— Вот и хорошо.

Они вновь замолчали, но теперь тишина была другой. Тишина накалялась и сыпала электрическими искрами, невидимыми для постороннего взгляда. Катерина отвернулась к стене и рассматривала отражение спины Куприянова в зеркале. Потом эта картина вдруг затуманилась, и перед глазами души своей Катерина увидела совершенно другое: Куприянов жмет на кнопку «Стоп», поворачивается к ней и начинает расстегивать ее блузку…

Куприянову было трудно дышать — так он ее хотел. Он мрачно смотрел на дверь, страстно мечтая, чтобы они ехали не с двадцать третьего, а с триста двадцать третьего этажа. Тогда у него хватило бы времени на глупости…

Он злился на Катерину, хотя прекрасно понимал, что это совершенно иррациональная злоба. Она же не виновата, что при виде ее глаз и волос Куприянову становится не до работы, не до семьи и не до чего, она и вообще может об этом не догадываться…

Тут он вспомнил, как она ответила на вчерашний поцелуй, и затосковал еще сильнее. Обо всем она догадывается и чувствует она все то же самое. Только вот выходит, что у нее больше выдержки и силы воли, потому что именно она, Катерина Голубкова, вчера строго заявила, что между ними ничего быть не может.

Он смотрел на большую красную кнопку экстренной остановки лифта и думал: нажать бы ее незаметно, быстро повернуться к Катерине и начать ее целовать. А еще можно запузырить гвоздик в пульт управления, и тогда они зависнут между этажами надолго, и он сорвет с нее часть одежды, прижмет к себе, и она поймет, что есть моменты, когда отказывать мужчине просто бесчеловечно…

Катерина дышала как загнанный конь. Ей становилось все жарче и все неудобнее в этом чертовом офисном костюме. Неужели Куприянов не чувствует, как жарко в лифте?

Ей в глаза все время лезла эта чертова красная кнопка. Интересно, а что будет, если ее нажать?

— Интересно, а что будет, если ее нажать?

Она даже вжалась в стену лифта — с таким выражением лица повернулся к ней Куприянов. Потом он прорычал: «А вот что!!!» — и со всей силы шарахнул по красной кнопке кулаком.

Дальнейшее Катерина осознавала смутно. Помнила только, что в мире стало как-то очень много Куприянова. Он целовал ее, одновременно задирая на ней юбку и помогая задрать ногу к нему чуть ли не на плечо… Да-да, Катерина Голубкова, невзирая на боль в истерзанных мышцах, с большой охотой забиралась верхом на вице-президента компании, совсем как та глупая девица из рекламного ролика, нанюхавшаяся жевательной резинки с неповторимо мятным вкусом.

И еще она целовала Куприянова в ответ, жадно, торопливо, постанывая и всхлипывая — в основном от боли в мышцах.

Куприянов успел два раза поцеловать ее в грудь и три — в плечо, потом зажегся основной свет, и лифт мерно загудел, продолжая свой полет к нижним этажам. Потом он неожиданно затормозил, двери распахнулись, и в кабину вошла очаровательная старушка в брючном костюме. Она не ахнула, не поджала сухие губы, не нахмурилась — о, нет. Она солнечно улыбнулась им обоим и повернулась к ним спиной. Куприянов ошеломленно посмотрел на Катерину, она ответила ему не менее изумленным взглядом. Они скорчились в углу кабины, растерзанные, лохматые, совершенно оглушенные таким шквалом страстей, накрывшим обоих…

Нетвердым шагом прошествовав по первому этажу, они вышли из здания, пересекли площадь и вошли в кофейню «У Абдаллы». Сели за столик в самом центре зала, и Куприянов спросил напряженным голосом:

— Тебе по-восточному?

— Да, и холодную воду.

— Хорошо. Мне тоже. Будьте добры, два по-восточному и стакан холодной воды.

— Со льдом!

— Со льдом.

Улыбчивая официантка унеслась выполнять заказ, а Куприянов посмотрел измученным взором поверх растрепанных волос Катерины. Надо о чем-то говорить, но о чем он может говорить с этой женщиной, если единственное, чего ему хочется, так это как раз не говорить, а делать, и как можно дольше, но ведь…

Мысли угрожающе перепутались в голове, и Куприянов торопливо схватил принесенный официанткой запотевший стакан с водой. Катерина протестующе пискнула, но Куприянов только свирепо завращал глазами и выпил воду залпом. Потом осторожно поставил стакан и обратился к Катерине совершенно светским тоном:

— И давно ты увлекаешься балетом?

— Со вчерашнего дня. Меня просто попросили помочь собрать деньги.

— Понятно. Тебе не кажется, что во всем этом есть элемент мистики?

— В чем?

— Во всем. Мы три дня подряд сталкиваемся в самых неожиданных местах.

— Ты хочешь сказать, что я нарочно тебя выслеживаю?!

— В том-то и дело, что нет. О переговорах в пятницу никто не знал, мне Колобков назначил встречу лично. В спортзал я решил пойти всего за полчаса до нашей встречи. И о том, что Анюта занимается в «Радуге», никто на работе понятия не имеет.

Катерина высыпала в рот подтаявшие льдинки из пустого бокала, породив этим невинным жестом целую бурю эротических переживаний в мозгу измученного вице-президента. Он вдруг, представил, как она этим кусочком льда проводит по…

— А я всегда хотела уметь танцевать, но ничего не получалось. Потом Анюта худенькая, а я была толстой. В балет таких не брали.

— Акхм… ну, у Анюты тоже не слишком хорошо получается, но все-таки.

— Ты с ней сегодня ужинаешь?

— Не совсем. У нас небольшое ЧП, Марина уверена, что я должен вмешаться.

— А-а, ясно…

— Ты даже не спросила, в чем дело?

— Ну, полагаю, меня это не касается.

— А мне вот нужен твой совет.

— А чего это ты на меня орешь?

— Потому что! Ладно, извини. Понимаешь, Анька часами треплется по телефону со знакомым мальчиком. Маринка случайно их подслушала и… Ну, в общем, они разговаривали про секс.

— Вау!

— Не смейся! С этими современными подростками так все непонятно!

— Куприянов, ну ты даешь! Можно подумать, ты старый пень, а не молодой мужик. Сам-то ты что делал пятнадцать минут назад? Между прочим, та бабуся в лифте тебя не осуждала и не говорила «Мы такими не были».

Куприянов подавился кофе и потому ответить не мог, только смотрел на разнузданную Катерину отчаянными глазами, полными слез, а Катерина разошлась не на шутку.

— …И потом, что значит — говорили про секс? Можно обсуждать домашнее задание по биологии — там почти все про секс, пестики-тычинки, гомозиготные и прочие…

— Ах-хмрр…

— Литература — практически вся поэзия эротична, не говоря уж о тех, кому она посвящалась. Взять хоть Пушкина — сколько народу он успел полюбить?

— Ка…тя…

— Подними руки и дыши глубже. Кроме того, я вообще не понимаю, как можно АНЮТЕ сказать, что ее ПОДСЛУШИВАЛИ! Да она из дома сбежит, вот и все. А что за мальчик? Где познакомились? Сколько лет?

— Ги… тарой занимается, там же, в «Радуге».

— О, вот видишь! Хороший мальчик, значит. Нет, Куприянов, ты скажи, как ты собираешься говорить с двенадцатилетней девочкой про секс? Извращенец!

Куприянов закрыл лицо руками и захохотал. Отсмеявшись, он серьезно посмотрел на Катерину и сказал:

— Знаешь, с тобой никогда не знаешь, что случится через минуту. Катька, ты невозможная — но очень интересная. Мне кажется, ты на меня как-то правильно влияешь. Я словно из-подо льда выламываюсь.

— Подснежник!

Теперь они хохотали вместе. Однако, отсмеявшись, Катерина посмотрела на часы и стала торопливо собираться.

— Все, у меня полный аллес со временем. Спасибо за кофе, все было замечательно…

Куприянов перепугался, что она сейчас уйдет, и схватил ее за руку.

— Слушай… ты на этой неделе в зал не собираешься?

— У меня же нет карточки. А самый дешевый абонемент там стоит моей трехмесячной зарплаты. Я лучше дома гантели потягаю. Лежа на диване.

— Я бы мог тебя провести…

Она мягко высвободила руку и впервые посмотрела ему в глаза.

— Сереж… давай не будем усложнять, хорошо? Я уже все тебе сказала, тогда, в зале.

— Я не хочу — так.