обиженной женщины мне известна лучше, чем тебе. – Домино вздохнула. – В крайнем случае спросишь, куда ствол выбросила, и постараешься найти.

– А отпечатки?

– А ты обойму, Вова, не трогай. Там Борины пальчики обязательно найдут. И спросят, почему вы, уважаемый господин Гольдман, о потере оружия вовремя не заявили? Как думаешь, поверят нашему Боре?

– А он нас не заподозрит? – продолжал осторожничать Гудвин.

– Я тебя умоляю, Вова! Ты в «невинном приключении» замаран больше его! Паровозом пойдешь!

– А если он сознается? – перетрусил Вова.

– Нет, – твердо произнесла Домино. – Боря предпочтет мокрую статью на себя взять, групповуха ему ни к чему.

Гудвин встал, подошел к темному окну и сквозь прозрачный тюль долго смотрел на освещенную полоску шоссе, на мчащиеся автомобили. Новый план Домино ему нравился. Но также Вова знал, как работают криминалисты, знал о тестах на пороховые частицы, о консервации запахов, о том, что по единственному волоску с места преступления можно установить преступника.

– Вова, убийства бомжей тщательно не расследуются, – словно подслушав его мысли, проговорила Домино. – Тем более когда нас спросят, – а нас спросят, – мы непрозрачно намекнем, что Боря отъявленный трус и вполне мог шмальнуть в бомжа, вывалившегося на него из кустов в темноте. Шмальнул с перепугу, ствол бросил – и бежать. Такое ведь бывает, а, Вова?

– Огнестрелы, Марта, всегда на особом учете, – продолжал упорствовать Гудвин.

– Вова, а ты сможешь пристрелить бомжа с дистанции в сто метров? Не приближаясь, не оставляя своих следов? Ствол потом в кусты неподалеку сбросишь…

Гудвин стрелял хорошо. Как каждый стопроцентный мужик, он любил оружие, хорошие машины и ненавязчивых женщин.

– Не в цвет, Домино, – не поворачиваясь, произнес Вова. – Мусора на Борю только посмотрят, сразу поймут – эта фря не выстрелит.

– Ты не прав, – спокойно возразила Домино. – Если бы Боря действительно был чист и возмущался искренне, ни один мент его бы не заподозрил. Но представь реакцию Бори, когда его среди ночи берут, вяжут и на вилы сажают. Он ни на один вопрос ответить не сможет. Тем более объяснить, где он пистолет оставил. Будет молчать как рыба, и адвокат не поможет.

На этих словах Гудовин развернулся к Марте и длинно, с лагерными оборотами выругался. Смысл тирады на русский язык можно перевести так: умная женщина Марта Игоревна придумала хороший план, в результате коего Гольдман Борис Аркадьевич почувствует себя очень плохо.