Найси расплылась в улыбке.

– Дай посмотреть на тебя, дорогая племянница! – она приблизилась к Мурасаки. – Великий Будда! Как ты похожа на Саюри! Такая же красавица!

Мурасаки улыбнулась и одарила Ояко красноречивым взглядом, который говорил: расскажи мне всё, что случилось с тобой за два прошедших года. Я хочу знать!

Впрочем, Ояко самой не терпелось это сделать…

Найси и Тамэтоки прекрасно заметили визуальную перепалку девушек и многозначительно переглянулись.

– Молодость – прекрасная пора… Не так ли? – едва слышно произнесла госпожа Найси и подмигнула свояку.

– Прошу в мой дом, госпожа Найси и вы, госпожа племянница, – произнёс хозяин и в подтверждении своих слов сделал широкий жест рукой.

После чего все четверо неспешно двинулись по направлению к дому. Однако, госпожа Найси недоумевала: а где же её племянник?

Её любопытство было сполна удовлетворено, когда она вместе с дочерью вошла в небольшой парадный зал, цуке-сеин, где хлопотал Нобунори, энергично отдавая приказания прислуге. Увидев гостей, он поспешил им навстречу.

Госпожа Найси не преминула заметить, что племянник очень повзрослел и возмужал и также унаследовал черты Саюри.

Для Ояко и её матушки слуги приготовили горячую фураке. Гостьи вошли в специально отведённое помещение для купания и сбросили с себя одежды, пропитавшиеся дорожной пылью, а затем с наслаждением погрузились в горячую воду.

Две молоденькие служанки прислуживали матери и дочери во время купания, растирали их спины мочалками, сплетенными из сухих водорослей, да так усердно, что госпожа Найси покрякивала от удовольствия.

– Ты заметила, что твой дядя поседел? – обратилась она к дочери.

– Да… – коротко ответила та, плескаясь в воде.

– Тамэтоки всегда любил мою сестру… А двух визитных жён имел лишь для поддержания своего статуса…

– Да, мама… – снова согласилась Ояко. Её помыслы мало занимал дядя и его любовь к покойной Саюри, а уж тем более визитные жёны, которых она отродясь не видела. Девушке хотелось поскорее покинуть купальню, уединиться с Мурасаки и посплетничать вволю.

Наконец служанки обтёрли купальщиц специальными полосками ткани, подобием полотенец, а затем с поклоном подали чистые кимоно, в которые гостьи не преминули облачиться.

Одна из них проводила мать и дочь в специально отведённые покои, дабы те могли отдохнуть с дороги. Помещение было просторным. От коридора его отделяли расписные фусуме с изображением цветущей сливы, поэтому оно и получило название Сливовые покои, обычно предназначавшиеся для гостей.

Интерьер комнаты, устланной татами бежевого цвета, дополняли: столик для письма со специальным мягким подлокотником, дабы во время работы можно было на него облокотиться и предаться раздумьям; изящного шкафчика с множеством ящичков, этажерки, двух плетёных сундуков с нарядами гостий и ширмы, также расписанной цветами сливы. Стены украшали свитки с каллиграфией, а также новомодные столичные будзинга с изображением здешних пейзажей, выполненных в китайском стиле.

Ширма отделяла от основного помещения спальную зону. Здесь располагались две приготовленные постели, каждая из которых состояла из матраца-футона, тёплого одеяла (в холодное время его можно было надеть, как кимоно) и валика-подушечки. Интерьер завершала жаровня-хибата, наполненная углями, готовая в любой момент обогреть своих хозяев.

Найси с довольным видом прошлась по комнате.

– Прекрасно… В этих покоях нам предстоит провести почти месяц.

– Да, мама… – машинально обронила Ояко.

Найси цепким взором окинула дочь.

– Ты рассеяна, Ояко… Вероятно, устала… Приляг отдохни, пока не подали еду.

– Нет-нет, со мной всё в порядке! – поспешно возразила девушка. Ей вовсе не хотелось, чтобы матушка сочла её нетерпение увидеть сестру за недомогание.

Фусуме распахнулись – в покои вошли две прислужницы, каждая из них держала корзиночку прямоугольной формы, наполненную посудой с яствами. Найси тотчас ощутила приступ голода и сделала прислужницам приглашающий жест рукой. Те поставили корзиночки на татами и с поклоном удалились.

– Ты должна подкрепиться. Я не хочу, чтобы здешние домочадцы судачили, что ты бледна и имеешь замученный вид. Тем более, что Мурасаки так расцвела!

Ояко мысленно согласилась с матерью, хотя девушку часто раздражала её излишняя забота. Она извлекла из корзиночки глубокую миску, наполненную рисом с креветками, взяла деревянные палочки-хаси и принялась с аппетитом вкушать пищу.

…Мурасаки бесцельно прогуливалась вокруг дома. Внутри него царила суета – госпожа Найси прибыла с целым штатом слуг и привезла с собой огромный багаж, считая, что все эти вещи непременно пригодятся для празднования совершеннолетия её племянников.

Достопочтенный губернатор Масамунэ Оэ никогда не вмешивался в дела своей супруги, считая, что она женщина умная и дальновидная, разбирающаяся даже в хитросплетениях императорского двора, ведь Найси долгое время служила фрейлиной у Яшмовой госпожи. Но, когда он увидел кортеж своей супруги, готовый покинуть Нисиномию и отправиться в Хэйан, он испустил возглас неподдельного удивления. На что госпожа Найси весомо заметила супругу:

– Мурасаки скоро станет фрейлиной Яшмовой госпожи. Возможно, и наша дочь последует её примеру. Я не хочу, чтобы в Кокидэне судачили: родители сестричек Фудзивара и Масамунэ скупы! Тем более, что вы, мой дорогой супруг, за столь долгие годы государственной службы скопили немалое состояние, однако, в тратах весьма скромны.

Господин Оэ закатил глаза.

– Великий Будда! – воскликнул он. – Ты слишком много говоришь, женщина!

– Да, мой господин, я много говорю! И я хочу, чтобы при императорском дворе у моей дочери сложилась безупречная репутация. А для этого нужны деньги и немалые. Поэтому вам придётся раскошелиться!

Оэ набычился: в такие минуты он ненавидел свою жену. Однако помнил, что во многом обязан этой пронырливой женщине. Именно она сумела добыть ему должность губернатора столичных провинций и сделать Нисиномию семейной резиденцией. Мало того, Найси имела обширное имение в провинции Идзуми, откуда происходил её отец. Ко всему прочему в Хэйане от отца она унаследовала дом (увы, старший брат госпожи Найси давно скончался, и она стала единственной наследницей). Столичный дом бывшей фрейлины располагался в одном из самых престижных мест Хэйана: между Третьей и Четвёртой улицами, как раз напротив Дворца Ручья под ивой, в котором вот уже на протяжении нескольких поколений любили предаваться размышлениям императоры.

Словом, господин Оэ хоть и время от времени злился на жену, выказывая ей своё недовольство, как и положено хозяину дома и господину, та же знала – это пустое. По молодости лет, Найси подыгрывала мужу, а затем и вовсе перестала это делать, вопреки всем японским традициям, согласно которым: муж – господин жены своей. Он может наказать её, удалить от себя, отлучить от супружеского ложа, а за измену с другим мужчиной и вовсе – убить. Правда на официальных приёмах Найси надевала маску смиренной супруги – и только, на этом её покорность и заканчивалась.

В последний раз господин Оэ окинул взором внушительный кортеж супруги – сердце защемило от боли, ибо он понимал: большая часть вещей не вернётся обратно в Нисиномию, а осядет в доме его свояка Тамэтоки. Он уже подумал: а не ввести ли ему в столичных провинциях какой-нибудь дополнительный налог?..

…Мурасаки поднялась на одну из галерей, пристроенных к дому, дабы укрыться от зноя, но и здесь до неё доносились голоса из кухни и парадного зала. Постояв немного в тени, она покинула галерею, направившись в сторону цукиямы, небольшого многоярусного садика. Нижний ярус цукиямы представлял собой комбинацию камней, низкорослых деревьев, мхов, двух миниатюрных водоёмов и деревянного павильона, под сенью которого можно созерцать столь изысканный интерьер. Верхний – так называемый сухой сад – представлял собой плоскую песчаную площадку с рядом хаотично нагромождённых необработанных камней, к нему вела извилистая дорожка.