— Что будешь, лагер или «Гиннес»?
Каким человеком надо быть, чтобы так говорить о мёртвом? Каждый должен время от времени смирять свою гордыню. Учиться на своих ошибках.
— Ау, ты меня слышишь? Что с тобой? Что будешь, лагер или «Гиннес»?
«Гиннес», конечно, лучше.
— Эй, улыбнись уже.
В паб заходят Клэрет и его ребята. Их тут не любят, говорят, Слау надо переименовать в Паки Таун и объявить Калькутту городом-братом. Они все из окрестных городов и деревень. Клэрет умело машет ножом, он из нового поколения футбольных хулиганов, которые больше любят ездить махаться в Лондон, чем смотреть игры. Даже Микки Тодд обращается с ним осторожно, машет ему подойти.
— Тодд как раз Клэрета посылал разбираться с теми парнями, которые меня порезали, — говорит Дэйв. — Меня он не пустил. Говорит, я им буду только мешать, мол, принимаю много чарли. Ничего, я ещё повоюю.
Надеюсь. Это богатым не страшно подсесть, но если у тебя нет денег ни удовлетворять свою привычку, ни лечь в клинику, чтобы профессионалы помогли тебе, как всяким звёздам музыки и спорта, у тебя не остаётся ни одного шанса.
— Вот уж бригада отморозков, — говорит Клем, поворачиваясь спиной к Тодду сотоварищи. — Не понимаю, чего они всё время лезут драться.
Он пьёт своё пиво, а Чарли наклоняется, начинает трепаться со знакомой девушкой, с кругами под глазами.
— Помнишь праздники, когда мы ездили на море? — спрашивает Клем у Дэйва. — Когда мы ночевали у тебя в фургоне.
Дэйв кивает и смеётся.
— Никак не мог заснуть, из-за секса, точнее, из-за его отсутствия. А ты храпел так, что стены трескались.
Клем улыбается. Он вспоминает фотографию, которую я у него брал. Я пытаюсь придумать, как бы перевести тему, не хочу, чтобы Крис и Дэйв интересовались моими делами. Чарли возвращается, девушка его отшила, я спасён.
— Мы летом едем на Ибицу, — говорит он. — На фиг фургоны в Богноре. На фига жить в фургоне, если можно поехать на Ибицу?
— Борнмут, — говорит Дэйв. — Фургона больше нет. Проржавел, развалился. И был он в Борнмуте, а не в Бог-норе.
— Борнмут, Богнор, какая разница. Дэйв улыбается.
— Тебе надо тоже съездить на Ибицу, — говорит мне Чарли.
Я говорю, нет, не люблю, зверею от солнца, вина и херни на дискотеках, безмозглая музыка вообще сносит башню. Если уж уезжать на выходные, я бы лучше уехал на недельку в Амстердам или Берлин, на пару дней погулять в Дублин, на ЕвроСтар в Париж, там есть хорошие группы; дешёвым самолётом до Стокгольма или Осло, зависнуть на недельку в общаге, выступить там, неделю в Лиссабоне или Барселоне. Но я ничего этого не рассказываю, не хочу ввязываться в бесконечные споры. На вкус и цвет все фломастеры разные, и когда я был моложе, я бы наверняка обосрал такое буржуйство, мы от души поиздевались над Дэйвом, когда они с Крисом ездили на две недели в Испанию, танцевали с Донной Саммер, и они отвечали мне взаимностью. Им нравятся эти курорты. Надо сказать, ради хорошего концерта можно много куда съездить, но если просто отдыхать — я бы выбрал Нью-Йорк. Но сейчас отдых меня как-то не парит. У меня другие планы. Буду ловить рыбку покрупнее.
— Хочу побольше солнца, — говорит Дэйв, поворачиваясь к Крису. — А ты?
— Уже всё заказано. Две недели в Корнуолле. Не могу ждать. Дети хотят в Диснейленд, но денег не хватает. Может, на следующий год.
Вечный следующий год. Есть чего ждать. Новая музыка, новые места, новые способы. Сую руку в карман и нахожу свёрнутую в комок туалетную бумагу, в неё кое-что завёрнуто.
— А ты поедешь с цыпочкой Сарой, — говорит Дэйв. — Это любовь, хуева любовь. У тебя на лбу написано.
Я ещё мало её знаю. Не хочу сейчас размышлять о таких вопросах, и вообще, я не собираюсь жить вместе с кем-нибудь. Умереть в пути. Крис, без обид.
— Не вопрос, — смеётся он.
Прикольно было так, случайно, познакомиться с Джимми, сыном Сары. Я думал, я стану хуже к ней относиться, однако, она в моих глазах стала только сильнее. Всегда любил сильных женщин. Некоторым парням нравятся простые и примитивные, без лишних заморочек, а мне нравятся яркие личности. Она хорошая девушка.
— Слыхали про Бареси? — спрашивает Дэйв. Все качают головами.
— Помните, в ту ночь, когда должна была приехать стриптизёрша, чтобы отсосать у него на сцене?
— Прекрасная Белинда.
— Из Барбадоса?
— Больше похоже на Брикстон. Ну вот, кто-то позвонил ей с мобилы Бареси и сказал, что шоу отменяется, и оставил телефон включённым. Телефон проработал четыре дня, пока его не нашёл уборщик за дверью сортира. Ему теперь придётся выложить целое состояние.
Все ржут. С нормальными пацанами такого не бывает. Ну, бывает, но он точно заслужил.
— Жрать хочу, — говорит Крис.
— Возьми рулет.
Крис берёт рулет, и мы по традиции сидим до закрытия, смеёмся, нам хорошо вместе, я слежу за своей дозой, не хочу перепивать. Один-два человека могут контролировать ход попойки, они или пьют быстро, или наоборот, притормаживают, а с завязывающим Дэйвом несложно выйти из паба едва косым.
— Всем пока.
Я некоторое время иду с Дэйвом. Мы заходим купить картошки фри, парень за прилавком кивает нам. Не знаю, с чего он такой дружелюбный, потом вспоминаю, что однажды мы пришли сюда бухие и подрались с какими-то отморозками. Покупаем картошки, идём по дороге, садимся на стену, суём в рот первую порцию. Мимо летит коповозка с мигалкой, лица смотрят прямо вперёд, едут на дело. Мы едим не спеша. Я забыл посолить, буду мучаться. В голове другие вещи, готовлюсь к ночной работе. Окна KFC и Макдональдса сегодня в безопасности, особняки тоже не входят в мои планы. Перед глазами лицо Сары. Сегодня особенная ночь. Я доедаю первым, кидаю пакет в помойку. Хороший бросок. Правда, ещё охота поесть. Надо было купить чего-нибудь к картошке, можно конечно вернуться в магазин, но я не могу больше оттягивать. Хочется самосы [50], прямо представляю специи, жареный лук, но выбрасываю эти картины из головы, Дэйв комкает пакет, я говорю, мол, научно доказано, что кокаин хуже мастурбации, правда, можно ослепнуть, и он мажет. Говорю, я пошёл. Поговорим потом.
— Ты куда? — спрашивает Дэйв. — Твой дом в другой стороне.
Говорю, что пойду погуляю.
— И куда ты собрался? Да ладно, Джо. Что с тобой? Ты сегодня странно себя ведёшь. Что случилось?
Со мной всё в порядке, но ему пора идти домой.
— Я пойду с тобой. Что-то случилось. Я тебя знаю.
Поворачиваюсь и встаю перед ним в стойку, говорю, отъебись, иди давай. Он останавливается и стоит на углу, явно смущённый. Это для его же блага. Он смотрит мне вслед, а я поворачиваю за угол. Спокойно иду по улицам, в итоге нахожу нужный дом, прячусь на другой стороне дороги. Стою в тени. Вижу Уэллса в гостиной. Он один, только что вернулся из паба или, может, смотрел видео. Я вижу через весь дом насквозь, гостиная идёт от стены до стены. Он подходит к окну и выглядывает, зашторивает занавески. Остальной дом тёмный. Просто не верю, что он так отметелил Люка, подбросил его в воздух и зафутболил на дорожку перед домом. Но что меня реально бесит, что он даже не знает имени Смайлза. Он его едва не убил, едва не убил меня, я-то думал, всё вышло случайно, верил в то, что он нёс в суде, дети не смогли вовремя остановиться, не может спать по ночам, ему очень жаль, что так всё вышло. Я изо всех сил старался понять, что чувствовал этот парень, но прикол в том, что я вкладывал ему в голову свои мысли. Это я жалел о той драке остаток жизни. Он не назвал отца Люка Смайлзом, Гари или хотя бы Доддзом, просто сказал, мол, «какой-то ёбаный панк». Вот что меня бесит.
Лезу в карман, чувствую значок, завернутый в туалетную бумагу, обёрнутый скотчем. Перехожу через дорогу, смотрю в землю, ощущение, что я попал в старый чёрно-белый боевик, ассассин, крадущийся в ночи, лица не видно, воротник поднят, ну, правда, нет у меня воротника, и месть у меня личная, я изо всех сил стараюсь контролировать свою ярость.