— Через фронт прорваться не пытались?

— Никак невозможно. Там такое творится! Сейчас немного поутихло, а так все небо в зареве. Бои кровопролитные и беспощадные.

Угробов задумывается, мы с Машкой ему не мешаем. На человеке груз больших и малых проблем, которые не разрешить ни мне, ни даже прапорщику Баобабовой.

— А вот здесь ты, лейтенант, не прав, — поднимает глаза капитан Угробов, — думаешь, зачем мы на тебя все медицинские трофеи истратили? Из-за большой любви к старшим лейтенантам? Так у меня такими все лавки забиты.

Я слегка теряюсь. Слова капитана стыдят и заставляют краснеть.

— А ты не красней, Лешка. — Угробов здоровой рукой хлопает меня по плечу. — Мы с ребятами ситуацию просчитали и единогласно решили тебя с того света вытащить.

— Зачем? — шепчу я. После скушанной ваты голос какой-то не такой.

— Затем, лейтенант, что, кроме тебя, никто лучше не разбирается в ситуации. В твоей голове вся информация и в руках все возможности. Или это не ты, лейтенант, руководишь секретным до сего времени отделом под названием “Подозрительная информация”?

—Я.

— То-то и оно, что ты. Все мы отчетливо помним, как ты одной левой тарелку инопланетную сбил. И как на секретном заводе в Сибири все в порядок привел. И даже случай с собачкой, которая сейчас подпольным игорным бизнесом заправляет, все помним. Да и генерал о тебе с лучшей стороны отзывается. Только, говорит, старший лейтенант Пономарев Алексей с агрессором виртуальным управится. Честное слово, так и говорит.

— Так… жив генерал?

— А ты что, знаешь случаи, когда генералы в военное время погибали? Жив. И ждет нас, чтобы поговорить о делах наших. Ну-ка, прапорщик, подсоби.

Баобабова подсаживает капитана к дыре в потолке, помогая выбраться. Следом я, без помощи напарницы, выпрыгиваю. Машка, как вполне самостоятельный прапорщик, отказывается от протянутой мужской руки.

Мы посреди кладбища. Посреди крестов и холмов. Под ночным небом. Двухэтажная усыпальница бизнесмена чуть в стороне, значит, мы пользовались черным выходом.

— Нам туда, — капитан кивает в сторону монумента, изображающего неутешных дружков бизнесмена. — Нам бы так помереть, да, лейтенант? Целый парк товарищ арендовал. Метрах в пятидесяти даже забегаловку отгрохал, жаль, продукты при жизни не завез. Не шатались бы мы сейчас по могилам, грибы с ягодами не собирали.

Иду за Угробовым. Широкая спина начальства часто меняет направление, следует только ему одному известным маршрутом. Несколько раз нас шепотом спрашивают, а не капитан ли Угробов с товарищами шагает? На что капитан честно отвечает, что да, это он и товарищи.

Мне немного не по себе. Война, о которой читал в книгах и смотрел в кино, подкралась к моему времени незаметно, но стремительно. Еще вчера я мечтал о пустой скамейке в саду, о стаканчике мороженого, о домашнем диване и утренних газетах. А сейчас я, молодой лейтенант, шагаю по могилам за капитаном Угробовым, а вокруг нас нет ничего, кроме войны.

Сколько погибло и скольким придется еще сложить головы, отвечая за то, что мы решили обмануть мир, в котором живем. За то, что мало нам было земли, на которой живем. За то, что нарисовали яркими красками ад, который сейчас сжирает Землю.

— Пришли, — Угробов останавливается у небольшого вагончика со снятыми колесами. — Здесь раньше сторож обитал, а потом, когда кладбище раздвинуло границы, место под кладбищенскую гостиницу лица без определенного места жительства заняли. Это они, кстати, подступы охраняют.

— Бомжи?

— Нет больше ни бомжей, ни бичей, лейтенант. Общая беда нас всех сплотила, сделала мстителями человечества. Беда одна на всех, как это ни высокопарно звучит. Что топчешься? Ноги вытирай и заходи.

В вагончике тепло и уютно. Тихо гудит чугунная печка, на которой закипает чайник. Слабо шевелятся давно не стиранные занавески в горошек. За сколоченным из досок столом сидит генерал и играет с полковником якутом в морской бой. Якут, видавший море не раз и не два, уверенно ведет в счете. Генерал злится и грозит распоясавшемуся полковнику разжалованием до нижестоящего чина.

Угробов вежливо кашляет, чтобы быть замеченным. Подталкивает меня вперед, поближе к свету:

— Вот, товарищ генерал, поставили на ноги.

Генерал торопливо смахивает на пол планы расположения четырех— и трехпалубных кораблей в стоквадратной секретной зоне. Под его руками остаются карты города.

— Пономарев? А где же та цыпочка, которая с вами… — генерал слышит сухой щелчок предохранителя и вглядывается в темный угол. Годами наработанный опыт подсказывает ему, как вести себя в щекотливой ситуации. — Прапорщик Баобабова, что вы там все щелкаете? Не обольщайтесь, не о вас разговор. У нас с лейтенантом свои секреты.

А вот это старик зря. Я, конечно, уважаю генеральские погоны, но так подставлять старших лейтенантов!

— Капитан, — суетится генерал, — приглашайте молодых к столу. Разговор предстоит серьезный, и времени для игр у нас нет. Начнем с вас, капитан. Доложите дислокацию.

— Расположение партизанского отряда под моим руководством глухо заблокировано в районе кладбища. — Угробов показывает на карте место, где много холмиков и крестов. — Под нашим контролем, кроме вышеуказанной зоны, находится девяносто процентов свалки и часть новостроек южного района. Пытались пробиться к объекту “Сберкасса номер сто двадцать три”, но, понеся большие потери, отступили. Лупят, гады, как серпантином разбрасываются.

— Эмоции, капитан, оставьте для победы. Численность вашего отряда? Говорите, говорите. Полковник с лицом якутской национальности наш человек.

— Сорок восемь стрелков, из них восемь женщин и двадцать раненых. Час назад к нам прибились пять человек из прокуратуры. Так что, сами считайте.

— Хорошо. То есть плохо. — Генерал хмурится. — С такими силами до клиники не пробиться.

— Значит, подмоги с Большой Земли не будет? — спрашивает Угробов.

— Да? — вторит ему Баобабова.

— Однако! — расстраивается полковник якут.

Генерал резким хлопком ладони о поверхность стола прекращает панические разговоры. Откидывает со стоящего рядом топчана шинель. Под ней небольшой транзистор на батарейках.

— Я, между прочим, здесь не в бирюльки играю! — гаркает он. — И регулярные армии тоже не строевой подготовкой занимаются. Охотники ваши до окраин дошли и заняли круговую оборону. Армия еле сдерживает натиск. Центр каждый час сводки передает. Положение отвратительное. Гости прислали ноту, в которой выдвигается требование о политической автономии захваченного района. Требуют равноправных с людьми прав, своего мэра и денег на восстановление ими же разрушенной инфраструктуры. Как вам такой поворот?

Нам не нравится.

— То-то и оно, что хрен им в монитор, — слегка успокаивается генерал. — Но проблему необходимо решать. И не откладывая.

— Нас-то для чего вызвали? — Машке даже злые генералы нипочем.

— К тому и разговор веду, прапорщик. Мы здесь без вас все тщательно обмозговали, взвесили и решили следующее: оставаться в стороне наш партизанский отряд не может. До зимы не протянуть. Запасов маловато. А вредительством заниматься совесть не позволяет. Капитан, например, предлагал вызвать огонь на себя и разнести здесь все к чертовой матери. Но из чьего кармана потом высчитывать будут?

— С меня еще за джип, в тайге оставленный, не все высчитали.

— Ой, лейтенант, с такой мелочью не приставайте. О большем разговор.

— Нас-то зачем вызывали? — переспрашивает Машка, начиная грызть ногти. Напарница, когда ногти грызет, сильно злится.

— Вас? Мы? Вызывали?

Полковник с лицом якутской национальности склоняется к уху генерала и напоминает ближайшие планы.

— Вы серьезно? — переспрашивает генерал. — Ну, раз решили… Решили мы, что прорываться к клинике большой группой нерационально. А вот если малым отрядом, количеством человека эдак в два… Шансы очень крупные.

Мне уже ясно, кто эти два человека, но переспросить не мешает. Вдруг генерал сам захочет войну выиграть? С капитаном или с якутом тем же?