Принимаю смелое решение взять преступника живьем. За живых больше медалей дают. Спотыкаюсь о распахнутую дверцу холодильника, который еще хранит запах докторской колбасы. Чувствую под ногами легкий хруст. Нога поскальзывается обо что-то скользкое. Первая мысль о крови. Неужели ранен? Открытый перелом в результате неловкого движения. Нет! Это вывалившиеся из нутра холодильника яйца.

Равновесие не удержать. Трудно остаться в вертикальном положении, поскользнувшись на яйцах. Это ж не банановые корки.

— Машка! — кричу, захлебываясь жгучим желанием немедленно раскрыть первое дело отдела. — Хватай его! Живьем брать, подлеца! Живьем, Маша!

Прапорщику Баобабовой два раза повторять не надо. Тренированное тело, специально подготовленное для встреч с матерыми преступниками, распрямляется во весь двухметровый рост.

Крепко сжаты рукоятки пистолетов. Стиснуты оставшиеся после боевых походов зубы. Весело блестят колечки в ушах и в носу. Не менее весело поблескивает чисто выбритый череп. Такую встретишь в темном парке, на всю жизнь незабываемые впечатления.

Машка не знает, что такое сентиментальность. Стреляет без предупреждения. Так ее учили. С двух рук. Попеременно. Красиво зрелище. Вот такая она, Баобабова.

И у нее заканчиваются патроны. Ловким движением Мария отщелкивает пустые обоймы, быстро вставляет запасные. Для себя-то не пожалела патронов. Беспрерывный огонь продолжается. Пули улетают в грозу, смешиваются с дождем.

Но черная фигура с горящими глазами даже не шелохнется.

Машка довольно хмыкает. Откидывает в сторону ненужные пистолеты, сдергивает с пояса гранаты и, коротко ухнув, швыряет их одну за другой в сторону окна.

Бросок номер один. Перелет. Бросок номер два. Недолет. Попытка номер три. Точно в грудь неприятно улыбающегося существа. Теперь только дождаться результата.

Мария бросается на меня, закрывая от возможных осколков тело молодого лейтенанта. И даже затыкает уши. Чтоб я, не дай бог, не оглох.

Первая попытка взрывается на улице. Слышен треск лопающихся стекол и запоздалые возмущенные крики жильцов с требованием немедленно прекратить ночную пьянку.

Вторая граната закатывается под батарею центрального отопления. Звякает, размышляя. И взрывается. Только осколки по комнате свистят растревоженными пчелами. Хорошо хоть батарея центрального отопления принимает на себя основной удар. Я бы инженеру, придумавшему эту батарею, памятник при жизни поставил. Когда надо, хрен взорвешь, а когда не надо, хрен заткнешь.

После второго взрыва выскальзываю из объятий прапорщика. Мне нужно видеть собственными глазами, как разорвет на части наглого преступника.

Черная фигура, не прекращая нагло щериться острыми зубами, ловко перехватывает на лету гранату и, даже не подумав своей глупой головой о последствиях, с силой швыряет смертельную железяку за поваленный набок холодильник. Успеваю заметить только широкий черный плащ, взметнувшийся на фоне облитых ливнем деревьев.

— Это что?

Баобабова задумчиво разглядывает крутящийся волчком кусок железа. Не первый год на службе, могла бы и побыстрей соображать. За что только деньги прапорщикам платят?

— А-а-а! — наконец-то. Дошло до светлой головы. Если бы все опера так медленно мозгами ворочали, страну давно бы захлестнула гигантская волна преступности.

Машка вскидывает руку, и пальцами резко плетет замысловатые узоры. Как в фильмах про непобедимых десантников. Двое на правый фланг. Двое — на левый. Центр ползком занимает заранее намеченные позиции.

Я в сурдо переводе плохо понимаю. Даже когда по телевизору показывают крутящих пальцами тетенек, заклеиваю кусок экрана бумагой, чтобы с мысли не сбивали, и слушать политические новости не мешали. Но в данную минуту понимаю Марию без дополнительных объяснений. Пора отступать.

Нет! Все-таки с Баобабовой я бы в разведку пошел. Она бы меня ни за что не оставила раненого на поле боя. Спрашивается, охота ей такую тяжесть, как я, за шкварник в коридор переть? И как все ладно у нее получается? И сама пригибается, и меня волоком волочет. Только каблуки о порог громыхают.

Третья граната пропадает зря. Разносит в клочья холодильник. Но мы уже достигли безопасного места и в эпицентр взрыва не попадаем.

— Ты видела? Нет, ты видела?! Это он. Точно он!

Я неприлично возбужден. Машу руками, как сломанная ветряная мельница, беспорядочно и быстро. Машка еле успевает уворачиваться. Но мой воротник не отпускает. Волочет дальше, в подъезд. Она понимает, что оставаться в квартире смерти подобно. Засада провалена, оперативные работники с поставленной задачей не справились. А с такими работниками не церемонятся.

Обегаем рысью дом. Следов страшного существа, конечно, не находим. Что оно, дурное, нас дожидаться? Давно смылось. Кроме устало бредущих в неизвестном направлении цыганского табора в радиусе километра от дома ничего подозрительного не обнаруживаем.

— Ушло! — разочарованно шипит прапорщик Баобабова, не привыкшая отпускать живьем преступников. — Теперь ищи-свищи. Надо было не в потолок стрелять, а по оконной мишени. Где теперь искать?

— Найдем, — заявляю не слишком уверенно. — Есть у меня одна мысль. Но это только завтра. Мы и так переработали. Пора и честь знать. Кстати, а каска твоя где?

Прапорщик Баобабова звонко хлопает себя по голове, удивляясь пропаже ценного исторического экземпляра. Хорошо, если где-то в канаве каска валяется. А если на месте преступления?

— Уходить надо, Лесик, — жалуется прапорщик Баобабова. И она права. Что скажет капитан, если нас увидит, известно одному богу.

Ночной город не обращает на нас внимания. Дождь закончился, только в разлившиеся лужи иногда срываются капли с деревьев, с домов и с редких постовых милиционеров. Редкие светящиеся окна освещают перегоревшие фонари на улицах. Уборочные машины жмутся к обочине, пропуская спешащие по вызову скорые помощи. Одинокие прохожие торопливо переходят на другую сторону улиц, спешат укрыться в арках. Мы слишком страшны в расстройстве.

Пусть завтра наступит хороший день.

Являюсь на работу раньше обычного. На целых пятнадцать минут. Баобабовой еще нет. Отсыпается после ночных приключений. С ее нервами это не удивительно. А я так и не смог заснуть в эту короткую ночь. Чудилась за окнами черная фигура, разглядывающая меня светящимися глазами. Не помогал ни включенный свет, ни занавешенные шторы, ни созванные по тревоге соседи.

Включаю чайник. Пролистываю утренние газеты. Ищу криминальные новости. Часто в скупых строках информации умный опер может отыскать массу интересных моментов. Но в это утро я ничего не нахожу. Тишь и благодать.

Стук в дверь. Не дожидаясь ответа, входит капитан Угробов. Лицо помятое, неспокойное. На всякий случай вынимаю из ящика стола лист чистой бумаги. Ночные мероприятия могут ограничиться рапортом, а могут и заявлением по собственному. Как кубики упадут.

— А…, Пономарев?! — отчего-то удивляется капитан. — У вас анальгин есть?

У нас есть все. Вернее, все есть у Баобабовой в ящике. Выставляю на стол упаковку Упсы.

Капитан бросает в стакан три таблетки, наливает кипятку, добавляет три ложки сахара, пять ложек кофе, щепотку соли, один лавровый лист, выжимает половинку лимона, нюхает. Остается недоволен. Достает из нагрудного кармана металлическую фляжку и, тщательно прижмуриваясь, капает в стакан ровно пять капель.

— Для общего тонуса, — объясняет он, хотя я в объяснениях не нуждаюсь. — Будешь за компанию?

Угробов пьет, медленно качая кадыком. Прямо на глазах его лицо светлеет, разглаживается, и через пару минут вижу того капитана, который встречал меня в кабинете в первый рабочий день. Для приличия отхлебываю из своего стакана пару глотков чистого снадобья.

— Неспокойная ночь, товарищ капитан? — запускаю пробный шар. Вполне вероятно, что Угробов не успел нас заметить. После третьей гранаты дыма было, что при хорошем пожаре. А может и пожар был. Но мы с Машкой его уже не застали.