Литмир - Электронная Библиотека

— Без разницы, были слизняки живые или нет, — говорит отец. — Это Майор так сказал. Он говорит, что если у слизняков есть души, они давно покинули тела, а он не может позволить себе быть сентиментальным при нынешних ценах на еду. Начал рассказывать про лишний пенни, который просят за банку бобов. Сказал, это естественный отбор, выживает сильнейший. Сказал, какая разница, если слизняки уже мертвы, и он прав.

Я чувствовал что-то подобное, когда читал письмо Тони в Китае, то, что он провисел две недели над лестницей, мучило меня едва ли не больше, чем сама его смерть. Я выбросил это из головы, вот уж чего Люк от меня никогда не услышит. Меняю тему, но двигаюсь прямиком в засаду, Люк улыбается, когда отец успокаивается и начинает развлекать его за мой счёт, рассказывает, какими были мы со Смайлзом, когда были детьми, и его воспоминания словно пришли из другой жизни.

— Эта парочка с ума сходила по пушкам и солдатам, когда они были маленькие, — говорит он. — Вечно играли в войнушку, стреляли друг в друга, кидали гранаты, перерезали друг другу глотки.

Это всё передачи по телеку. «Мир в Пламени Войны» показывали каждое воскресенье, прямо перед «Большим Матчем». Отец бухал в пабе, мать готовила ужин, Джилли куда-нибудь уходила, а я сидел перед ящиком и смотрел, как немцы окружили Сталинград, или самолёты Люфтваффе бомбили Лондон, или высадку в День Д [46].

А потом сразу — Большой Матч, А СЕЙЧАС ВАМ ПРОБЬЮТ НА ХУЙ ГОЛОВУ, и ПРИВЕТ, ПРИВЕТ, МАХАЧ В ЧЕЛСИ, заполняют паузы, и я надеюсь, что отец задержится ещё на одну кружку, а мать попозже позовёт есть, и я смогу посмотреть игры Третьего и Четвертого Дивизионов. Мы всегда сидели и ужинали в воскресенье, летом отец сидел в майке, уминая картошку. Он любил сосать хлеб, пропитанный подливкой, мы тоже привыкли так делать, смотрели, как он пропитывается, превращается из белого в коричневый. Неудивительно, что мы любили фильмы про войну и солдат.

— Потом уже они полюбили музыку. Они любили слушать Элвина Стардаста и Showaddywaddy. Потом были Mud и Гари Глиттер, пока они не начали слушать Дэвида Боуи. У обоих были идиотские причёски. Сверху как шипы, а по бокам просто длинные. Когда им было двенадцать, они ходили в Бротел Криперс. Потом выпендривались со шнурками. Помнишь плоскую кепку?

Я вспоминаю и киваю. Мы выглядели соответственно, мартена и джинсовые безрукавки, следы отбеливателя на штанах, значки, и на шее — лезвие бритвы, сделанное из пластмассы, ценой в пару пенни, из одного магазинчика на центральной улице. Тогда пошла мода на плоские кепки, и я купил себе такую на заработанные деньги. Проносил её недолго. Кепка для рабочих, такую носил ещё мой дедушка. Оба ржут.

— Они носили кучу колец на пальцах, волосы до воротника, как в прошлом веке. Мы с мамой сильно смеялись, а сестра вас понимала. Помнишь, она ходила в шортах до колен из шотландки?

Он может так разговаривать годами. Я откидываюсь в шезлонге и закрываю глаза, пускай поговорят, порадуются, я отплываю, представляю себя дома у Сары. Надо бы зайти к ней в гости, но у меня тут Люк, надо показать ему город. Приглядеть за парнем. Я думаю о её сыне, Джимми. Может, надо купить ему игрушку что ли.

— Хотя, если серьёзно, — голос отца, наконец, спокоен, — твой отец был хорошим парнем, одним из лучших. Я видел, как он рос, он всегда был добрым, сделал бы что угодно для кого угодно.

Час он раскрывал Люку тайны моей жизни, и вот пошёл дождь. Мы собираемся, оставляем отца, который решил подождать, вдруг он кончится. Он стоит в дверях хижины, интересно, что делать дальше, но есть идея. Тут пять минут ехать до стадиона Слау Тауна, а там сегодня играют «Хайс». Люку они нравятся, так что мы идём в общественный клуб, выпиваем там, сидим в углу, потягиваем из кружек, пока дождь размазывается по стеклу, едим сырные рулеты. За соседним столом собрались три поколения, крепко бухают, а у нас по одной пинте, всё проще. Отец сделал своё дело. Мы идём и встаём у площадки, под крышей.

— Я ходил смотреть игры QPR, когда работал в Илинге, — говорит Люк. — Я снимал комнату в Актоне, это там рядом.

Народу и так собралось немало, а «Хайс» привели с собой ещё толпу. Говорю Люку, что «Миллуол» играл здесь на Кубке, и мы с его отцом ходили на матч. Мы стояли за воротами, и Миллуольцы побежали прямо через площадку, набросились на ребят из Слау, некоторых загнали на деревья. Одному нашему другу, Билли Клементу, засветили кирпичом у входа в общественный клуб. Слау, конечно, вернулся разбираться, но это всё-таки был «Миллуол». Говорю ему, что раньше стадион был на другой стороне Слау и в два раза больше, чем для собачьих бегов. Сейчас их объединили. Когда «Челси» выиграл Кубок Кубков в 1971 году, они играли со Слау сразу по возвращении из Афин. Тогда собралось одиннадцать тысяч, отец взял туда меня и Смайлза. Мы были маленькими, а толпа огромной. Дэйв тоже ходил с нами. Теперь так не бывает. Деньги разлагают всё, к чему прикасаются.

Мы решили не ходить потом в общественный клуб, забрели в паб в центре города. Сидим в углу, я — с пинтой «Гиннеса», Люк — с лагером. Надо, конечно, купить ему поесть, но, похоже, выпить актуальнее.

— Ты помнишь мою маму? Линду Уилсон?

Говорю, помню, она была милой девушкой, хотя, если честно, ни фига я не помню, видел её мельком на вечеринке. Надо было ей сказать Смайлзу, что она решила оставить ребёнка, а не врать, что сделала аборт. Может, это тоже помогло бы, ему было бы, о чём подумать. Может, она и собиралась рассказать ему потом, но узнала, что у него проблемы с головой, только не могу представить, откуда. Даже мы не знали, что он тронулся, а мы были его друзьями. Может, она хотела всё сделать сама и без лишних проблем, не хотела, чтобы он был рядом. Пытаюсь вспомнить, что говорил Смайлз, что он думал об аборте, но дело было слишком давно. Что-то я забыл вообще, что-то помню смутно, и вдруг мне открывается новое понимание, вместо того, старого. Сначала мне сносит башню, но потом хочется смеяться. В прошлом нет ничего прочного. История — такое же изобретение, как микросхема.

— Мама не виновата, что оставила меня другим людям. Она была ещё ребёнком, когда залетела. Её родители очень сильно на неё давили, традиционные католики больше заботятся о том, что скажет священник, чем о собственном ребёнке и внуке. Она ушла жить к тёте, пока я не родился, потом убежала и, в конце концов, осела в сквоте в Парке Финсбери. Через год она отказалась от меня, и за мной стали нормально ухаживать. Главная проблема была в деньгах. Ей было мало лет, их у неё не было. Потом она переехала в Брайтон, нашла работу в отеле, пыталась забрать меня назад, но прошло немало времени, пока она доказала им, что мне будет лучше жить с ней, чем одному в приюте, жирные мудаки. Она забрала меня, когда мне было девять. Если она была проблемным ребёнком, то я был ещё хуже, настоящий малолетний хулиган, воровал машины и катался, дрался, потому что был несчастным, бил витрины в магазинах, и она не знала, что делать со мной. Восемь блядских лет в приюте. Но больше она никогда от меня не отказывалась.

Я отвожу взгляд.

— Она нашла работу в большом приморском отеле, я уже говорил. Ей было тяжело, и я ещё со своими проблемами. Когда ты дома, хочется внимания. Вот, живёшь, сам по себе, никто тебя не любит, а я вёл себя настолько плохо, что никто не хотел усыновлять меня, и когда меня вернули маме, я остался прежним. Но, в конце концов, всё наладилось. По крайней мере, меня не убили, как хотели бы её благочестивые родители. Они поклоняются Христу, но считают аборт удачной возможностью сохранить видимость приличия. Пиздоболы. Рои хорошо ко мне отнёсся, всегда меня понимал. Только когда взрослеешь, начинаешь понимать, что происходит, почему ты делаешь то, что делаешь.

Он берёт мою кружку и идёт к стойке. Я смотрю на него, пытаюсь понять, на что это похоже, и худший вариант иронии — думать, что мы дали кличку Гари по фотографиям Солнечные Улыбки, которые он продавал, как ему было жалко детей, от которых отказались при рождении, детей без семьи, запертых в детских домах. Может, он чувствовал будущее, как-то повернул время у себя в голове, или, может, потому, что его мама покончила жизнь самоубийством в ванне. Шиза, что его сын оказался в таком же приюте, лицо в книге детских фотографий. Может, лицо Люка тоже было в одной из книг. Он возвращается, и я сижу и смотрю на оседающую шапку на моей кружке.

вернуться

46

16 июня 1944 года, день высадки войск союзников на побережье Европы.

68
{"b":"150946","o":1}