Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

В этом и заключалась самая суть: набор слов, достаточно гибкий и широкий, чтобы его можно было применить и к высшим руководителям партии, и к танцорам балета, и к музыкантам, и к вышедшим на пенсию сапожникам. Даже те, кто трудился в стенах Лубянки, те, кто поддерживал в рабочем состоянии эту машину страха, — даже они не могли быть уверены в том, что система, которую они помогали обслуживать и поддерживать, не поглотит их самих.

Несмотря на то что Лев был уже внутри здания, он не стал снимать верхнюю одежду, включая кожаные перчатки и длинную шерстяную шинель. Его бил озноб. Стоило ему остановиться, как пол под ногами начинал раскачиваться из стороны в сторону. На него накатывали короткие, продолжительностью в несколько секунд, приступы головокружения. Он чувствовал, что вот-вот потеряет сознание. Во рту у него вот уже два дня не было ни крошки, однако мысль о еде вызывала у него дурноту. Но даже сейчас он упрямо отказывался признаваться себе в том, что болен: он просто немного простыл и устал, это пройдет. Чтобы преодолеть наркотическую ломку и упадок сил, ему нужно лишь хорошенько выспаться. Но сейчас он не мог позволить себе ни дня отдыха. Во всяком случае, не сегодня, когда должен был состояться первый допрос Анатолия Бродского.

Строго говоря, проведение допросов не входило в сферу его компетенции. У МГБ имелись свои специалисты, которые занимались только и исключительно допросами подозреваемых, переходя из одной камеры в другую и добиваясь признаний с профессиональным безразличием и личной гордостью. Подобно большинству сотрудников, ими двигали достаточно простые побудительные мотивы: премия за хорошо выполненную и перевыполненную работу, которую они получали, если подозреваемый покорно и быстро подписывал признательные показания, не отказываясь от них впоследствии. Лев мало что знал об их методах. Да и лично он не был знаком ни с кем из этих специалистов. Они образовывали нечто вроде закрытого клана, всегда работали в команде, зачастую обменивались подозреваемыми, комбинируя свои навыки, чтобы сломить сопротивление атакой с неожиданной стороны. Жестокие, умеющие хорошо выражать свои мысли, располагающие к себе: все эти качества они умело использовали в своей деятельности. Вне работы эти мужчины и женщины ели вместе, гуляли вместе, обменивались опытом и сравнивали методы дознания. Хотя они практически ничем не отличались от остальных сотрудников, Лев почему-то легко выделял их в общей массе. Многие из их наиболее важных операций проводились в подвале, где они могли контролировать такие элементы окружающей среды, как, например, тепло и свет. И, напротив, будучи следователем, Лев большую часть времени проводил наверху или снаружи. Подвал представлял собой мир, в который он редко спускался, на существование которого вынужденно закрывал глаза и который предпочитал иметь у себя под ногами.

После недолгого ожидания Льва пригласили внутрь. Нетвердой походкой он вошел в кабинет майора Кузьмина. В этой комнате не было ничего случайного: подбор и расстановка вещей и предметов были тщательно продуманы. На стенах висели черно-белые фотографии в рамочках, включая и ту, на которой Сталин пожимал руку майору Кузьмину, — она была сделана во время празднования семидесятой годовщины вождя. Помимо снимков здесь была коллекция плакатов разных эпох. Лев предполагал, что столь широкий временной диапазон должен был внушать посетителям мысль о том, что майор Кузьмин всегда занимал этот кабинет, начиная с чисток первой половины 30-х годов, чего на самом деле не было и быть не могло: Кузьмин тогда подвизался в военной разведке. В глаза бросался плакат с изображением толстого белого кролика: «ЕШЬТЕ БОЛЬШЕ КРОЛИЧЬЕГО МЯСА!» На другом три мускулистые красные фигуры своими красными молотами крушили головы каких-то мрачных небритых личностей: «ПОЗОР ЛЕНТЯЯМ!» Со следующего улыбались три женщины, идущие на фабрику: «ДОВЕРЬТЕ НАМ СВОИ СБЕРЕЖЕНИЯ!» Слово «НАМ» на плакате относилось, конечно же, не к женщинам, а к Государственному сберегательному банку. Был здесь и плакат с пузатым буржуем, который тащил под мышками два портфеля, раздувшихся от денег: «КАПИТАЛИСТИЧЕСКИЕ КЛОУНЫ!» Еще на нескольких плакатах схематично были изображены доки, судоверфи, улыбающиеся рабочие, сердитые рабочие и армады паровозов, названные в честь Ленина: «ДАЕШЬ СТРОЙКУ ВЕКА!» Все эти плакаты регулярно менялись — Кузьмин неустанно демонстрировал богатство своей недешевой коллекции. Книжные полки в его кабинете были сплошь заставлены надлежащей литературой, тогда как томик «Краткого курса истории ВКП (б)» под редакцией И. В. Сталина редко покидал его стол. Даже в корзине для бумаг валялись тщательно отобранные обрывки. Все, начиная от последнего служащего и заканчивая самым высоким начальством, понимали, что, если действительно нужно избавиться от чего-то важного, следует тайком вынести это из здания и незаметно уничтожить по пути домой.

Кузьмин стоял у окна, выходящего на Лубянскую площадь. Невысокий и приземистый, он был одет, по своему обыкновению, в военную форму на размер меньше, чем требовалось. Очки с толстыми стеклами то и дело соскальзывали ему на кончик носа. Короче говоря, он был смешным и нелепым коротышкой, и даже аура власти над жизнью и смертью не могла придать ему должного величия. Хотя Кузьмин, насколько было известно Льву, больше не принимал личного участия в допросах, в свое время он считался выдающимся специалистом, привыкшим полагаться на свои пухленькие маленькие ручки. Глядя на него сейчас, в это было трудно поверить.

Лев сел. Кузьмин остался стоять у окна. Он предпочитал задавать вопросы, глядя наружу. Подобная манера объяснялась тем, что он полагал — и неоднократно говорил об этом Льву, — что к внешнему проявлению чувств следует относиться с крайним скептицизмом, если только человек, их демонстрирующий, не подозревает о том, что за ним наблюдают. Он наловчился делать вид, что смотрит в окно, тогда как на самом деле изучал реакцию собеседника по отражению в стекле. Впрочем, практической пользы из своей уловки он извлечь не мог, поскольку все, включая Льва, прекрасно знали об этой его привычке. Да и в любом случае очень немногие могли расслабиться в стенах Лубянки настолько, чтобы допустить ошибку.

— Мои поздравления, Лев. Я знал, что ты обязательно возьмешь его. Ты получил необходимый опыт и ценный урок.

Лев кивнул.

— Ты болен?

Лев помолчал, прежде чем ответить. Очевидно, он выглядел намного хуже, чем предполагал.

— Ерунда. Немного простыл, наверное, но это пройдет.

— Полагаю, ты злишься на меня из-за того, что я оторвал тебя от дела Бродского, чтобы ты лично уладил конфликт с Федором Андреевым. Я прав? Ты считаешь, что случай с Федором не стоил выеденного яйца и я должен был позволить тебе продолжить операцию по наблюдению за Бродским.

Он улыбался, словно рассказывая смешной анекдот. Лев напрягся, чувствуя какой-то подвох.

— Нет, майор, я ничуть не раздосадован. Мне следовало арестовать Бродского сразу же. Это была моя вина.

— Да, но ты не сделал этого. Итак, учитывая обстоятельства, был ли я неправ, оторвав тебя от дела шпиона и отправив утешать скорбящего отца? Я повторяю свой вопрос.

— Я думал лишь о том, что совершил ошибку, не арестовав Бродского сразу же.

— Не увиливай от ответа. Вот что я имею в виду: случай с Федором — не просто досадное недоразумение. Это — прямое проявление разложения в рядах МГБ. Один из твоих людей настолько поддался чувству утраты, что невольно сделал себя самого и свою семью врагами государства. И, хотя я доволен тем, что ты схватил Бродского, твоя работа с Федором все-таки представляется мне более важной.

— Понимаю.

— А теперь поговорим о Василии Никитине.

Было бы странно ожидать, чтобы о его поступке не доложили начальству. Василий, не колеблясь, постарался бы воспользоваться этим против него. Лев не мог рассчитывать ни на безусловную поддержку Кузьмина, ни угадать, какой именно аспект случившегося обеспокоил его более всего.

— Ты направил на него пистолет? А потом еще и ударил? Он говорит, что ты потерял контроль над собой. Говорит, что ты принимаешь наркотики. И что твое поведение стало неадекватным из-за них. Требует отстранить тебя от должности. Он очень расстроен и взбешен, как ты понимаешь.

17
{"b":"150892","o":1}