…Остывая, Сухов лежал поперёк кровати, уложив голову на тугой животик Мелиссины, и слушал её рассуждения о сущности души человеческой, изредка вставляя ехидные замечания, за что и получал – Елена больно щипалась.
Расслабленные и удоволенные, они покинули спальню в самый подходящий момент – Игнатий как раз приглашал в дом молоденького кандидата с редкой, будто кем-то выщипанной, бородёнкой. Кандидат, запелёнутый в синюю хламиду, неловко топтался в вестибуле, прижимая к тощей груди свернутый пергамент с красной восковой печатью. Заметив чету, спускавшуюся по ступеням, он с восторгом оглядел Мелиссину и отвесил поклон Сухову.
– Его Величество шлёт тебе привет, сиятельный, – пропел кандидат, – и призывает во дворец.
Договорив, он снова поклонился, протягивая грамоту.
– Благодарю тебя, почтеннейший, – ответил Олег, из любезности обращаясь к кандидату, как к спафарию, и принял подношение. Кандидат порозовел от удовольствия, украдкой взглядывая на зоста-патрикию. Елена сладко улыбалась.
Сухов сломал восковую печать с выдавленным изображением павлина и развернул пергамен. Округлый и витиеватый почерк писаря разобрать было легко – в изысканных выражениях магистра и аколита Олегария приглашали на силентий. Само приглашение было писано обычной чёрной тушью-сепией из дубовых орешков с добавлением золотой пыльцы, а внизу стояла корявая, зато исполненная пурпуром роспись базилевса. Олег только головой покачал – после русской вольницы очень трудно было привыкнуть к ромейским порядкам, к сложной и запутанной иерархии, где на каждой ступеньке свои поблажки. Писать пурпурными чернилами позволено было одному императору, его дети имели право писать синими, а сам Олег – зелеными. Заслужил.
– Всенепременно буду, – сказал он чопорно и склонил голову.
Бросив прощальный взгляд на Мелиссину, кандидат удалился.
– Всё мальчиков пленяешь? – проворчал Сухов, с трудом поджимая губы, готовые поползти в улыбку.
– Ревнуешь? – промурлыкала Елена.
– Было бы к кому! – фыркнул Олег. Женщина рассмеялась, а Сухов подумал: а ведь правда, не ревную!
Обычно, когда они с Пончиком заводили разговор о мужской ревности, немедленно вспоминали Вильяма нашего Шекспира и сотворенного им Отелло – как этот брутальный мавр, лицо негритянской национальности, придушил бедняжку Дездемону. Блондинка пищит: «Не виноватая я!» – а мавр делает свое дело… Но разве виноват Отелло, что был простодушен и доверчив? Наслушался мавр сплетен от коварного Яго, разгневался – и совершил убийство.
Безусловно, ревность – это один из мотивов, побуждающих человека преступить заповедь «Не убий!», но что это значит – ревновать? Тут можно вспомнить диалог Дианы и Теодоро, созданных изысканной фантазией Лопе нашего де Веги. Там великолепная Диана вздыхает томно, утверждая, что «ревность в ней зажгла любовь и страсть», на что Теодоро даёт отрицательный ответ, заявляя, что «родится ревность от любви». От любви ли?
Дабы не запутаться в морально-этических тенетах, они с Пончиком, испробовав вина на славу, разбирали ситуацию на примерах. И вот самый явный случай, давно ставший расхожей темой для анекдотов даже в десятом столетии: приезжает купец-навикулярий из дальнего странствия, является домой – и застаёт жену в объятиях любовника. Пикантная ситуация, не правда ли?
Что тут станешь делать? Если вы джентльмен, то подожмёте губы и ледяным тоном потребуете объяснений от женщины, а мужчине велите убираться прочь. Ну а если вы иначе понимаете смысл понятия «сохранить лицо», то заколотите себя кулаками в грудь и броситесь на соперника, требуя сатисфакции путем мордобоя (и жене достанется между делом). Но это всё деяния, а вот что вы при этом почувствуете? Какие ощущения испытаете?
Оскорбление, унижение, смертельную обиду, ярость. Но в этом списке нет ревности – просто обманутый мужчина очень болезненно переживает измену. Уже то, само по себе, что женщина предпочла ему другого, выводит представителя сильного пола из себя. Как?! Она – и с ним?! А, значит, я хуже?! И понеслось…
Абсолютное большинство мужчин совершенно не выносят даже сравнений себя с иными особями мужеска полу. То есть, когда женщина вздыхает: «А вот Евстафий своей шубку купил…» – мужчина страшно раздражается – ведь сравнение не в его пользу. Для него это как измена на словах. А уж на деле…
Если хорошо покопаться, то обнаружится, что в подоплёке слов и дел ревнивца лежит примитивный комплекс неполноценности. Такой мужчина не уверен в себе, не ощущает себя настоящим и стопроцентным. Всё это он тщательно скрывает, но в момент ревности отрицательный потенциал его эмоций зашкаливает – и любопытные соседи наблюдают сцену из семейной жизни.
Так что же такое ревность? «Попросту говоря, – решил для себя Олег, – это чувство собственника, ощущающего собственную слабость». В таком живет страх потерять свою женщину, но не потому, что он её любит. Более всего, пожалуй, ревнивец опасается насмешек окружающих: «Как там твои рожки? Развесистые небось?»
Благородный порыв типа: «Так дай вам Бог любимым быть другим!» – ему несвойствен. Ревнивцу больно даже представить себе, что его женщину будет обнимать кто-то иной, ведь она принадлежит ему!
Именно поэтому данный тип делается подозрительным, недоверчивым, его преследуют навязчивые мысли об адюльтере. А где сейчас его жена? В геникее?[25] А в геникее ли? И что с того, что в геникее?
Можно подумать, она и туда не впустит ухажера! И так далее, и тому подобное.
Ревнивец постоянно настроен на негатив, всегда только на худшее, поэтому и сам внутренне готов разрядить накопленный отрицательный заряд – и причинить женщине зло.
А уж тот, кто пошел по стопам Отелло и готов убить свою подругу, – не просто собственник, а собственник осатаневший, то есть потерявший всякий человеческий облик, оборотень.
Убить из-за любви нельзя.
Любить женщину – это значит желать ей счастья, добиваться для неё блага, проявлять нежность и заботу. При чем же здесь ярость и садизм?
Если вы сильный человек и любите свою женщину, то не станете её ревновать ни к кому – ведь вы великодушны, вы уверены в себе и испытываете доверие к избраннице, к тому же вы снисходительны.
И даже если она изменит вам – а согрешить может любой и любая! – вы не станете учинять безобразных сцен, а повернётесь и покинете ту, которую любили. И только. Почему, догадываетесь? Правильно! Потому что вы – джентльмен, и вам присуще чувство собственного достоинства.
Вы будете мрачны и печальны, но страдать от любви не стыдно даже настоящему мужчине, лишь бы не напоказ.
А весь секрет в том, что джентльмен – это не тот, кто умеет по-светски улыбаться и знает слова почтения, а тот, кто относится к женщине как к леди. Если вы таковы, то это лучший залог того, что в вас не угнездится ревность – вы просто никогда не опуститесь до этого низкого площадного чувства.
Вот и всё.
«Какой я, оказывается, благородный», – усмехнулся про себя Сухов и стал собираться. Даже к ужину опаздывать неучтиво, не явиться же вовремя на синклит – просто верх глупости. Кое-кто может сделать оргвыводы и принять меры… Право, лучше обождать, чем опоздать!
Миновав Халку, магистр и аколит Олегарий зашагал Портиком Схолариев. Собственно, это была прямая дорожка, вымощенная мраморными плитами, а с двух сторон ее как раз и прикрывали портики – крытые галереи из парных колоннад. Дорожка привела Сухова к трёхпролетной двери, имитирующей триумфальную арку. За её створками, облицованными пластинами слоновой кости с резными барельефами, находился Консисторион – зал для заседаний синклита.
Лет пятьсот тому назад пол зала выложили наборным рисунком из дорогих мраморов, но пришли иные времена – и композицию на тему резвящихся нимф стыдливо прикрыли роскошными персидскими коврами. Стены до половины тоже покрывал мрамор, а выше начинались мозаики, захватывавшие весь потолок. Пущей важности ради, зал обрамляли аркады, промежутки между колонн коих были задрапированы тяжелыми зелёными занавесями, резко контрастирующими с алым шёлком золочёных скамей, выстроившихся вдоль стен. А в глубине Консисториона расположился мраморный престол. Три ступени вели к трону – куриальному римскому креслу. По бокам от него стояли две статуи крылатой Ники – богини, дарующей победу. Ники держали над троном венок с христианской монограммой, а весь престол находился под золотым шатром, удерживаемым четырьмя витыми колоннами.
