Девушка только улыбнулась и, отвернувшись от моря, спиной оперлась на перила, скрестив ноги.

— Вы знаете испанский? — спросила она его.

— Что? Я тебя не понимаю... — Джеймс улыбнулся.

Если бы он знал мой язык, он обязательно ответил бы мне на испанском, смекнула Пенелопа. А как мне с ним общаться? Он не знает моего родного языка, а я не понимаю по-английски. Да и зачем? Что-то изменилось бы? Стали бы мы ближе? Конечно нет. Наверное, оно и к лучшему, хотя мне так хочется рассказать ему, что он заставляет меня о нем думать каждую минуту. Что я презираю его как богача, но боготворю как мужчину. Что эти два чувства мешают мне, так как ежесекундно ведут борьбу внутри меня.

Пенелопа подняла глаза и посмотрела на Джеймса.

Ах, слова, слова... — Девушка задумалась. Нет ничего лживей слов! А глаза? Глаза говорят только правду, так же как и сердце. Что же говорят твои глаза, Джеймс? Зеленые... как магнитики... хочется смотреть в них и смотреть...

— Ты не говоришь по-английски? - спросил он.

Пенелопа не стала ему отвечать. Она поняла, что настало время идти в каюту, что разговор (хотя эта сценка больше походила на отдельные монологи двух героев, стоящих рядом на сцене), может сыграть с ней злую шутку. Нет, Пенелопа не волновалась, что их может увидеть Ванесса, девушке было все равно. Пенелопа боялась, что с каждым сказанным Джеймсом словом, с каждым случайным прикосновением руки, с каждой встречей взглядов ей будет все труднее забыть этого мужчину. Ведь неделя — это всего семь коротких дней, которые утекут, как сквозь пальцы вода. Зачем добровольно делать себе больно, страдать, менять настоящее на мгновение встречи с мечтой? Это невозможно! Быть Пенелопе с Джеймсом — невозможно... никогда... только лишь в снах.

— О чем ты задумалась? — Джеймс нечаянно коснулся тонких пальчиков Пенелопы, крепко державших металлический поручень. — Прости... — Он быстро убрал руку.

— Наверное, хорошо, что ты не знаешь испанского. Я могу сказать тебе все, что думаю, что чувствую. Но ты не поймешь... хотя выслушаешь... Не рассмеешься мне в лицо и не наговоришь в ответ глупостей... — Пенелопа огляделась по сторонам, чтобы быть уверенной, что они одни.

Не хватало, чтобы Маноло и Санти подслушивали этот разговор!

— Сколько часов назад мы впервые увидели друг друга? — Пенелопа посмотрела в его зеленые глаза, опустила взгляд на бородку и тонкие усики. — Около десяти, ну чуть-чуть побольше... Ты мне сразу понравился. Возможно, я заблуждаюсь, ведь практически тебя не знаю, но ты не такой, как твои друзья. Ты настоящий... Почему-то мне хочется прижаться к тебе... нет... мне ужасно хочется, чтобы ты меня прижал к своей груди. Когда ты смотришь на меня, я чувствую, как все остальные мгновенно пропадают, остаешься только ты один... Я говорю тебе это для того, чтобы потом не жалеть всю жизнь, что не сказала. Знаю, ты ничего не понял. Попробуй прочитать все, в чем я тебе открылась, в моих глазах... — Пенелопа закончила и поняла, что на самом деле не в силах посмотреть на Джеймса, и лукаво и смущенно улыбнувшись, побежала прочь с кормы.

— Ты куда? — крикнул ее Джеймс. — Господи, о чем ты говорила?

— Она рассказывала о своем поселке в Маглеусе, — ответил Жозе, выходя из своей каюты. — Погода хорошая... Решил покурить на корме, а тут встретил вас и решил, что не стоит мешать.

— Да бросьте, Жозе! — Джеймс тоже достал из кармана брюк пачку сигарет и прикурил. — Значит, Пенелопа не говорит на английском?

— Нет, — ответил Жозе.

— А на французском? — поинтересовался Джеймс.

— И на французском не говорит. Только на своем родном испанском.

— Тогда, Жозе, расскажите, о чем поведала мне Пенелопа?

— Она живет со своей семьей в небольшом домике на побережье Коста-Дорада. Теплый соленый ветер разгоняет цветочный аромат по улицам, залетает в каждый дом через распахнутое настежь окно, колышет занавески, впитывает в себя аппетитный запах кордовского мяса или «бандерильоса» и улетает в оливковые рощи, чтобы вдоволь наиграться с серебристо-зелеными листьями деревьев. Маглеус — удивительное место. Я сам там родился и вырос. Иногда в долгом плавании я скучаю по дому. Потому как второго Маглеуса нет на земном шаре...

— Спасибо, Жозе, за рассказ. Я обязательно когда-нибудь побываю в Маглеусе. А теперь я пойду отдыхать в свою каюту. Завтра схожу в Сижане, предстоит подготовить документы для предстоящей сделки... Ну ладно, приятной ночи! — Джеймс пожал руку Жозе и направился к трапу.

Лежа в своей кровати, Пенелопа чувствовала, как яхту подбрасывает на волнах.

Усилился ветер, подумала она и закрыла глаза. Как в колыбели... Не хватает только приятного голоса матери и бутылочки теплого молока. Никогда не забыть ее руки - нежные, горячие, ловкие...

Пенелопа вспомнила колокольчики, висевшие над кроваткой, - сначала над крошкой Сильвией, потом над постелькой Пенелопы, а десять лет назад над Изой. Колокольчики, привязанные цветными ленточками к проволочному каркасу, сделал дед Пако. На базаре он купил пять колокольчиков, отпорол оборки у старых платьев Терезы, за что, правда, очень сильно получил, и привязал ими колокольчики на проволоку. Получилось красиво!

Пенелопа вспомнила, как теплый ветер, врывающийся в комнатку, начинал крутить проволочный каркас, и колокольчики устраивали перезвон, тонкий и звонкий... как голоса ангелов, так говорила Тереза Карденья.

Пенелопа открыла глаза оттого, что в каюте раздаваласьлриглушенная трель.

Что это? Она прислушалась — звуки доносились из соседней каюты.

Чуть позже она услышала мужской голос, который ответил «Алло». Значит, это телефон, догадалась Пенелопа. Но чья соседняя каюта?

Пенелопа приложила ухо к стене. Голос был очень знакомым. Конечно, это каюта Джеймса Гранта!

Пенелопа провела ладонью по стене, обитой бежевой панелью, и закрыла глаза, представляя, что делает ее сосед.

Подойдя к иллюминатору, она увидела, что свет в соседней каюте еще горит, а на темное море ложится тень Джеймса. Вот он расхаживает по комнате, потом наклоняется, видимо ищет что-то в чемодане, вот подходит к иллюминатору. Он так близко... на расстоянии вытянутой руки...

Нельзя... — сказала себе Пенелопа. Нельзя о нем думать! Запрещено! Во благо себе же!

Пенелопа еще долго простояла у иллюминатора. Она смотрела на дрожащую лунную тропу. Она прислушивалась к голосам и шорохам в соседней каюте, но, к счастью или сожалению, ничего больше не услышала.

Сколько прошло времени? Который час? Пенелопе было все равно. Она встала с кушетки и направилась на кухню, выпить перед сном теплого молока.

На палубе было тихо, не играла музыка в кают-компании, там даже свет не горел, пустовала рулевая рубка, также никого не оказалось и на кухне.

Укутавшись в теплую вязаную кофту, Пенелопа открыла холодильник и достала пластиковую бутылку. Налив в небольшой ковш молоко, Пенелопа поставила его на плиту.

— Эх, Маноло! - Пенелопа укоризненно покачала головой. Его черед было дежурить, а он смотался, оставив горы грязной посуды. Все равно сон не приходит, хоть заняться делом...

Засучив рукава, она принялась мыть посуду: тарелки, плоские и глубокие, соусницы, пиалы, бокалы и стаканы, кружки, чайник, а также вилки, ложки и ножи.

Ну, Маноло! Завтра ты получишь! Ой, как получишь! — злилась Пенелопа на парня.

— Почему ты не спишь? — послышался мужской голос.

Пенелопа повернулась, увидела Джеймса и, растерявшись, уронила кружку, отколов у нее ручку.

— Ой! — воскликнула Пенелопа.

— Прости, что напугал. Что-то не спится...

Пенелопа взглянула на Джеймса. Он был в одних шортах... Рельефный торс без единого волоска на груди, на которой висел небольшой круглый медальон, сильные мускулистые руки...

— Молоко! У тебя закипело молоко! — Джеймс показал на плиту.

Пенелопа встрепенулась и сняла ковш с горелки.

— Вместо слегка подогретого получилось кипяченое молоко! - Пенелопа расстроенно покачала головой, поставила ковш на разделочный стол и принялась домывать посуду.