— Однако, то, что мы собираемся обсудить вслед за североамериканским вопросом, без оглядки на эти самые традиции не разрешить, — не без иронии проговорил Вильгельм. На нём сегодня были камзол и шляпа английского покроя. Пышные перья на шляпе, заставившие Галку вспомнить старые-престарые иллюстрации к «Гулливеру», раскачивались над головой голландца, а тщательно завитые локоны модного среди коронованных особ светлого парика скрывали его естественную причёску. — Англия, мадам. Я намерен получить это несчастное королевство и привести его к процветанию.
— Откровенно и без увёрток, сударь.
— Мне понравилась ваша манера вести беседу, мадам. Весьма практично. Итак, нам стоит обсудить кое-какие детали этого предприятия.
— А почему именно со мной? — Разговор принимал новый оборот. Сейчас каждое слово стоило отмерять семь раз, прежде чем произнести, и у Галки от тщательно скрываемого напряжения даже начала побаливать голова.
— Разве вам всё равно, кто занимает английский престол? — Вильгельм умел придавать своим словам вес без излишних интонаций. — Кажется, вы отвергаете любую попытку короля Карла заключить мир с Сен-Доменгом. Война, как морская, так и дипломатическая, с каждым днём наносит Англии всё больший вред. Если вы за что-то невзлюбили Англию и добиваетесь её разорения, то вы весьма близки к цели. Если же вашей целью является свержение бездарного монарха, то здесь нам с вами есть что обсуждать, не так ли?
— Это так, но каким образом Сен-Доменг может быть вам полезен в таком деликатном деле? — без малейшего намёка на иронию проговорила Галка. — Мы едва утвердились в статусе лидера Нового Света, и мне — прошу понять меня правильно, сударь — вовсе не хочется жертвовать только что завоёванным.
— Я пока не говорил о каких-либо жертвах со стороны Сен-Доменга, мадам.
— Вот то-то и оно, что «пока», — тут Галка позволила себе тонкую многозначительную улыбку. — Подобные оговорки иногда становятся теми самыми подводными рифами, о которые могут разбиться даже самые прочные корабли.
— Вы желаете загодя оговорить условия сделки? — Вильгельм ответил ей точно такой же улыбкой. Встретились два политика, называется… — Что ж, я не против.
— Тогда карты на стол.
— Хорошо. Мне была бы весьма желательна ваша поддержка в Версале.
— Это напрашивается по логике событий, сударь. Король Людовик вас, мягко говоря, не жалует, и будет всячески возражать против …ваших планов. Особенно когда узнает, что его протеже — герцог Йоркский — пользуется куда меньшей поддержкой в Англии, чем вы.
— Вы полагаете, что король Франции ещё не в курсе?.. — Вильгельм удивлённо поднял брови.
— Я полагаю, он абсолютно уверен в том, что одна лишь его поддержка гарантирует Джеймсу Стюарту победу в этом противостоянии. И что бы ни докладывал месье де Ла Рейни по обстановке в Англии, ему хоть кол на голове теши — не верит. — Теперь настало время иронии, и Галка дала ей волю. — Но его величество ждёт небольшое разочарование. Вот тогда, и не раньше, я смогу встрять со своим мнением.
— Мадам, это именно то, чего я от вас и жду, — штатгальтер чуть заметно качнул головой. Дрогнули пышные перья на шляпе.
— Но это не всё?
— Нет, — на сей раз усмешка Вильгельма была загадочной. — Я понимаю, что Сен-Доменгу ещё рано ссориться с такой могущественной державой, как Франция, однако рано или поздно такой момент настанет. Однажды его величеству Людовику надоест играть с вами в независимость, и тогда…
— Сударь…
— Мадам, мы ведь с вами добрые друзья, не так ли?
— Хорошо… друг мой, — улыбнулась Галка, подумав при этом: «Блин, ещё один „добрый друг“ на мою голову…» — Я предвидела это задолго до того, как мы объявили о независимости Сен-Доменга. Я говорила о том своим товарищам, и мы ещё семь лет назад пришли к одному непростому, но единственно возможному для нас варианту: держаться в кильватере Франции до тех пор, пока не сможем идти своим курсом. Вы правы, ссориться с Францией мы пока не имеем права. Однако если вы предлагаете нам пойти на столь рискованный шаг, то вы наверняка можете также предложить нам расклад получше. В противном случае этот разговор не имеет смысла.
— Что вы скажете о некоей лиге государств, призванной не допустить превращения Франции в агрессивную империю на манер Римской? [41]
— Стать убийцами империи? Заманчиво, — произнесла Галка. — Один уточняющий вопрос: вы намерены убивать так каждую потенциальную империю, или ваша ненависть обращена именно против Франции?
— В данный момент никто иной не угрожает европейской безопасности более, чем непомерные амбиции короля Людовика. — Вильгельм ловко ушёл от прямого ответа. — Сейчас важно остановить его. А в будущем… Мадам, друг мой, я не дельфийский оракул, чтобы предвидеть комбинации, которые сложатся через двадцать, тридцать или сто лет.
— Я тоже не оракул, друг мой, — теперь от улыбки мадам генерала повеяло холодом. — Однако кое-какие мои предсказания имеют странное свойство сбываться. И я предсказываю Англии, если она пойдёт по имперскому пути, очень большие неприятности.
— У вас репутация честного человека, мадам, и только потому я уверен, что это не угроза, — мягко проговорил Вильгельм. — Насколько я понимаю, вы враждуете не со Стюартами, не с Англией, а с некими принципами, кои вам глубоко противны. Могу ли я узнать, каковы эти принципы, и почему они для вас неприемлемы до такой степени?..
— Обвиняемый Грин, из показаний свидетелей стало ясно, что вы не были в курсе относительно намерений вашего адмирала вплоть до того момента, как он отдал приказ. Так ли это?
— Так и есть, — ответил бывший старший помощник «Сент-Джеймса», когда судебный пристав перевёл вопрос обвинителя на английский язык. — Когда сэр Чарльз отдал приказ открыть огонь с левого борта, меня это удивило и озадачило, ведь корабль противника находился по правому борту от нас. А повреждения, полученные в бою, не позволяли нам стрелять с обоих бортов одновременно.
— Скажите, сеньор, могли ли вы отказаться от исполнения данного приказа?
— Нет, сэр. Я офицер королевского флота.
— Скажите, есть ли у вас семья, сеньор Грин?
— Протестую, ваша честь! — тут же взвился Эллиот. — Этот вопрос не имеет никакого отношения к рассматриваемому делу!
— Протест отклонён, сеньор адвокат, — спокойно ответил прокурор. — Следует дать возможность сеньору Родригесу довести его мысль до конца… Обвиняемый, ответьте на заданный вопрос.
— Да, сэр, у меня есть семья, — сказал Грин. — Мать, брат, жена и две дочери.
— Стало быть, если бы адмирал приказал вам расстрелять ваших близких, вы и в этом случае не рискнули бы ослушаться? — Родригес не был иезуитом, но наверняка учился в их коллегиуме.
— Я снова вынужден заявить протест, ваша честь! — искренне возмутился адвокат. — Ставить моего подзащитного перед необходимостью отвечать на столь чудовищный вопрос недопустимо!
— Офицер английского королевского флота обязан подчиняться приказам вышестоящих офицеров, не так ли? — поинтересовался прокурор. — Насколько мне известно, за неподчинение приказам предусмотрены весьма суровые наказания.
— Вот именно, ваша честь! Мой подзащитный стоял перед непростым выбором — либо обстрелять город, либо быть казнённым за неповиновение!
— Однако вопрос обвинителя весьма резонен, вы не находите? Если вы считаете, что задавать вашему подзащитному столь чудовищный вопрос недопустимо, ответьте на него сами. Смогли бы вы исполнить приказ адмирала, если бы он приказал вам расстрелять ваших близких?
— Вполне вероятно, что нет.
— Будьте добры отвечать более конкретно.
— Нет, ваша честь.
— Значит, вы предпочли бы бунт и смерть, но сберегли бы жизни своих близких?
— В рассматриваемом нами деле речь не шла о жизни близких моего подзащитного, ваша честь.
