Жил Егор Никитич в доходном доме на Пятой линии Васильевского острова. Потапов велел извозчику остановиться возле семнадцатого номера, расплатился и направился под арку громоздкого шестиэтажного дома.

Подниматься пришлось по узкой и плохо освещенной лестнице на третий этаж. Возле высокой коричневой двери следователь на секунду задержался, нажал на кнопку звонка.

Какое-то время стояла тишина, затем в коридоре послышались глухие шаги и женский голос недовольно спросил:

– Кто?

– Мне бы Егора Никитича, – ответил Потапов.

– Кто спрашивает?

– Товарищ по службе.

– Нет у него товарищей. И службы нет, – ответил все тот же голос, и шаги стали удаляться.

Потапов снова нажал на звонок.

На сей раз дверь открылась, и на пороге возникла высокая худая дама за пятьдесят. Внимательно посмотрела на визитера, чем-то он, видимо, ей понравился, она неожиданно пригласила:

– Войдите.

Следователь вошел, пошаркав ногами о половик, двинулся следом за женщиной в глубину квартиры.

Квартира была просторная и неуютная – потолки высоченные, стены голые, мебели почти никакой.

Вошли на кухню, хозяйка кивнула на один из табуретов, сама села напротив.

– Говорите.

– Я из следственного управления, – произнес Потапов, кладя шляпу на стол. – Мы когда-то с Егором Никитичем служили вместе.

– И чего хотите?

– Поговорить с ним.

Дама помолчала, затем тяжело вздохнула и попросила:

– Оставьте его, господин. Дома его нет, а сказать ничего путного я вам не смогу.

– А где он?

– Сказала же нет! А даже если бы и был, я бы не позвала. Праздные разговоры ему сейчас только во вред.

Потапов полез в нагрудный карман, вынул плотный пакет, положил перед хозяйкой.

– Денежное вспомоществование. Из департамента. Его там по-прежнему ценят и уважают.

Женщина взяла конверт, пересчитала находящиеся в нем деньги, посмотрела на визитера глубокими уставшими глазами.

– Очень даже кстати. Егор Никитич ведь совсем обезденежен.

Неожиданно в кухню вошли два паренька и девица. Паренькам было лет по десять-двенадцать, девице на вид – пятнадцать.

– Дети Егора Никитича, – тихо произнесла дама.

Мальчики никак не отреагировали на ее слова, девица же сделала неудобный к моменту книксен.

Следователь привстал, назвался.

– А папенька еще спят, – вдруг сообщила девочка. – Наверно, надобно будить.

– Тебя за язык дернули? – возмутилась женщина. – Ступайте к себе и не высовывайтесь, пока не позовут!

– Но ведь папенька просили разбудить их не позднее обеда, – возразила дочка.

– Не твоего ума дело!.. Марш отсель!

Когда дети послушно гуськом покинули комнату, дама недовольно произнесла:

– Не дети, а чистое наказание.

– Может, разбудите? – неуверенно попросил Потапов.

Дама вздохнула, еще раз заглянула в конверт с деньгами, сунула его под кофту и вышла из кухни.

Следователь встал, прошелся из угла в угол комнаты, и в этот момент сюда снова вошла девочка.

– Меня зовут Дарья, – представилась. – А вас?

– Георгий Петрович.

– Вы, Георгий Петрович, папеньке денег не давайте, ежели принесли. Он всегда был выпивающим, а последнее время и вовсе стал больным.

Заслышав шаги, девочка мигом направилась к двери, едва не сбив заглядывающих сюда братьев.

На кухню вошла сначала хозяйка, затем нехотя, с хмурым видом там появился и сам Гришин.

Выглядел он крайне плохо – похудевший, сутулый, регулярно откашливающийся.

Остановился на пороге, с явным неудовольствием посмотрел на гостя, махнул жене:

– Ступай к себе.

– Господин ненадолго, – возразила та. – Ему на службу надобно.

– Я не тороплюсь. – Потапов подошел к бывшему следователю, протянул руку: – Здравствуй, Егор Никитич.

Гришин с некоторым замедлением протянул все-таки ладонь в ответ.

– Слушаю, Георгий Петрович. С чем явился?

– Просто повидаться, – пожал тот плечами. – Вон сколько лет не виделись.

– Вранье. Из департамента полиции люди просто так не приходят. Непременно с пакостью. Или чего-то приперло. Зачем понадобился?

– Есть разговор, Егор Никитич.

– Ты видишь, в каком я состоянии?

– Вижу.

– И какой разговор может быть?

– Значит, в другой раз.

Потапов хотел было выйти, но Гришин придержал его:

– Погоди. – Внимательно посмотрел ему в лицо. – При деньгах?

– Есть маленько.

– Пойдем в кабак, там расскажешь.

– Так ведь выпьешь, и никакой разговор не получится.

– Получится!.. У меня мозги светлеют, когда опохмелюсь. – Гришина слегка повело, он схватился за стол, крикнул: – Дашка, собирайся, пойдешь с нами!

Кабак был полуподвальный, затхлый, с несколькими шумными клиентами, судя по всему завсегдатаями. Те уже были в подпитии, и не исключалась традиционная свара.

Гришин с видом завсегдатая выбрал удобный по расположению стол, рухнул на табуретку, кивнул дочке на соседний:

– Сиди там и не мешай.

Даша послушно уселась, принялась отрешенно водить глазами по засаленным деревянным стенам кабака.

Егор Никитич жестом позвал полового, тот подрулил к столу, вежливо изогнулся:

– Слушаюсь.

– Бутылку хреновухи, студень с горчичкой и хлебушка, – распорядился Егор Никитич половому, кивнул на дочку: – А мамзельке стакан узвору. Можно с пирожным.

– Будет сделано, господин.

Половой удалился. Гришин тяжело и надсадно закашлялся вновь, объяснил:

– Как застудился в зиму, с тех пор и мучает мокрота. – Закурил, с прищуром через табачный дым посмотрел на визитера. – Излагай, Георгий Петрович.

Потапов чуть поелозил на стуле, в упор посмотрел на бывшего следователя.

– Начальство, Егор Никитич, проявило к тебе неожиданный интерес. Едва ли не в спешном порядке.

– И кто ж начальство в жареное место клюнул?

– Нашелся один петушок.

– Неужто так серьезно клюнул?

– Суди сам, ежели на тебя, опального, розыск организовали. В департаменте ведь после самострела на тебе сразу крест поставили. А тут, гляди, понадобился.

– Все это не столько забавно, сколько глупо, – усмехнулся Гришин, взял принесенный половым графин, разлил по рюмкам. – Давай, Георгий Петрович, за встречу. Непонятную, хотя и с элементами интриги.

Чокнулись, выпили. Гришин, шумно сопя носом, намазал горчицу на кусок хлеба, стал закусывать, от удовольствия мотая головой и вытирая слезы. Налил по второй.

– Папенька, – подала голос Даша, аккуратно отщипывая ложечкой пирожное, – я все вижу, все замечаю. Не увлекайтесь, иначе до дома не дойдем.

– Не дойдем, так донесут, – отмахнулся тот и снова поднял рюмку. – Знаешь, за что, Георгий Петрович, давай выпьем?.. Никому не говорил, а тебе решусь.

– Неужели доверяешь?

– Не доверяю. Но больше не могу молчать. Важно хоть кому-то выразиться. Семь лет молчал, некому было сказать. Жена испугается, дети не поймут. А тут ты нарисовался – господин не до конца глупый и не до конца подлый.

– Благодарю за оценку, Егор Никитич.

– Не перебивай… Давай за тоску мою выпьем. Ежечасную. Все эти годы. Ежечасную и постыдную. Когда мордой в подушку, сопли в кулак. Воешь в перо… Чтоб никто не видел и не слышал. Потому что недостойно жил и так же недостойно пытался уйти из этой поганой жизни. Но даже и этого не смог сделать по-людски. Недострелился!.. Понимаешь, какой это стыд? Стыд, растерянность, никчемность. Давай за это.

– Давай.

Выпили.

– Небось сильно шибко пьянствовал все эти годы, Егор Никитич? – спросил Потапов с понимающим смешком.

– А тебе зачем знать? – вскинулся тот.

– Ну как же? Не виделись столько! Какими интересами жил?

Егор Никитич некоторое время смотрел на него. Затем с плохо скрываемым раздражением заметил:

– Ты или глупец, или выпил еще недостаточно. Мы за что только что пили?

– За тоску.

– Ну?

– Но имею я право узнать хотя бы некоторые детали твоей угарной жизни?