Стас взял длинную паузу, уставился в потолок и назвал цифры. Голос оператора сделался человеческим. Дальше пошло легче, но везде говорили одно: получить новые банковские карты можно будет дней через десять. И то по возвращении в Америку. Когда разговоры закончились, Стас впал в глубокую грусть.

– По моим картам сделали дорогие покупки. Я потерял в общей сложности…

На листке бумаги он написал общую сумму потерь за вчерашний вечер и показал Радченко.

– Ничего себе, – сказал тот. – Ну, главное, что голова на месте. Теперь прими душ. Нам предстоит найти несколько подруг и друзей Аллы. Их адреса и телефоны у меня в кармане. До зарезу надо получить заявления этих людей. То есть письменно засвидетельствовать, что Алла жива и здорова. Хватит свидетельств трех человек. Как только соберем бумаги, пойдем в суд. Заручившись поддержкой свидетелей, докажем как дважды два, что женщина, найденная в парке мертвой и впоследствии кремированная, – это не Алла Носкова, а неустановленная гражданка, внешне похожая на Аллу.

– Понимаю, – кивнул Стас, занятый совсем другими мыслями. – А что это за ужасы по телику передавали? Шоу какое-то? Для тех, кто любит пострашнее?

– Обычные новости, – ответил Радченко. – Поторопись. Алла уже собралась и ждет внизу.

С утра по средам Леонид Солод устраивал прием посетителей. Он не пользовался своим парадным кабинетом, где недавно беседовал с Радченко, а давно уже выбрал для этих целей старое одноэтажное здание с осыпавшейся штукатуркой, ржавой железной крышей и высокой печной трубой, стоящее на дальних задворках усадьбы.

Сегодня все двигалось по раз и навсегда накатанной колее. В приемной собрались люди разного положения и достатка. Были тут городские чиновники, которые приезжали, чтобы решить какой-то мелкий вопрос – как правило, земельный. Попадались бизнесмены, эти обычно просили замолвить словечко кому-то из влиятельных знакомых Солода в Москве. Если Леонид Иванович брался помочь, то вопрос, который чиновники могли мурыжить годами, но не решить, оказывался улаженным всего за пять минут. Солод имел два с половиной процента от суммы каждого контракта, заключенного при его участии. Или сам назначал фиксированную плату за услугу.

Часами в приемной мучились хозяева небольших предприятий, которые Солод сначала дотировал, потом банкротил и прибирал к рукам за бесценок. Должники – самые большие зануды; они всегда просили отсрочку, хотя в глубине души понимали, что дышать им долго не дадут и лавочку прикроют до нового года. Да еще невозвратных долгов останется столько, что впору не в чужой приемной околачиваться, а бежать за границу. Или гроб заказать.

Пока люди дожидались в приемной, Солод лежал на широком, очень низком топчане, обитом полосатой красно-зеленой тканью, и листал деловые бумаги. Он пристроил ноги на круглый твердый валик, такой высокий, что босые ступни оказались выше головы. Закинул ногу на ногу, иногда поднимал и опускал голову, которая покоилась на подушке с золотыми кистями. Переворачивая листы, позевывал. Распахивал шелковый халат и чувствовал, как кожу приятно холодит струя воздуха от направленного в его сторону вентилятора.

– Угу, вот как, – прошептал Солод. – Хм-м-м.

– Что-что? – подал голос посетитель. – Простите, не понял.

У противоположной стены на единственном скрипучем стуле с жесткими вытертыми до белизны подлокотниками сидел мужчина в твидовом костюме, галстуке и темных туфлях. Это владелец крупного комбината строительных материалов, некий Василий Липатов, изнемогая от жары и духоты, дожидался, когда авторитетный акционер предприятия просмотрит финансовый отчет за первое полугодие. Обычно Солод такими пустяками не занимался – у него в кармане помещается много собственности, на него работают квалифицированные менеджеры. Если большой бизнесмен станет выполнять за своих клерков бумажную работу – какой он, к черту, хозяин?

Но тут случай особый, тут надо самому вмешаться. Комбинат в прошлом году на доллар инвестиций дал пять баксов чистой прибыли, дивиденды на обычную акцию составили… Солод присвистнул, вспомнив цифру. Когда в отрасли наметился спад, комбинат снова оказался курицей, несущей золотые яйца. Солод бросил папку с бумагами на пол, сделав вид, что чтение ему наскучило.

– Как Маришка? – спросил он.

В этой комнате Солод всегда разговаривал тихо, почти шепотом. Кроме того, он знал, что Липатов страдает жестокими приступами радикулита. Сделать резкое движение или согнуться в поясе для него всегда сильная, почти нестерпимая боль. Люди, попадавшие на прием, были вынуждены подниматься с того самого единственного стула, стоявшего у противоположной стены, делать несколько шагов в сторону топчана, на котором лежал хозяин, а потом низко нагибаться, потому что голос Солода был едва слышен. В таком полусогнутом положении проситель проводил бльшую часть времени.

– Что? – Не расслышав вопроса, Липатов подскочил на месте, вальсирующей походкой приблизился к лежаку. – Виноват, не понял?

– Маришка как? – еще тише, придушенным шепотом спросил Солод.

– Спасибо, что вспомнили… – Липатов, превозмогая боль в пояснице, склонился над Солодом. – Я ей передам. Как уж она рада будет! Как рада, когда услышит…

– А Коля как?

Липатов только по движению губ понял, что речь о его младшем сыне. Боясь пропустить новый вопрос, он застыл в неудобной позе, задом кверху и головой вниз. Кровь прилила к физиономии, которая сделалась розовой. Шея, перетянутая галстуком, налилась краснотой, рельефно выступили синие жилы.

– Спасибо, слава богу, – Липатов выдавил жалкую улыбку. – Двенадцать лет скоро исполнится. Я в следующем году собираюсь его в Англию отправить. Науки постигать. Там учителя отменные и всякое прочее… Пусть сорванец ума набирается.

Солод неопределенно хмыкнул. Можно было так понять, что учебу за границей он не одобряет. Липатов дал задний ход:

– Ну, с Англией еще ничего не известно. Да и чем их учителя лучше наших? Один пустой гонор. А деньги берут такие….

– Теперь о деле, – прошептал Солод. – У меня двадцать процентов акций комбината, у тебя двадцать шесть. Остальное у мелких акционеров и государства. Мне нужен пятьдесят один процент, не меньше. Тебе и десяти хватит. Ну, в деньгах ничего не потеряешь. Если будешь хорошо работать.

– Но как же…

– Хорошо работать и выполнять мои решения, – закончил мысль Солод. – В том месяце соберешь внеочередное собрание. Доведи до общего сведения: предприятию нужны инвестиции на развитие и оборотные средства. Поэтому необходима дополнительная эмиссия акций. Твоя задача – размыть долю государства и акционеров до пятнадцати процентов. Не больше. Понимаешь?

– Но акционеры… Может случиться большой скандал. Очень большой. С ними будет нелегко договориться.

– Мои ребята договорятся. Понял?

Липатов подхватил с пола папку и, пятясь к двери задом, пробормотал «спасибо» и «доброго здоровья».

Оставшись один, Солод придвинул ближе пепельницу, уже полную окурков, пустил дым и стал вспоминать, сколько лет знает Липатова. Но не вспомнил точную цифру. Лет восемь, не меньше. В пору их знакомства Липатов был преуспевающим бизнесменом, который высоко задирал нос, а на Солода глядел сверху вниз, словно на собачку, таскающую хозяину тапочки, или на безответного слугу. Он считал Леонида Ивановича человеком нечистым на руку, построившим карьеру за счет удачной женитьбы. Липатов отпускал в его адрес иронические, а порой оскорбительные замечания, думая, что друзья не донесут. В ту пору он совсем не разбирался в людях. Да и сейчас ничему не научился.

Если бы не помощь тестя, Солода близко не подпустили бы и к таким, как Липатов, и ему подобным персонажам. Гоношистая компания вращавшихся в самых высоких кругах, все они – члены Ротари-клуба и ряда других привилегированных закрытых сообществ. Теперь к Солоду отношение прямо противоположное. Тот же Липатов прекрасно знает, что старый знакомый может втоптать его в грязь. Может в этой грязи утопить. А может из нее вытащить. Поэтому и бегает на цырлах и, переступая этот порог, забывает о своем радикулите.