Призрак встаёт и поворачивается, плывёт к воротам и теряется в тумане, тело растворилось в облаках, исчезло, словно я видел чудо, словно есть мир духов и призраки существуют, такое чувство, или даже уверенность. Наклоняюсь вперёд и трясу головой, поднимаю взгляд, вижу, Смайлз выходит из ворот, на крыльцо, у которого есть собственная большая мемориальная доска, на ней колонки имён с Первой и Второй Мировой Войны, интересно, включили ли туда солдат, умерших в Северной Ирландии и на Фолклендах. Был такой парень, Барри Фишер, он погиб в Южной Атлантике. О нём писали в газетах, все дела. Я смотрю, как привидение поворачивается вперёд и выходит на дорогу, разглядываю лицо, которое всё ближе, галлюцинация глубже, и тело каменеет. Жду, когда в голове появятся голоса, радиосообщения и телепрограммы, которые показывают всегда только золочёный череп.
Туман поднимается, лицо уже ясно видно, ошибиться невозможно, тело ожило, дышит и движется. Смайлз идёт ко мне, переходит через дорогу, в десяти футах от меня. Я называю его по имени, и это не Смайлз, это Гари переходит через дорогу, Гари Доддз, версия ранних восьмидесятых, лет ему двадцать один — двадцать два. Вид у него маловменяемый, рожа каменная. Снова зову его по имени, он поднимает глаза, не может решить, что делать дальше, уставился на меня, как будто не может вспомнить, озадаченное выражение на лице, останавливается, пытается разобраться в ситуации, через некоторое время вспоминает, кто я есть, его волосы светлее, чем я помнил, может, я оказался лицом к лицу с ребёнком из пробирки, Франкенштейн нашёл ДНК Смайлза и создал монстра. Я измотан. Эмоционально. В ушах звон. Оседаю. Вокруг рушится мир.
— Правда, я похож на отца? — говорит он, наконец. Я киваю, а что тут ещё сделаешь. Я ещё не въехал, сдвигаюсь, чтобы он мог сесть на скамейку. Он наклоняется вперёд, ставит локти на колени, как я, предплечья вдавливаются в тонкую ткань спортивных штанов, найковские кроссовки упираются в тротуар, изношенные подошвы расплющиваются о камни, на правом — дырка на носке. Туман быстро рассеивается, и я вижу яснее, разум совершает головоломный прыжок, как спортсмен на батуте делает сально и приземляется на ноги. Забываю о духах мёртвых, выбрасываю из головы шприцы и пробирки, начинаю действовать осмысленно. Озадачен.
— Меня зовут Люк, — говорит парень, поворачивая ко мне голову, короткие волосы и золотой передний зуб.
— Моего отца звали Гари Доддз. Наверно, вы знали его, потому что назвали меня Гари. Не думал, что я так на него похож. Мама никогда мне не говорила.
Да, я знал Гари Доддза. Он был моим лучшим другом, лет с шести или семи, в этом роде. Чушь какая-то. Он, конечно, похож на Гари, но откуда у того сын? Я пытаюсь что-нибудь выдавить из себя, не знаю, с чего начать, что спрашивать. Стараюсь изо всех сил.
— Моя мать забеременела, когда ей было пятнадцать, и я жил с её тётей. Мама сейчас в Брайтоне, и я тоже туда собираюсь. Она пару лет назад рассказала, где могила отца, но я никогда не был здесь до вчерашнего вечера. Вчера я ушёл с работы, пришёл на платформу Илинг Бродвея, ждал поезд на Пэддингтон, и тут объявили отправление на Слау, я пошёл, сел в электричку, и приехал сюда. Выпил. Было девять часов, и я проспал на этой скамейке до рассвета.
Я приходил на могилу только однажды, когда вернулся из Гонконга. С тех пор — ни разу. Это просто надгробие, прямоугольный камень, и если честно, он сильно действует мне на нервы, я представляю тело, гниющее в земле. Я всякого насмотрелся. Высохшая кожа и скелет. Ни червей, ни жуков. Просто медленное гниение. Лучше уж в печь. Разобраться с телом раз и навсегда. И жить, глядя вперёд. Но каждому — своё, и если Люку пришлось протирать камень, наверно, сюда не часто ходят. Я чувствую, как внутри поднимается волна, специи в желудке, надо выпить, пинту Гин-неса и тройной виски, тарелку еды, сосредоточиться на чём-нибудь, в руки нож и вилку, стакан, что-нибудь, но только не сидеть на этой скамейке, пахнущей сырым мхом и деревом, запах прошлого. Пабы ещё не открылись, так что я спрашиваю у Люка, не хочет ли он зайти выпить чаю, посидеть в кафешке и нормально поболтать.
— Я бы лучше как следует позавтракал, — говорит он. — Я не ел со вчерашнего утра.
До ближайшего кафе пять минут ходу. Мы делаем заказ и садимся. От Люка воняет, ему надо помыться, переодеться, он бросает рюкзак под стол, глаза бегают туда-сюда, по мужикам, зарывшимся в газеты, они так яростно набрасываются на очередной скандал, последние страницы им интереснее, чем первые. Первый раз в жизни я чувствую себя старым. Вообще-то я ещё не дожил даже до расцвета сил, но грудь всё равно щемит. Тяжело, когда затягивает назад, когда приходится ворошить воспоминания. В кафе пока мало народу, хозяин заведения ходит и собирает пустые тарелки, по большей части вылизанные дочиста, можно даже не мыть. Я изо всех сил пытаюсь оставаться спокойным, выбираю правильные слова из урагана, который бушует в моём сердце.
Главное не отпугнуть парня, попытаться сдержать эти видения про безумного учёного, которые так и рвутся изнутри; эксперименты в концентрационных лагерях и экономику коровьего бешенства, генетически модифицированные человеческие сознания, у которых отключены эмоции и индивидуальность, культура клонов, всемирно спонсируемые учёные, которые раздевают жизнь догола, вертят как хотят хромосомами и ДНК, корпорации, обустраивающие исследовательские лаборатории, синтетический пульс сгенерированного компьютерами мира. У нацистов была такая идея. Только они говорили о ней вслух, а у нас она засекречена. Но если я начну говорить о том, о чём думаю, парень встанет и уйдёт, взглянув на меня так же, как мы смотрели на Смайлза, когда он начинал нести всякий бред, про коммунистических и фашистских диктаторов, про администрацию и политику обеспечения жильём. Так что я молчу, и Смайлз сидит напротив меня, уставился в стол, поднимает голову, чтобы хлебнуть чая, на лице солнечный свет, пропущенный стеклом, туман уже исчез. При ближайшем рассмотрении видны отличия, форма головы и вид кожи, куча вещей, ты и не думал, что замечал их, но они похоронены в глубинах сознания. Он явно сын своего отца, но я всё равно не понимаю, как. И вдруг в голове щёлкает.
— Я год работал в Илинге. Компьютеры. Это такая штука, можно разобраться самому. Для начала надо завести собственную тачку, найти мануалы, но когда понимаешь основы, дело сделано. Кому надо можно легко заморочить голову. Тех, кто кончил университет, берут без разговоров. Надо говорить, что тоже кончил, тебя берут, а дальше уже всё от тебя зависит. Работай себе, получай деньги. Там, где компьютеры, там денег хватает. Так что надо забраться туда и забрать свою долю, взять своё. Неважно, насколько ты хорош, важно войти в дверь, просочиться через собеседование. Эти мудаки так обленились, что даже не проверяют бумаги, всё, что надо — чувака на другом конце трубки или письмо на бланке. Надо использовать систему. Я это понял, только когда стал постарше. Очень жаль, ведь ребёнком я доставлял кучу проблем, чаще всего по собственной вине.
Люк не улыбается, как это делал Гари, но он тоже позитивный, оптимист, хотя в его глазах и живёт печаль, под глазами — мешки человека, измученного ночёвкой на скамейке, визит на кладбище выбил его из колеи. Если он работает, зря он спит на улице, отмораживая яйца, надо было найти нормальное тёплое место. Вот поймает пневмонию. Надо было заплатить за ночёвку и завтрак.
— Это был минутный порыв, я же говорил. Не знаю, почему я решил сюда приехать. Сюда добираться от Илинг Бродвея пятнадцать минут, я уже не раз думал заехать, но всегда откладывал, мол, это ничего не изменит. А сейчас я рад. Печально, комок в горле, но уж как есть.
Он правильно сказал насчёт эксплуатации системы, и мне понадобилось гораздо больше времени, чтобы заметить то же самое, но это путь в тупик. Люди привыкли биться лбом в стену, ломиться в парадный вход, точно говорить, чему их учили, так устроен мир, и это честно, ты знаешь, кто чего стоит, но иногда надо поступать хитро, если хочешь победить. Проблема в том, что некоторые люди охуительно пронырливы, они забили жить по схеме, а остальные — ничтожества, которые каждый пенни выдаивают из системы, в первую очередь им не хватает смелости, они всегда и на все согласны.
