И не в том дело, что нельзя найти хорошего оператора, если Костик уйдет из программы. Просто они вместе… радовались первому успеху, вместе поднимали «Час откровенности». Вместе стали независимыми от чужого мнения, а теперь – и от мнения друг друга.

            Костик не видится ни с бывшей женой, ни с сыном. Знать о них ничего не желает. И сын для него тоже стал бывшим. У него новая жизнь – отличная квартира в центре, новая «мицу», клубы, тусовка. Из его окон видна центральная площадь – самая центральная.

            Денис идет к двери, толкает. Но полосатый пояс тянется за ним, обвивает ноги. Тяжело выйти.

            В авто набирает его номер.

– Ну, прости.

– Ты дурак какой-то! – бросает Костик. – Напридумывал чего-то. Вернись – мате выпьем.

            Костик уже брюки и рубаху натянул.

– Мы с марта снова в обычном режиме. Сначала Мила Лебедева придет, потом сектант этот чертов, Рубакин, – говорит Денис о работе.

– Певички и сектанты – неплохо для разогрева, – соглашается Костик, наливая мате в обычные чайные чашки. – Тут мне какой-то экстра-освежающий вкус обещали.

            Денис смотрит недоверчиво.

– Мне кажется, многое прошло. Свежесть прошла точно. Сегодня та девчонка так смотрела на меня – как на звезду и как на монстра, на паука с десятью огромными мохнатыми лапами… на чудовище. Мне жаль, что я тогда еще не женился на какой-нибудь пионервожатой, сейчас сказал бы: «У меня все было, моему сыну восемнадцать». А у меня ничего не было, а я уже чудовище…

– Ты мачо, не путай. Медийная персона. Просто живешь невесело.

– Может.

– А мы вчера со Стефаном взяли по две дозы. Потом он еще коньяку выпил и говорит: «СПИД у меня. Не просто вирус – уже четвертая стадия. Я ничего такого не подозревал. Просто как-то неважно себя чувствовал». И у меня сердце – в горле колотится, думаю, хоть бы не выплюнуть. Говорю: «Нормально, это нормально. Еще немного таблеток. Кроме тех, которые ты и так глотаешь. Еще немного презервативов». И он мне: «Думаешь, мне это нужно?» А сам даже не знает, от кого и откуда.

            Денис молчит.

– И я потом еще добавил, а пришел домой и плакал, веришь? Не из-за него, черт с ним, а просто развезло… это все…

– А ты… не будешь проверяться… на всякий случай?

– Ты обалдел? Я причем к Стефану?

            Тягучая тишина. Мате пахнет пылью чужих дорог.

– Мы выживем. Мы же монстры, – уверяет Костик. – Хотя, наверное, ты прав – надо анализы сдать. Чашки там, стаканы… херня эта вся. А ты говоришь «свежесть». Где та свежесть?

– Ничего, вот снова за работу…

– Ты на его последнем спектакле был?

– Нет. Я авангард как-то не очень. И с ним мы не контачили особо. Я знаешь, подумал. Он не согласится на «Час откровенности»?

– У тебя в голове прямо заголовки штампуются? «Ведущий актер авангардного театра умирает от СПИДа»? Так? – спрашивает Костик с усмешкой.

– Может, ему будет интересно рассказать. Не сейчас, а когда он все обдумает…

– Когда щеки совсем ввалятся? Так лучше для эффектной картинки? Я спрошу у него. Возможно, он и согласится. Только, честно говоря, не хочется его видеть. Начнутся эти сожаления, сопли. Или того хуже – истерики. Не боишься такого в передаче?

– Не прямой же эфир, – Денис пожимает плечами. – Только ты не подумай, что я его не уважаю, или…

– Мне-то что? Ты спрашивал, почему меня развезло. Я тебе ответил.

– А, понял.

            Всю дорогу Денис думает о Стефане. Но думать о нем нечего. Недостаточно информации. Стильный малый, популярный в тусовке, яркий, хоть и худой, и невысокого роста. Клубная толкотня всех сближает. Костик тоже там по-своему популярен – он же модный оператор. Он детали фиксирует, он умеет подать материал, он выражение лица ловит, высвечивая то, что Денис по полчаса зрителям словами разжевывает и разжевать не может. Старые все слова, тысячи лет назад сказаны, а ситуации оживают снова и снова в новых декорациях.

            Не понять, больно Костику или нет. Но не упрекнул черствостью. Не тому, у кого окна на центральную площадь с регулярными салютами и фейерверками, упрекать Дениса  черствостью. Не хватает чувств на чужих людей – это естественно. Защитная реакция организма.

            Денис еще в детстве понял, что лучше не привязываться и не тратить эмоции на посторонних. Тогда еще отец жил с ними. И во дворе была какая-то собачья болезнь, может даже чумка. Родители не знали об этом. Каждую неделю покупали пятилетнему Денису нового щенка, а через три дня хоронили собачку, которая «не прижилась». Картонная коробка из-под маминых туфель, маленькая ямка за садом – традиционно.

По вечерам казалось, что щенок разроется и выскочит. Было страшно. Потом отец одернул:

– Сколько можно оплакивать этих собак? Пойми, нет в жизни ничего вечного!

И Денис перестал оплакивать. Было еще несколько недолговечных щенков, замерших на паркете с поджатыми лапами, а потом он сказал родителям, что не любит животных и больше не хочет заводить собаку. Он, действительно, не любит животных. И когда уходил отец, тоже не плакал.

            Наши огромные потери невелики для бесконечной Вселенной. Засыхают цветы на подоконнике. Дохнут рыбки в аквариуме. Предают друзья. Увольняют с работы. Вирус убивает жесткий диск. Прогорают банки. Изменяют любовницы. Мир рушится и воссоздается заново. Нужно научиться принимать это без сожалений.

            Только мать звонит иногда и плачет в трубку:

– Ты совсем редко приезжаешь. Мне так одиноко. Заведу, наверное, кошку…

            Тогда он едва сдерживается, чтобы не кричать:

– Не вздумай! Привыкнешь к ней, привяжешься, а она сдо… то есть умрет раньше, чем ты.

            Может, и Костик рассуждает по тому же принципу, здраво.

3. ЧТО-ТО ПРО ОНАНИЗМ?

            На самом деле, в перерыв нельзя расслабляться. Конечно, в студии работает менеджер по связям Юля, но личный контакт решает многое. Юля возится на своем уровне. Вот зазвала Милу Лебедеву – победительницу очередной «Фабрики звезд». О чем может рассказать семнадцатилетняя девчушка? Разумеется, о нелегком творческом пути. Но молодежная аудитория будет довольна: не все же отставных актеров царского театра выслушивать с их бесконечными воспоминаниями, да политиков-дилетантов со слоганами, купленными у американских политтехнологов.

            В электронной почте болтается ответ от пиар-менеджера примадонны оперного театра Арефеевой – мадам тоже согласна. Какой-то мальчик при ней решает такие вопросы – «модная мода».

            Есть один нюанс в его передаче. Непростой внутренний нюанс: деньги. Помимо того, что каналы платят за конечный продукт, есть ряд оплат в ходе самого процесса производства продукта, которые целиком на совести Дениса. Некоторые платят Денису, чтобы попасть в кадр, некоторым он сам платит за интервью, чтобы мотивировать их участие в «Часе откровенности», а некоторые просто приходят на бесплатных, но взаимовыгодных условиях. Эта третья категория – умные и толковые собеседники, те самые театральные актеры старой школы, художники, писатели и коллеги – журналисты, режиссеры и телевизионщики. Первые две категории – пустышки, из которых одни пустышки – малоизвестные эстрадные исполнители или экзальтированные сетераторы – полезны в денежном отношении, а другие – эстрадные звезды, скандальные политики или спортсмены-олимпийцы – полезны для конъюнктуры и рейтинга. Такую сложно сбалансированную систему разработал сам Денис. Менеджер Юля возится только с первыми двумя группами, не вникая в смысл того, на чем и держится «Час откровенности».

            Теперь Денис смотрит в сияющий экран компьютера и пытается вспомнить, откуда взялась оперная певица. Он ей писал, или Юля звонила? Они не знакомы лично, и мальчика ее он не знает. На каких условиях тогда он с ней договаривался?