Однако не все обитатели дворца и Инебу-Хеджа радовались скорому прибавлению в семействе фараона. К примеру, Таусер, жену первого советника Мемеса, приближенную и обласканную самой царицей, изрядно огорчил тот факт, что молодой эрпатор, поддавшись явно сиюминутному увлечению, выбрал в наложницы совершенно невзрачное, по ее мнению, существо. И при каждой возможности, едва уединившись с мужем в своих дворцовых покоях, принималась упрекать его:

– Что толку в твоем высоком положении при дворе фараона?! Что толку, что ты облечен доверием самого Солнечного Гора, если ты не в состоянии устроить судьбу даже собственной дочери?!

Мемес всякий раз вяло оправдывался:

– Ты же знаешь: эрпатор сам выбрал себе наложницу! Причем не взирая даже на протесты царицы. Что, по-твоему, должен был я сделать в подобной ситуации? Да и потом: неужели ты действительно желаешь нашей дочери участи наложницы?!

Таусер заводилась еще пуще:

– А что в этом плохого? Любая жена знатного сегера наверняка только о том и мечтает, чтобы ее дочь разделила ложе с наследником трона!

– Какая глупость! – начинал распаляться Мемес. – Вспомни, сколькими наложницами обладал наш фараон! И где они? Одна лишь Тея имеет влияние над Аменхотепом и лишь ее сыновья – его прямые наследники!

Казалось, подобные доводы возвращали Таусер к реальности: жгучая обида на мужа отступала, задетое самолюбие успокаивалось.

– Значит, наша Нитоприс станет женой Тутмоса! И ты тому поспособствуешь! – решительно заявляла она.

Мемес начинал удивленно таращиться на супругу:

– Во-первых, наша Нитоприс старше эрпатора, а во-вторых, с ее замужеством все уже, как ты знаешь, решено!

– Ничего… Намеченное замужество придется отложить, надо всего лишь потянуть время… – упрямо продолжала гнуть свою линию Таусер. – А возраст – не помеха: Нитоприс старше Тутмоса всего на шесть месяцев.

Настойчивость супруги настораживала Мемеса.

– Что ты задумала? – делал он попытку выведать ее сокровенные мысли. Не дождавшись ответа, предупреждал: – Не забывай, что кругом – люди Джера! Из-за твоих интриг мы можем потерять все! Возможно, даже поплатиться за них жизнью!

Таусер лишь очаровательно улыбалась.

– Мы ничего не потеряем, доверься мне. Напротив, твое положение упрочится как никогда! Но без твоей помощи мне не справиться, – скорбно поджимала она губы.

Мемес отирал со лба выступавший от волнения пот и спешил ретироваться прочь, подальше от упрямой супруги. Безусловно, ему тоже хотелось бы породниться с фараоном. Чего уж греха таить: мысленно он и сам не раз представлял, как бы мог выглядеть младенец, рожденный Нитоприс от эрпатора…

Одним прекрасным утром, аккурат после очередного разговора с Мемесом на набившую уже обоим оскомину тему, Таусер отправилась в их родовое поместье, расположенное намного западнее Инебу-Хеджа, благодаря чему оно было избавлено от ежегодных затоплений при обильных разливах Нила. Живительную же влагу, питающую почву и дающую жизнь растениям, произрастающим в поместье, получали в основном из специально прорытых искусственных каналов, уровень воды в которых регулировался постоянно проживающими в поместье слугами.

Таусер уже довольно давно не навещала свое родовое гнездо, предпочитая пребывание во дворце подле мужа и дочери, а главное – в поле зрения царицы Теи. Сегодня же, сославшись на легкое женское недомогание и необходимость провести инспекцию родового имущества, она, с дозволения распорядителя малого двора царицы, покинула дворцовые покои, едва забрезжил рассвет: ей хотелось успеть добраться до места еще до того, как солнце поднимется в зенит и изнуряющая жара окутает землю.

Поместье, окруженное высокой стеной из белого камня, добываемого в расположенных неподалеку каменоломнях, встретило хозяйку буквально утопающим в буйно разросшихся тамариндах. Паланкин Таусер неспешно проследовал через массивные деревянные ворота, украшенные невысокими декоративными пилонами, отдаленно напоминающими дворцовые. Тенистая аллея из старых акаций, разветвившихся настолько густо, что ветви рядом стоящих деревьев, сплетясь между собою, словно руки влюбленных, и образуя тем самым почти не пропускающую солнечного света живую «крышу», подействовала на Таусер умиротворяюще.

Слуги, поспешившие навстречу своей госпоже, помогли ей спуститься из паланкина на дорожку, выложенную красными известняковыми плитами. Таусер с наслаждением вдохнула аромат акаций, перемежавшийся с ароматом розовых лилий.

Слуги, застывшие в поклоне, с нетерпением ожидали приказаний хозяйки. Она не заставила их долго ждать. Отдав необходимые распоряжения, сама же, совершенно не чувствуя, несмотря на длительное пребывание в паланкине, усталости, решила прогуляться по саду, заканчивающемуся небольшим озером.

Обратив внимание на сикоморы[32], усыпанные спелыми розовыми плодами, Таусер не без удовольствия отметила, что деревья ухожены на совесть. Вдоволь нагулявшись по саду, она наконец спустилась к заросшему лотосами озеру, где обильно гнездились фламинго. Как обычно, птицы грациозно вышагивали по воде, извлекая себе из нее пропитание. В какой-то момент Таусер показалось даже, что розовые птицы словно бы сливаются с розовыми лотосами, образуя единое целое.

Остановившись почти возле кромки воды и залюбовавшись красотами озерами, женщина задумалась. Воспользовавшись подвернувшейся возможностью избавиться хоть ненадолго от многочисленных дворцовых формальностей и соглядатаев Джера, она решила собраться с мыслями и еще раз тщательно обдумать план предстоящих действий. Конечно же, план ее был дерзким и, следовательно, грозил весьма опасными последствиями. В случае провала задуманного ей и Мемесу была уготована страшная казнь: по решению Суда богов им могут отрезать нос и уши, а затем отправить на страшные нубийские рудники, где, как она слышала, люди гибнут от непосильной работы. Нитоприс, в силу ее молодости и красоты, могут, конечно, помиловать, но в любом случае сошлют в какой-нибудь отдаленный храм богини Хатхор – скажем, в Напат, – где жрицы обязаны ублажать мужчин прямо на каменных храмовых алтарях…

Таусер медленно двинулась по берегу озера: ей было о чем подумать.

Несмотря на то что солнце поднималось все выше, а Хепри озарял землю своими лучами все сильнее, Таусер неожиданно ощутила озноб. Она оглянулась на сад, почти сплошь состоящий из сикомор: когда-то эти деревья приказал посадить ее отец… Сколько же лет прошло с тех пор? Подсчитав, женщина невольно ужаснулась: почти тридцать! Она прижала руки к груди, пытаясь таким образом унять волнение и внезапно навалившееся чувство страха.

Один из фламинго, прогуливающийся поблизости, расправил крылья. В свете солнечных лучей, словно нарочно выхвативших птицу из тени низкорослого кустарника, розовые перья вспыхнули ярко-красным огнем.

На мгновение Таусер замерла, залюбовавшись этим зрелищем. Затем в который раз мысленно спросила себя: «Чего ты хочешь, Таусер? У тебя есть все… ну, или почти все. Богатство, положение при дворе; супруг, добившийся должности первого советника фараона благодаря своему уму, терпению и преданности… Дочь Нитоприс красива, послушна и заботлива – она способна осчастливить любого сегера… Неужели всего этого тебе мало?..» Женщина сосредоточенно вгляделась вдаль – в густые заросли инжира, среди которых пряталась хижина Эннаны. Вернувшись к своим мыслям, она все-таки ответила на заданный самой себе вопрос, но уже вслух, да еще и с нескрываемым вызовом:

– Да, мне этого мало! Я хочу, чтобы именно мой внук стал будущим владыкой Нижнего и Верхнего Египта!

В последний раз окинув взглядом стайку фламинго и розовый ковер из лотосов, Таусер резко развернулась и решительно зашагала в сторону хижины Эннаны – женщины, услугами которой пользовалась еще ее мать…

Дверь в хижину была приоткрыта. Стоило гостье распахнуть ее чуть шире, как тотчас раздался скрип проржавевших от времени петель.