В этом не было ничего необычного. К уходу колонизаторов в Гвиании образовалось несколько партий, отчаянно боровшихся за власть в стране. Они строились по принципу: одно племя, один народ — одна партия, и во главе их стояли племенные вожди. Но иногда, как это случилось с партией вождя Околого, возникали конфликты между самими вождями: одни кланы поднимались против других, и тогда совершались «перевороты», которые ничего не меняли, кроме «лидеров партий».

И как только Околого был убран его соперниками, плантации были вдруг объявлены «престижным проектом» и окончательно заброшены.

Сейчас здесь водились отличнейшие перепелки.

Ричард не заметил, как из мокрой травы вылетела первая перепелка.

Выстрел ударил глухо, будто в пустой бочке. Красная молния вырвалась из ружья. Что-то хлестнуло по траве.

— Видишь?

Отец взял у Тисби перепелку и протянул ее Ричарду. Птица была еще теплая. Но шейка ее свисала с большой ладони отца, как тряпочка, маленький клюв был полураскрыт, и глаза подернуты молочно-голубой пленкой.

Крошечная капелька крови просочилась из-под перьев на головке, куда попала дробинка. Это была смерть — и Ричард видел ее впервые — не в кино, не по телевизору, а рядом — на руке у отца.

Он заморгал и отвел глаза от птицы.

В зелени мелькнуло что-то красное. Мальчик наклонился и поднял красную картонную гильзу.

Отец улыбнулся:

— Брось, она уже не нужна.

Но Ричард упрямо сжал гильзу в кулаке и нахмурился.

Опять грохнуло рядом. Отец срезал еще одну птицу, поднятую неутомимой Тисби. Он забыл о мальчике и быстро пошел вперед, увлекаемый охотничьим азартом.

И Ричард пошел за ним след в след, внимательно глядя под ноги и опасаясь наступить на змею, которых в этой траве должно быть не меньше, чем перепелок.

Выстрелы гремели один за другим. И мальчика тоже охватил охотничий азарт, и еще больше — гордость за отца, стрелявшего без единого промаха.

Через два часа они вернулись к лендроверу. Небо совсем прояснилось, просветлело.

Все были довольны, даже американец, у которого к поясу было привязано лишь три птицы. Он снял свою широкополую ковбойскую шляпу и вытирал пестрым платком взмокшее, толстое и красное лицо и редкие серебряные волосы.

— Никудышный из меня стрелок! — добродушно говорил он. — Сколько ни палю, а результаты…

Он потряс своей добычей и рассмеялся.

— Вот твой отец… — подмигнул он Ричарду.

Отец тем временем отвязывал от пояса убитых птиц и раскладывал рядом на дороге.

— Двадцать четыре, — с гордостью сказал он. — Один раз промахнулся.

Американец шутливо развел руками:

— Олимпийский чемпион!

— Один раз промахнулся! — повторил отец. — А ведь в шестнадцать лет я был президентом охотничьего клуба в нашем графстве.

Американец полез в лендровер и вернулся оттуда с деревянным ящичком, обитым полосками жести, поставил его на траву, откинул крышку.

В специальных отделениях там лежали оловянные тарелки, высокие кубки, ножи, вилки, ложки, закрытые кастрюльки.

Потом он принес из машины четыре бутылки пива и одну — кока-колы.

Когда они пили из высоких оловянных кубков и ели сандвичи, оказавшиеся в кастрюльках, американец, с удовольствием поглядывая на ряды добытых перепелок, заявил:

— Завтрак на траве! Картина кого-то там из французов. Знаю кого, но забыл.

— Мане, — с набитым ртом сказал отец и поднес ко рту кубок с пивом.

— Может быть! — весело отозвался американец: у него было отличнейшее настроение.

Они быстро покончили с пивом и сандвичами: Ричард никогда еще не ел с таким аппетитом.

— Ну вот, — ласково сказал отец, глядя на него. — Надо только привыкнуть. Человек ко всему может привыкнуть. А тогда и жизнь становится проще.

И Ричард понял, что отец все видел тогда, когда он нагнулся за красной гильзой, но не подал вида, и Ричард был благодарен ему сейчас за это.

— Поедем домой? — американец посмотрел на часы. Роджерс усмехнулся и кивнул на перепелок, все еще висевших у него на поясе:

— Не маловато ли?

— А что делать?

И американец опять посмотрел на часы.

— Может быть, постреляем с капота?

И, не дождавшись ответа, Роджерс полез за руль. Собака, усталая, мокрая, с высунутым ярко-красным языком, от которого валил пар, прыгнула в машину и сейчас же свернулась клубком на полу между передним и задним сиденьями: она не ожидала уже ничего для себя интересного.

— Домой? — спросил Ричард.

— Через полчаса, — ответил отец, поворачивая ключ зажигания.

Мистер Девон уселся на капот так, чтобы не загораживать обзор водителю, и машина медленно пошла по красной дороге.

Через несколько минут американец предостерегающе поднял руку — и машина остановилась. Впереди, на дороге, сидела стайка перепелок. Целился он долго и тщательно. Тисби, уже задремавшая, вскочила, как распрямившаяся пружина: звук выстрела словно подбросил ее. Она заметалась, заскулила…

Но американец уже возвращался, неся сразу трех птиц, две из которых еще трепыхались.

— Вот это выстрел! — возбужденно кричал он. — Сразу трех! И он принялся привязывать убитую перепелку — продевать ее лапки в специальные петли у себя на поясе.

— Конечно, это не в лет, как вы, мистер Роджерс, — довольно приговаривал он. — Но все же…

Все так же весело болтая, он взял недобитую птицу за лапки, согнул ногу — и с размаху ударил маленькую головку о задник своего солдатского ботинка. Что-то брызнуло. В глазах Ричарда все поплыло, и он принялся поспешно глотать воздух всей грудью, глубже, глубже…

— Извини, кид, — донеслось до него.

Лицо американца было озабочено. Он неловко моргал.

— Это жестоко… Но так она меньше мучается.

Вторую перепелку он добил, отойдя за машину, так, чтобы Ричард этого не видел.

А мальчику вдруг все стало совершенно безразлично.

Он откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза.

Мотор журчал тихо и ровно, чуть покачивало, и Ричард провалился в пустоту и больше уже ничего не видел и не слышал: он спал тяжелым сном — без сновидений.

Машина выехала на шоссе, когда мистер Девон опять в который раз озабоченно посмотрел на часы.

— Боитесь опоздать…

Полковник Роджерс не отрывал глаз от скользкой ленты асфальта.

— Теперь это уже ему не поможет, — словно про себя произнес он.

Американец насторожился:

— Вы… о ком?

— О докторе Смите.

Машина продолжала бежать по асфальту с ровной, неизменной скоростью, будто ее вел робот. Американец пытался скрыть тревогу:

— Что случилось с доктором Смитом? Полковник равнодушно пожал плечами:

— То, что случилось с вашими перепелками. То, что может случиться с каждым из нас. Он мертв.

Несколько минут длилось молчание. Когда американец, наконец, заговорил, он был уже абсолютно спокоен:

— Когда вы об этом узнали?

— За полчаса до того, как мы покинули Луис.

— И вы…

— Я не хотел портить охоту. И кроме того, я обещал взять с собой Ричи. Он этого заслужил, он хорошо учится в этом году.

Голос Роджерса был спокоен и ровен.

— Смит… убит? — тихо спросил американец. Полковник слегка поморщился:

— Оставьте, пожалуйста, эти голливудские штучки. Здесь вам не романы Микки Спилейна и не кустарщина моего бывшего коллеги Яна Флеминга. Ваш доктор Смит погиб от укуса змеи в десяти милях от своего лагеря.

И он передразнил голос Девона:

— Это жестоко. Но так он меньше мучался.

— Чудовищно! — выдохнул американец. — Впрочем… Он помедлил:

— Я всегда считал, что ему нельзя доверять такую работу.

— Но, насколько я знаю, он был отличным специалистом.

— Он был прежде всего психом. Нормальный человек не связался бы с этой истеричкой из Огомошо.

Роджерс усмехнулся:

— Она приезжала к нему вместе с Николаевым. Накануне его смерти.

Он оторвал взгляд от шоссе и хитро посмотрел на американца.

— Обо всем этом вы узнаете, когда приедете в посольство. Лицо Девона налилось кровью: