— Давай ещё по одной, — говорит Дэйв. — Ты проголодался? Неудивительно, уже поздно. Закажи сырный рулет, замори червячка.

Там стоит стеклянный ящик, полный рулетов, сыр с помидорами и ветчина с салат-латуком. Они толстые и радуют глаз, с прожилками горчицы и резаного лука. Крис любит этот ящик так же, как Дэйв свою одежду. Крису — вкус, Дэйву — внешность, а для меня, наверно, до сих пор — музыка. Этот парень ест и ест, но худой, как велосипед. Дэйв говорит, наверно, он болен СПИДом, но у него просто такая конституция, похоже, генетическое.

— Ещё по одной, и я пошёл, — улыбается Крис, он знает, что сейчас вечер пятницы, что он просидит здесь до закрытия или пока у них не кончится хавка.

Обычно он просто звонит Кэрол и говорит, что купит домой еды, тушёные рёбрышки и рис, жареный с яйцом из китайского ресторана, или рыбу и жареную картошку, если ей хочется чего-нибудь более традиционного. Или можно позвонить в «Чапатти Экспресс», заказать куриную тикку, а для себя виндалу [29].

Ребята на мопедах доставляют еду быстро, треск их тачек и следы пара от карри — неотъемлемая часть вечернего ландшафта.

— Надо позвонить хозяйке, заеду на обратной дороге в китайский ресторан. Она не будет злиться. Ей нравится, когда я ухожу с друзьями. Если ей хочется картошки и пирога, я привожу. Что хочет, то и привожу. Ей нравится тишина и спокойствие. Говорит, мне надо чаще бывать на людях, а мне нравится сидеть дома и смотреть телек. Я прихожу домой усталый, мне уже ничего не хочется, особенно когда весь день за рулём, пытаешься впарить что-нибудь безмозглым мудакам. Я позвоню, закажу карри. И виндалу — отличная тема.

Крис любит острую пищу. Он достаёт мобилу и решает все вопросы. Захлопывает её с ухмылкой, облизывает губы и осушает кружку.

— Моя очередь заказывать. Кто хочет рулет?

Мы качаем головами, и он уходит к стойке. Я жду, пока подойдёт его очередь, и иду к нему. Бармен наполняет кружки, и я прислушиваюсь к музыке. Голос Пола Уэллера звучит громко и чисто. Уэллер крепко держится своих Уокингских корней, говорит, будет и дальше сам делать музыку, даже достигнув успеха. Люди радуются, когда такой человек остаётся честным. Слишком многие продались. Берут сребреники и говорят, что выросли из прежних идеалов. Ребята рядом с нами слишком молодые, они никогда не видели the Jam, сами не знают, чего лишились.

— И вот, все стрелки забиты по мобилам, «Челси» собирает братву, верных три сотни. Они на местном транспорте приезжают в центр города и собираются в условленном пивняке. Но до копов дошли какие-то слухи, и они записывают всё с другой стороны дороги.

— Откуда они узнали?

— Может, они поставили жучок, а может, у них есть стукач, не знаю. Слушай дальше. Они настроены совсем не мирно, а лейстерская братва ещё даже не показалась, как обычно, бля. Бар пустеет.

— Северные педрилы. Их не забирают, потому что они сроду не приходят.

— Ага.

Крис заказывает мне «Гиннес», и два парня рядом с ним смотрят на марку. У местных ирландское пиво не в чести, хотя в Слау немало ирландской крови.

— Ох, ёб, зацени задницу.

Я тоже оборачиваюсь и вижу миловидную девочку в тугих джинсах.

— Я бы здорово её обслужил, отвечаю. Закачал бы в неё пару галлонов малафьи в любой день недели.

— Что, с паки? Шутишь или смеёшься?

— Да мне поебать, шотландка она или нет. Я не загоняюсь.

— Похоже. Видел, с какой цыпочкой пришёл Феррет на прошлой неделе? Я хуею, вот старый пердун. И он её трахал. Этот Феррет ебёт всё, что движется. Всё, что носит юбку, включая Шотландскую Стражу.

— Ну и чего, — говорит этот парень сзади.

— Чего-чего? Я бы на твоём месте горел от стыда. Она была сущий монстр. Неебательский прямо монстр.

— Забей, мудак, кончай трындеть, купи уже выпить.

— То же самое?

— Ага.

— Давай.

— Возьми мне с крышкой.

— А тёлка неплохая, а?

— Есть такое дело. Родом из Лэнгли. Милая девушка, насколько это возможно. Работает в аэропорту.

— Вроде нормально.

— Похоже. Давай, трепло. Тебе наливают или как?

— Держи.

Крис расплачивается за выпивку, а я наклоняюсь и сгребаю три пинтовых кружки. Один из парней сзади узнаёт Криса.

— Как дела, друган? Не заметил тебя.

— Всё пучком. Тоже тебя не заметил. Я бы тебе купил выпить.

— Не, моя очередь.

Возвращаюсь к Дэйву и девочкам, передаю кружки по кругу, девочки разговаривают, Дэйв ставит кружку на стол. Крис качает головой, говорит, однажды он ездил на выходные в Антверпен, с тем самым Ферретом, и этот тощий парень всю дорогу бубнил о паки. Дэйв спрашивает, мол, будем дальше гулять, Крис качает головой, говорит, хочет нормально выспаться, ему завтра надо сходить с детьми купить футбольные бутсы. Он смотрит в окно, на улицу, ждёт, чтобы присоединиться к разговору женщин, может, думает о виндалу. По губам Сары блуждает улыбка. Она здорово смотритея.

— Пошли, — говорит Дэйв, когда мы допиваем.

Я иду за ним следом в туалет. Мы входим в кабинку, и он делит порошок кредитной картой на две дорожки, колбасит коку в том же ярком стиле, в каком ребята из кебаб-лавки режут мясо. И мне хочется смеяться над Дэйвом. В пакетике осталось ещё прилично, и у него золотое кольцо на среднем пальце, и выбор наркотика плохо сочетается с полоской говна на стенке толчка. Я закрываю толчок и тяну слив, говорю Дэйву, мол, противно мне.

— Всё-таки ты блядский голубой, — смеётся тот. И наклоняется вперёд.

— Ты знал, — говорит он, зарядив ноздри, — что парня, который придумал толчки, звали Мэтью Крэппер.

Я смеюсь, угощаюсь, чувствую эффект на задней части горла. Он не шутил насчёт коки. Хороший товар. Похоже, кому-то сегодня основательно снесёт башню, если он будет молотить этот порошок всю ночь.

— В натуре. Его звали Крэппер, поэтому говно ещё называют «крэп» [30].

Прикольно, а? Интересно, что было раньше? Фамилия или выражение?

Этот идиот в ярком комбинезоне на пуговицах пялится на нас, когда мы открываем дверь и выходим, его мотает у стены, куда он уткнулся черепом, прямо в сопли, ужратый в говно, и я знаю, он размышляет, не пора ли доставать член и трахать. Информация несколько секунд пробивается сквозь лагер, клубящийся в его мозгах.

— А я-то думаю, чем вы тут занимаетесь, — смеётся он, уставившись на серебряную фольгу. — Я в том смысле, у нас тут голубых нету, ага? Не поднимут… голову в Слау, грязные ублюдки.

— Правительство проводит очередной закон, защищающий права голубых, через Парламент, на следующей неделе, — говорит Дэйв, открывает дверь и отходит, чтобы я мог пройти.

— Они же не собираются опять снизить разрешённый возраст? — спрашивает парень встревоженно.

— Нет, там другая тема, — говорит Дэйв, качая головой. — Они сделают это дело принудительным.

Дверь захлопывается, и до нас доносится нервный смех из туалета.

— Что будешь? — спрашивает Дэйв. Он наклоняется и делает заказ.

— Ты понравился этой цыпочке.

Может, он и прав. Он сбрасывает темп и расслабляется впервые за вечер.

— Хочешь криспов?

Качаю головой, тащу выпивку к окну и выстраиваю кружки в линию на столе, вижу, Крис достал кошелёк и передаёт по кругу фотографии Кэрол и детей, они изображают счастливую семью, пока он гуляет с друзьями. Дэйв смотрит на двух подростков, которые принюхиваются к его машине. Он стучит в окно, и они исчезают. Я громко смеюсь, чувствую, как вшторивает кокс, начинаю рассказывать про всякую новую музыку, которую стоит слушать, балаболю целую вечность, сосредоточившись на скулах, которые натягивают кожу на лице девушки.

До дома Сары — совсем близко, прямо по А4, сразу за Тремя Трубами, но перед торговым блоком, и мы едем в тишине, слушаем программу радио, водитель-скинхед настроился на репортаж о погроме, болеет за ребят, как будто это фашистов громят, большой логотип «Дельта Карз» с британским флагом во всё окно — напротив меня. Дорога к двери Сары темна, и я шатаюсь, пытаюсь это скрыть, сдаюсь и говорю, что я бухой. Мы карабкаемся по лестнице на второй этаж, мы в новом четырёхэтажном здании, с ковром в холле, и стены дрожат, когда я слишком резко захлопываю дверь. Внутри запах свежей краски и пластика, чистые и светлые комнаты освещены голыми лампочками, в больших окнах гуляют наши отражения. Сара идёт на кухню и возвращается с бутылкой водки. Меня больше не тянет пить, но я беру стакан, который она наполнила, за компанию. Не пил водку туеву хучу лет. Не могу вспомнить, когда пил в последний раз. Она идёт пописать, а я подхожу к окну и смотрю наружу, на пустую улицу и качающиеся деревья, лапы ветвей меняют форму в свете уличных фонарей. Сара возвращается, и мы сидим на диване, болтаем, смеёмся над Дэйвом.