– Спасибо. Это очень мило. Ты уверена, что не хочешь выпить кофе? Ты вовсе не отнимаешь у меня время.

– Я знаю, что отнимаю. И в любом случае – насчет кофе – пока что нет. Еще слишком рано.

Я хочу спросить, что она имеет в виду, но не делаю этого, потому что знаю совершенно точно, что она хочет сказать. Мы только начинаем узнавать друг друга по-новому. Мы в каком-то смысле незнакомцы, которые только что встретились. Нам требуется время, чтобы привыкнуть друг к другу.

Как печальна жизнь, если нужна была смертельная болезнь маленькой девочки, чтобы привести в чувство мою мать. Мне даже не хватает ее прежней, – наверно, точно так, как ей не хватает моей грязной квартиры. Но я уверен, что мне не следует огорчаться: не успею я опомниться, как она, вероятно, снова станет собой. Хотя бы отчасти. Люди не меняются вот так, навсегда.

За неделю симптома счастья Сара научила попугая говорит некоторые фразы, совершенно омерзительные. Не сомневаюсь, что она очень пожалеет об этом, как только закончится симптом счастья.

Попугай теперь говорит: «Сегодня мы умираем». «Мы умираем сегодня? А сегодня? А сейчас?» «Сара умирает». «Еще не пора? Скоро?» «Я – умирающая особа». «Смерть и умирание».

Часто попугай спрашивает Сару, или меня, или Генриетту: «Вы еще умираете?» После того, как мы отвечаем: «Нет», или «Да», или «Заткнись», он говорит: «Еще нет? Еще нет?»

На это Сара замечает: «Разве не весело? Я в восторге».

Лора приглашает меня переехать к ней, чтобы она могла обо мне заботиться, в то время как я забочусь о других. Я с благодарностью принимаю предложение. Переехав к ней, я, к своему изумлению, обнаруживаю, что она купила большие серые шкафы для картотек и поставила их в гостиной. Эти зловещие шкафы предназначены для того, чтобы я почувствовал себя, как дома, попав в знакомую мне среду.

Боль у Сары усиливается. Она такая невыносимая, что Сара не может ходить в школу. Это не особенно ее расстраивает. Она говорит, что все в школе уже знают, что она умирает, и даже начали принимать это как должное, так что она не пропустит ничего интересного.

Недавно я начал много думать об этих сделанных на заказ Шалтаях-Болтаях, украшенных драгоценными камнями, которых просила Сара. Мне бы хотелось подарить их ей, но я явно не могу это себе позволить. Даже одного Шалтая-Болтая. Даже один драгоценный глаз или сережку. Наверно, именно поэтому как-то раз мне снится, что я могу позволить себе заказать лишь одного, совсем маленького. Я выбрал третьего, из золота и платины, с брильянтовыми глазами, ртом из опала, ямочками из сапфиров, с изумрудной сережкой, рубиновым ожерельем и в шляпе из засушенных цветов, из-под которой торчат желтые соломенные волосы.

– Какое красивоемаленькое яйцо, – говорит Сара в моем сне. – Но предполагалось, что он будет сидеть на хрустальном блюде с ароматической смесью из сухих цветочных лепестков.

– Ох, я совсем забыл. Прости. Ты дала мне такие сложные инструкции.

– Меня же интересуют не толькодрагоценности.

– Я знаю. Я же не забыл про соломенные волосы, не так ли?

Наверно, мой подарок еще усилил ее симптом счастья, потому что она начинает петь:

– Я хороша-а-а. – Она подпрыгивает на одной ножке под «а-а-а». – О, так хороша-а-а, – продолжает она, подпрыгивая на второй ножке под «а-а-а». – Хороша, весела и умна-а-а! – Прыг-прыг-прыг. – Ла-ла-ла-ла-ла. Кто эта хорошенькая девочка в том зеркале? – кричит она во весь голос. – В каком еще зеркале? – Она придерживает затылок рукой – она часто так делает, чтобы мозг не тек по спине. – Кто же такая эта хорошенькая девочка? Которая, где, кто, кто, кто, кто, кто? Что за девочка, что за девочка, что за девочка!

Попугай насвистывает, не решаясь состязаться со своей хозяйкой.

Когда Сара заканчивает свою песню, я говорю:

– Обещаю тебе, что голова не раскроется у тебя сзади, и мозг не потечет по спине. Тебе не нужно вот так придерживать голову.

– Я знаю,что мозг не течет – это лишь спецэффект. Но это так реально, что я ничего не могу с собой поделать.

– Не огорчайся, я подарю тебе хрустальное блюдо с ароматической смесью из сухих цветочных лепестков.

Кажется, она довольна. Она присоединяет мой подарок к коллекции Шалтаев-Болтаев у себя в комнате. Сара говорит, что это лучшее из всех яиц, которые у нее были.

Я просыпаюсь и с грустью сознаю, что не могу доставить ей радость, которую смог позволить себе во сне. Я даже не могу подарить ей блюдо с ароматической смесью из сухих цветочных лепестков (единственное, что я мог бы себе позволить), потому что без Шалтая-Болтая оно ей не нужно.

Полторы недели спустя боль и симптом счастья заканчиваются, и Сара становится подавленной из-за того, что умирает. Единственная новость – это то, что я начинаю ощущать запах фрукта, исходящий от нее.

Заметьте, что я не загадываю белому слону желание, чтобы Сара жила. Когда доходит до вопросов жизни и смерти, нет смысла загадывать желание белому слону. (Несколько раз в жизни я сталкивался со смертельной болезнью и смертью знакомых, и никогда не использовал своего белого слона, чтобы попытаться спасти им жизнь.) Если вам не особенно нравится данное лицо, кажется неразумным просить о вмешательстве сверхъестественных сил. Если же вы очень любите кого-то и отчаянно хотите, чтобы этот человек жил, загадать желание значило бы сделать тривиальной трагическую ситуацию: вам кажется, что вы осуществляете нечестивый, фривольный акт. Не исключено, что если бы неизлечимая болезнь была у меня,я бы мог сделать попытку спасти свою жизнь с помощью слона, хотя это и не факт. Что касается Сары, то я до этой минуты не помышлял о белом слоне в связи с ней. Наверно, тут подсознательно смешались мысль о том, что это было бы слишком тривиально, и нежелание вмешиваться в этот ход событий, не касавшихся меня впрямую. Если судьбе угодно, чтобы она умерла, значит, она должна умереть. Кроме того, если бы я загадал желание, чтобы Сара осталась в живых, и это бы действительно произошло, я бы никогда не мог быть уверен, что она – не живой мертвец, живущий наперекор природе, или что-то в этом роде.

Но чем больше я об этом думаю, тем больше мне кажется, что следует использовать ради нее слона. По-видимому, было бы плохо и эгоистично не сделать этого. Итак, я вынимаю слона из серого фетрового мешочка и загадываю желание, чтобы Сара жила. Когда я возвращаю слона в мешочек, совесть у меня чиста. Я выполнил свой долг.

Может быть, Сара больше не моется. Лицо у нее темное или пыльное – что-то в этом роде. Кажется, что у нее щетина.

Поразительно, насколько это похоже на щетину. Я прошу ее подойти поближе. Она с удовольствием делает это, вероятно, полагая, что я собираюсь ее поцеловать. Я изучаю ее лицо и вдруг вижу, что у нее на лице волосы – словно начинает расти борода. Это очень тонкие волоски, как пушок у персика, но их многовато, чтобы говорить о пушке на персике.

Я холодею, и мне становится не по себе, словно со мной говорит дьявол, заставляя думать, что это его проделки. Я снова вспоминаю «Экзорциста». Я чувствую, что происходит что-то ужасное. Я больше не в состоянии оставаться с ней в одной комнате. Мне нужно уйти. И тогда не будет щетины. Если я не буду ее видеть, значит, она не существует. Я не стану говорить об этом ни с леди Генриеттой, ни с Сарой. Если они не замечают – ну что же, значит, этого нет.

В следующий раз, когда я вижу Сару, она чудесно выглядит. Никакой щетины. Я в восторге. Значит, мне показалось.

Но когда я подхожу ближе, то вижу, что все еще хуже. Волос нет, потому что они побриты.

Значит, наконец-то Генриетта и Сара заметили волосы и решили их сбрить. Они полагают, что я не заметил, и не собираются мне говорить. Не думал, что они станут скрывать от меня что-нибудь такое.