– Все будет хорошо, – склонившись к уху матери и крепко обняв эту разом так постаревшую за ночь женщину, прошептал я. – Не сомневайся. Просто верь мне, – отстранился и посмотрел ей в глаза. – Просто верь.

– Ты так изменился после смерти отца, Николай, – заглядывая мне в лицо, сказала мать. – Возмужал, стал тверже, резче. Совсем уже взрослый. Только глаза стали чужими, как будто это и не ты вовсе.

Я внутренне напрягся. Ответить на это мне было совершенно нечего, да моего ответа никто и не ждал. Постояв с матерью еще пару минут в окружении почтительно смолкших придворных, я отправился на поиски Игнатьева, попросив послать за мной, как только Лиза проснется.

– Ваше Величество, – перехватил меня в коридоре Рихтер. – Перед дворцом собралась огромная толпа горожан, – напористо излагал он. – Среди них бродят порой самые безумные слухи. Ваше появление и всего несколько слов здорово охладили бы пыл толпы.

– Сейчас выйду к ним, Оттон Борисович, – быстро отреагировал я. – Готовьтесь.

Рихтер тотчас откланялся и умчался в сторону ворот, а я, не торопясь, направился к лестнице, ведущей к выходу на Дворцовую площадь. Проходя мимо окон, выходящих на нее, я глянул на улицу – людское море затопило все пространство, докуда только хватал глаз. Вот ведь! А с другой стороны дворца, куда выходили окна моего кабинета, все казалось так спокойно…

Когда я достиг указанного выхода, то обнаружил там небольшое вавилонское столпотворение. В центре его был начальник моей охраны, осипшим голосам втолковывая обступившим его офицерам то, как должны встать войска. Наконец Рихтер отпустил офицеров и они, козырнув, умчались на площадь.

– Ваше Величество, нужно немного подождать, пока мы проведем перегруппировку войск, – завидев меня, принялся объяснять Оттон. – Между вами и толпой встанет Смоленский полк. Удержит толпу в случае чего. Покушение маловероятно, но всякое может случиться. Не стоит сбрасывать со счетов и саму толпу. Опасность несет не только ее гнев, но и любовь.

– Хорошо, – покладисто согласился я. Желание рисковать своей шкурой за сегодня мне отшибло напрочь.

Наконец все необходимые приготовления были завершены, и я получил «добро» от начальника своей охраны. В сопровождении десятка телохранителей я вышел из дворца, прошел к ровным рядам выстроившихся солдат Смоленского полка, поднялся на приготовленный для меня постамент и оглядел площадь. Людское море, разлившееся передо мной за барьером солдатских спин, замерло в ожидании.

– Подданные Российской империи, к вам обращаюсь я! – насколько позволил голос, громко начал свое выступление я. – Сегодня ночью мятежные поляки хитростью проникли во дворец и сделали попытку убить меня. Им это не удалось! – сделав отрицающий жест, констатировал я очевидное. – Но им удалось нанести тяжелую рану прямо мне в сердце! Мой сын, мой едва родившийся первенец умер сегодня ночью, – я замолчал, переводя дыхание. Людское море гневно зашумело. – Оставьте мысли о каре мятежников. Их покараю я и закон! – постарался снизить градус настроений я. – Прошу всех разойтись по домам, – закончил я и спрыгнул с постамента.

– Андрей Александрович! – обратился я к своему секретарю, едва войдя в приемную. – Узнайте, где, черт побери, Игнатьев?!

– В Петропавловской крепости, Ваше Императорское Величество. Непременно обещает быть к пяти часам, – тут же отозвался Сабуров.

Его до того всегда безупречный костюм был слегка помят, а на лице явно выделялись раскрасневшиеся глаза. «Тоже не спал эту ночь», – подумалось мне. Еще бы, вчера, в день покушения, моя приемная стала своеобразным штабом подавления мятежа. Сюда стекалась вся информация, и я, и Рихтер с Игнатьевым, и министры – все мы обменивались записками через вестовых, которых в такой суматохе, когда никто не знает, где находится адресат послания, некуда было отправить, кроме как в приемную. Андрею выпала нелегкая доля – отслеживать все перемещения Кабинета по городу и организовать обмен информацией между нами. Надо сказать, справился он с ней весьма достойно.

– Позволю себе напомнить, Ваше Величество, что его превосходительство министр финансов и с товарищем все еще ожидают вас в кабинете, – прервал мои мысли секретарь.

– Знаю! – рявкнул я в ответ так, что заставил Сабурова вздрогнуть. С прошлой ночи я никак не мог успокоиться. Нервы плясали, словно струны на гитаре, – опустив руку на твердую поверхность, я то и дело начинал выбивать пальцами какие-то сложные ритмы, чего за мной отродясь не водилось.

– Прости, Андрей, – искренне извинился я за невольный срыв. – Ты всю ночь во дворце? Пойди, поспи часок, я разрешаю.

– Простите, Ваше Величество, но я вынужден вам отказать, – бесстрастно ответил Сабуров.

– Что? – непонимающе переспросил я.

– Я остаюсь, – спокойно ответил мне Андрей. – Здесь еще много работы, и кроме меня ее выполнить некому.

– Но ты вовсе не обязан…

– Обязан. Это мой долг, – отрезал Сабуров, не поднимая взгляда.

– Ну что ж, делай как знаешь, – махнул я рукой и нерешительно остановился на пороге кабинета. – Андрей, скажи, вчера тебе было страшно? – неожиданно для самого себя спросил я.

– Конечно, было, – не отрываясь от работы, спокойно признался мой секретарь. – Не боятся только последние дураки и самые отчаянные смельчаки. Впрочем, одних от других порой ничем не отличить, – добавить он.

Как ни странно, ответ Сабурова меня удовлетворил. Кивнув, я прошел в кабинет, кинув за спину:

– Андрей Александрович, сообщите Игнатьеву, как только он появится во дворце, что я жду его у себя.

– Всенепременнейше, Ваше Императорское Величество! – донеслось мне в ответ.

Отворившись, дверь в кабинет открыла мне Рейтерна и Бунге, сидевших на диване, слева от стола, с самыми мрачными лицами, которые мне когда-либо доводилось у них видеть. Даже многочасовое обсуждение внешних долгов империи не могло настолько вогнать их в депрессию. Едва завидев меня, они вскочили и рассыпались в соболезнованиях.

– Я всем сердцем скорблю о вашей потере, – поклонившись ниже обычного, печально сказал Бунге.

– Примите мои искренние соболезнования, Ваше Величество, – подавленным голосом вторил ему Рейтерн. – Это великая утрата для всех нас. – Мне показалось, что у этого старого циника в глазах блеснули слезы.

– Благодарю за сочувствие, – сдержанно поблагодарил я их.

– Как императрица? Шестов ничего не говорит! Ее здоровью ничего не угрожает? – начал расспрашивать меня Бунге.

– Ее душевному здоровью нанесена тяжелая травма, – выдавил я из себя. – Но врач заверил меня, что она поправится.

– Господи, Николай Александрович! – воскликнул Бунге. – Да на вас лица нет! Вам нехорошо?

– Просто усталость, Николай Христианович. Просто усталость. – Я прошел к своему креслу. – Прошу вас, присаживайтесь, – располагаясь на своем месте за столом, сказал я.

Дождавшись, когда ближайшие сподвижники, немного успокоенные моими словами, рассядутся, я продолжил:

– К сожалению, Игнатьев запаздывает. Давайте, чтобы не терять времени даром, я введу вас в курс дела. – Финансисты подавленно кивнули.

Не успел я закончить эту фразу, как в кабинет без доклада практически ворвался начальник разведки.

– Вечер, господа, – поприветствовал присутствующих Игнатьев, – не могу сказать, что добрый, но я рад видеть всех вас в здравии.

– Взаимно, граф. Докладывайте, уверен, у вас есть новости, – поторопил я Николая Павловича.

Игнатьев прошел на середину кабинета и остановился в трех шагах от моего стола. Немного развернувшись корпусом в сторону расположившихся на диване Рейтерна и Бунге, он начал доклад.

– Судя по всему, покушение было выполнено силами весьма узкой и закрытой группы заговорщиков. На данный момент в Польше неизвестно даже о факте покушения и обстановка весьма спокойная. Однако, – здесь Игнатьев сделал паузу, – возможно, уже завтра Царство взорвется. В таком случае мы ожидаем масштабных выступлений в Варшаве, Лодзи, Плоцке и других крупных городах. Но есть шанс сделать удар на опережение. Если мы плотно возьмем под колпак газеты и будем очень дозированно выдавать информацию. Циркулирующие в обществе слухи вряд ли смогут сколь-нибудь сильно насторожить польских магнатов и шляхту.