Линли открыл верхний из альбомов, и Барбара пристроилась у него за спиной. Страницы толстого тома были вместилищем новой порции газетных вырезок, только теперь к ним прибавились афиши, концертные программки, буклеты и брошюры музыкального заведения, которое называлось Восточная Лондонская консерватория.

– Интересно, что заставило их отдалиться друг от друга, – задумчиво произнесла Барбара, глядя на этот мемориал Гидеона Дэвиса.

– Это принципиальный вопрос, согласен, – кивнул Линли.

Они просмотрели остальное содержимое коробок и сундуков.

Все оно так или иначе касалось одного из двух детей Юджинии Дэвис – Сони или Гидеона. Можно подумать, рассуждала Барбара, что Юджинии Дэвис не существовало до тех пор, пока не появились ее дети. И когда она потеряла их, то исчезла и сама. Хотя, поправила себя Барбара, потеряла она только одного из детей.

– Нам надо будет найти этого Гидеона, – высказала она свое мнение.

– Непременно, – согласился инспектор.

Они сложили все как было и покинули чердак. Линли закрыл люк на щеколду и сказал:

– Принесите письма из спальни, Хейверс. А потом поедем в этот клуб, «Шестьдесят с плюсом». Может, там узнаем что-нибудь полезное.

Выйдя из коттеджа, они двинулись по Фрайди-стрит в сторону от реки и по пути миновали книжный магазин Теда Уайли. Барбара заметила, что майор следит за ними из-за стойки с художественными альбомами, причем он даже не потрудился скрыть этот факт. Ее внимание привлек носовой платок, который майор держал у лица. Плачет? Притворяется, что плачет? Или просто сморкается? Все-таки интересно, что он чувствует? Три года в ожидании взаимности – долгий срок, особенно если в конце его твои чувства и надежды оказываются никому ненужными.

Фрайди-стрит состояла наполовину из жилых домов, наполовину из офисов и магазинов. Затем она переходила в Дьюк-стрит, где располагался магазин музыкальных инструментов, в витрине которого были выставлены скрипки и виолончели, гитара, мандолина и банджо. Линли попросил Барбару подождать и подошел к витрине, чтобы рассмотреть инструменты. Барбара воспользовалась паузой и закурила. Из чувства долга она тоже уставилась в витрину, не совсем, впрочем, представляя себе, что они с Линли могут увидеть в ней.

Наконец ей надоело, и она спросила у Линли, который продолжал вглядываться в стекло, задумчиво поглаживая подбородок:

– Что? Ну что?

Инспектор ответил:

– Он похож на Менухина. В начале карьеры обоих много общего. Вопрос в том, схожи ли были их семьи. Менухин с первых же шагов получил полную поддержку со стороны родителей. Если Гидеон не…

– Мену… кто?

Линли бросил на нее взгляд.

– Еще один вундеркинд, Хейверс. – Он сложил руки на груди и переступил с ноги на ногу, как будто приготавливаясь к длительной лекции. – Тут есть над чем подумать: что происходит с жизнями родителей, когда они узнают, что их отпрыск – гений? На их плечи ложатся обязанности совсем иного плана, чем обязанности родителей обычного ребенка. А теперь добавьте к этим обязанностям еще и проблемы, с которыми сталкиваются родители другого необычного ребенка.

– Ребенка вроде Сони, – вставила Хейверс.

– И тот и другой набор обязанностей требует от родителей максимум напряжения и внимания, и тот и другой одинаково труден, но при этом труден по-своему.

– Но одинаково ли вознаграждаются родители в обоих случаях? И если нет, то как родители справляются? И как сказывается выполнение этих обязанностей на их браке?

Линли кивнул, не отрывая взгляда от скрипок. Обдумывая его слова, Барбара не могла не задаться вопросом, не заглядывает ли он в собственное будущее, рассматривая инструменты. Она еще не говорила ему о разговоре с его женой, состоявшемся прошлым вечером. Подходящего момента пока не нашлось. Но с другой стороны, его последние рассуждения давали ей отличный повод затронуть эту тему. И может, ему даже приятно будет поделиться с благожелательным слушателем потенциальными переживаниями относительно беременности Хелен. Не взваливать же эти переживания на беременную жену!

И она решилась.

– Немного волнуетесь, сэр? – спросила она и с некоторой тревогой затянулась сигаретой, потому что, хотя она проработали в паре с Линли уже три года, сферу частной жизни друг друга они затрагивали редко.

– Волнуюсь? О чем, Хейверс?

Она выпустила дым вбок, уголком рта, стараясь не дыхнуть в лицо напарника, который в этот момент обернулся к ней с вопросительным видом.

– Хелен вчера рассказала мне о… ну, вы знаете. Должно быть, тут есть о чем волноваться. Время от времени все об этом начинают переживать. Ну, вы понимаете. То есть…

Она провела рукой по волосам и застегнула верхнюю пуговицу куртки, но тут же вновь расстегнула ее, почувствовав, что задыхается.

Линли качнул головой.

– А-а… Ребенок. Да.

– Тут могут быть тревожные моменты, наверное…

– Да, моменты могут быть, – ровным голосом подтвердил Линли. Потом сказал: – Пойдемте, – и быстро зашагал прочь от магазина музыкальных инструментов, закрывая тему.

Странный ответ, раздумывала Барбара, догоняя инспектора. А потом поняла, что ожидала от него стереотипного ответа на ее вопрос о грядущем отцовстве. У этого парня впечатляющее генеалогическое древо. У него есть титул и семейное поместье, унаследованное им в двадцать с чем-то лет. То есть все вокруг него только и ожидают, что в ближайшее время он произведет наследника. И следовательно, он должен бы радоваться тому, что выполнит этот долг, да еще так быстро – в первые же несколько месяцев супружества.

Она хмуро докурила сигарету, потом швырнула окурок на асфальт. Он приземлился в лужу возле поребрика. «Мы совсем ничего не знаем о тех, рядом с кем живем», – подумала Барбара.

Клуб «Шестьдесят с плюсом» занимал скромное здание рядом с автомобильной стоянкой на Альберт-роуд. При входе Барбару и Линли встретила женщина с крупными зубами и рыжими волосами, одетая в несуразное цветастое платье, более подходящее для вечеринки в летнем саду, чем для серого ноябрьского дня. Она продемонстрировала им свой устрашающий оскал и представилась как Джорджия Рамсботтом, клубный секретарь, «единогласно утвержденный пятый год подряд». Чем она может им помочь? Речь идет об их родителях, которые не решаются самостоятельно наводить справки о деятельности клуба? Или о недавно овдовевшей матери? Или об отце, который пытается примириться с потерей возлюбленной половины?

– Порой наши пенсионеры, – сказала она, очевидно не причисляя себя к таковым, несмотря на тугую блестящую кожу на лице, которая говорила о ее усилиях по борьбе с процессом старения, – не очень охотно принимают перемены в жизни, вы согласны?

– Не только пенсионеры, – любезно произнес Линли, а затем достал свое удостоверение и представил себя и Барбару.

– О господи. Простите. Я по привычке решила… – Джорджия Рамсботтом понизила голос. – Полиция? Не знаю, смогу ли быть вам полезной. У меня ведь всего лишь выборная должность, понимаете ли.

– Пять лет подряд, – подхватила Барбара. – Поздравляем.

– Это что-нибудь насчет… Но в таком случае вы, наверное, желаете поговорить с нашим директором? Сегодня ее пока нет – уж и не знаю, что вам сказать, у Юджинии часто возникают неотложные дела вне стен клуба, но я могу позвонить ей домой, если вы не против подождать в игровой комнате.

Она указала на дверь, из которой вышла, чтобы встретить их. В проеме виднелись столики, за которыми по четверо сидели карточные игроки, по двое – шахматисты, а одиночка раскладывал пасьянс, явно возбужденный вопреки общеизвестному успокаивающему эффекту этого занятия, периодически восклицая: «Черт возьми!» Сама же Джорджия шагнула в другую сторону, к закрытой двери с табличкой «Директор» на полупрозрачном стекле.

– Я только позвоню из ее кабинета, одну минуту.

– Вы говорите о миссис Дэвис? – спросил Линли.

– Да, о Юджинии Дэвис. Разумеется. Обычно она проводит здесь почти все время, за исключением дней, когда работает в одном из приютов. Она такая добрая, наша Юджиния. Такая щедрая. Воплощенное… – Тут Джорджия Рамсботтом запнулась, не зная, как закончить метафору, а потом и вовсе бросила ее. – Но если вы пришли к ней, то, должно быть, уже наслышаны о… Я хочу сказать, ее добродетельность широко известна… Потому что иначе…