— Мы находимся в старой цистерне. Вода Флит заливала ее до краев, и стенки стали мягкими. На этих стенах можно было бы написать истории наших жизней!

Шеннон не писала. Она изображала основные этапы своей жизни, как это делал еврей Манассия в комнате Господского дома. Благодаря этим рисункам Кастелл присутствовал на вечере, когда Шеннон удочерил Августус Муир, был свидетелем ее золотой юности на Родерик-Парк, учебы в библиотеке; он познакомился с Трейси, потом увидел ее братьев и сестер и, наконец, приезд в замок в Драйбурге, в Шотландии.

Больше к рисованию у Шеннон не лежала душа.

Лето выдалось невыносимым. Жара усилила зловоние Флит. Шеннон не могла уже подняться. В течение нескольких месяцев она лежала в том месте застенка, откуда могла доставать свою скромную порцию еды, которую тюремщики просовывали в маленькое отверстие внизу двери. В это отверстие могла пролезть только рука.

Кастелл вбил себе в голову, что Шеннон должна двигаться. Он носил ее на руках, ставил на ноги, но очень осторожно, словно она была фарфоровой куклой.

— Это бесполезно, — говорила Шеннон. — Я никогда не выйду отсюда.

— А я выйду. И как только я окажусь на свободе, клянусь вам, я спасу вас!

— Обещайте мне, что будете заботиться о моем мальчике.

— Нет, вы сами будете о нем заботиться.

Стражники никогда не входили в камеру, они просто два раза в день приносили еду. Если Шеннон или Роберт забывали просунуть под дверь пустую миску, они оставались голодными.

Пришла осень, а с ней и первые холода. Не было никаких новостей, которым Кастелл мог бы обрадоваться. Каждый день он напрасно расспрашивал тюремщиков.

Грянули морозы, и архитектор серьезно забеспокоился.

— Я не переживу зиму.

Кастелл хотел позвать на помощь через «глаз Каина».

— Надо вопить во весь голос, чтобы вас услышали на улице, — сказала ему Шеннон. — Это оглушительно. Но тогда войдут тюремщики и изобьют вас. Но даже если прохожие нас услышат, что от этого изменится?

— Они смогут предупредить мою жену. Кто-нибудь придет нам на помощь. Передаст записку!

— Забудьте о ваших могущественных друзьях. Надейтесь только на то, что они вас не забыли.

В октябре из-за проливных дождей Флит вышла из берегов. Ее грязные воды затекали в камеру через маленькое зарешеченное окошко.

Запах был невыносимый.

В конце концов сточные воды размыли стенку цистерны и от нее в шести метрах от земли отвалился кусок.

Это навело Роберта Кастелла на дерзкую мысль.

Он принялся скрести стенку. Постепенно старый известковый раствор, который некогда служил изоляцией для цистерны, отваливался. Наконец пальцы Кастелла почувствовали сырую землю.

Он сделал два углубления шириной и глубиной в полфута. Углубления находились друг от друга на расстоянии в сорок сантиметров. Затем он вновь стал скрести стенку, но уже метром выше.

— Что вы делаете? — спросила Шеннон.

— Спасаю нас.

Кастелл делал своего рода ступени, с помощью которых он собирался преодолеть двенадцать метров, отделявшие его от зарешеченного окошка.

— Вы только сломаете себе шею.

— Умереть от падения или умереть от холода — какая разница?

Солнечные лучи практически не проникали в цистерну. Дневной свет освещал лишь верх ее, да и то только около полудня.

— Наши стражники увидят только те углубления, которые будут сделаны на двух последних метрах, — рассуждал Кастелл. — Еще надо, чтобы они вошли и соизволили поднять глаза. Когда я доберусь до решетки, я смогу позвать кого-нибудь из прохожих. И если провидение обратит на нас взор, мы будем спасены!

Шеннон с удивлением отметила, что она вновь начала надеяться. Она, затаив дыхание, смотрела, как Кастелл, метр за метром, карабкался по стенке цистерны. Он стер кожу на кончиках пальцев, некоторые углубления проседали под его весом.

Упав с шестиметровой высоты, Кастелл сломал ребро и был вынужден ждать несколько недель, корчась от боли в становящемся ледяным застенке, прежде, чем смог продолжить работу. На этот раз Шеннон заботилась о нем.

И начале декабря Кастелл наконец добрался до вожделенной решетки. В тот день, когда его рука ухватилась за один из прутьев, он и Шеннон плакали.

— Теперь надо все обдумать. Ничего нельзя оставлять на нолю случая.

На следующее утро Кастелл взобрался к оконцу и стал ждать, когда сын Шеннон, Филипп, как обычно, ударит два раза по решетке, чтобы сообщить матери, что с ним все в порядке.

Мальчик чуть не упал, увидев в слабом утреннем свете костлявые окровавленные пальцы, покрытые грязью, судорожно вцепившиеся в решетку, и смертельно-бледное лицо.

— Ты Филипп? Меня зовут Роберт Кастелл, меня бросили сюда, как и твою мать.

— Как она? Как вы, мсье?

— Она с трудом держится. Послушай меня. Ты должен пойти в Дархэм-Ярд и найти мою жену Мэри Кастелл. У мисс Джонс. Скажи ей, что со мной обращаются хуже, чем с убийцей, что моя жизнь в опасности. Она должна пойти к моему другу Джеймсу Оглеторпу и молить за меня. Запомнил? Оглеторп! Скорее, пока нас не заметили стражники. Если я буду спасен, то и твоя мать будет спасена. Я даю тебе слово. Беги! Беги!

Филипп так и подпрыгнул на месте. Новость его ошеломила. У мальчика закружилась голова. Он плохо ориентировался в Лондоне и не знал, куда бежать. Тогда он отправился в «Красный мундир» и рассказал обо всем Кену Гудричу.

— Дархэм-Ярд, говоришь? Я знаю, где это! Я провожу тебя. Надо торопиться!

Кен оставил лавку на попечение жены и пошел с Филиппом разыскивать мисс Джонс. Они спустились через Клеркенвелл к Темзе.

Дархэм-Ярд простирался между Стрэндом и рекой.

Придя в квартал моряков и торговцев, они принялись спрашивать, где живет мисс Джонс, но безрезультатно. Гудрич решил расспросить жителей домов, стоявших вдоль Стрэнда. Они обходили дом за домом, пока наконец не нашли тот, что был им нужен.

Мисс Джонс жила наверху в маленьком домике, перед которым раскинулась небольшая квадратная лужайка. Ночью выпал снег, и четверо ребятишек забавлялись, играя в снежки. Мисс Джонс была вдовой лет пятидесяти.

Она сказала Филиппу и Кену, что Мэри Кастелл скоро придет.

Друзья прождали целый час. Супруге Кастелла было двадцать восемь лет. Еще красивая, несмотря на усталое лицо, она чуть не упала в обморок, когда Филипп повторил слова ее мужа.

Заливаясь слезами, она говорила, что постоянно подает прошения в суд по делам о несостоятельности, чтобы ей разрешили видеться с мужем, но клерки всякий раз отвечают, что управляющий тюрьмой Флит Бэмбридж пожаловался, что Кастелл задолжал за проживание и пытался его подкупить.

— Я обратилась к типографу, которому Роберт должен пятьдесят фунтов. Но он решил, что я пытаюсь разжалобить его, придумывая разные истории, и отказывается действовать до тех пор, пока ему не заплатят.

— Надо обратиться к мсье Джеймсу Оглеторпу, как велел ваш муж! — воскликнул Филипп. — Сейчас речь идет уже не о его свободе, а о его жизни!

— Мсье Оглеторп — настоящий друг, — согласилась Мэри Кастелл. — Он подписался на два экземпляра книги Роберта о римских виллах, чтобы нас поддержать. Только он живет в Годалминге, в Суррее! Это более чем в сорока милях отсюда! У меня нет возможности туда поехать.

— Поеду я! — воскликнул Кен Гудрич. — Филипп, отведи мадам Кастелл и детей в «Красный мундир». Марсия займется ребятишками, пока вы вдвоем вновь попытаетесь поговорить с мсье Кастеллом.

Кен уверял Мэри:

— Мадам, если этот мсье Оглеторп хотя бы наполовину такой сердечный человек, как вы говорите, я смогу его убедить все бросить, приехать в Лондон и спасти вашего мужа и несчастную Шеннон!

Мэри Кастелл поцеловала ему руку. Она рассказала, как найти поместье Вестброк, где жил Оглеторп.

— Хорошо! — сказал Гудрич. — Собирайте ребятишек и следуйте за этим юным мужчиной!

Филипп спросил:

— Но как вы доберетесь до Суррея?

Кен Гудрич улыбнулся:

— Если понадобится, то ползком!