— И ты сейчас поедешь в Кенсингтон? Чтобы поговорить со свидетелем?

Она кивнула, натягивая перчатки.

— Я уверена, что-нибудь случится, — прошептала она, делая вид, что целиком занята перчатками. Оба знали, что прощаются навсегда.

— Мне пора идти, — произнес Лино.

Это была явная ложь, но охранник с его стороны перегородки послушно поднялся, приготовившись отвести заключенного в камеру смертников. Лино немного постоял, глядя на хрупкую фигуру Марионетты.

— Присмотри за моими мамой и папой, — попросил он.

Она кивнула, по ее лицу ручьем текли слезы.

— Мне надо идти, — повторил юноша, тщетно пытаясь улыбнуться, — меня там ждет священник. — Он коротко кивнул охраннику, и, не успела Марионетта поднять глаза и что-то сказать, как Лино Ринальди вышел из комнаты.

Она осталась стоять (ни одной мысли в голове), все еще разглаживая перчатку и уставившись на пустой стул, где только что сидел Лино.

— Прошу, мисс, — позвал ее тюремный охранник у дверей.

Комендант стоял там, где она его оставила.

— Мне очень жаль, но я должен сообщить вам, что звонил мистер Хаскелл.

Марионетта с упавшим сердцем подняла голову. Джон Хаскелл был адвокатом, защищавшим Лино в суде, который работал без устали вместе с Марионеттой, чтобы найти повод для апелляции. Комендант говорил тихо, зная, что слова его нанесут ей сокрушительный удар.

— Тот человек в Кенсингтоне, он передумал. Говорит, ему нечего сказать.

Ничего не видя перед собой, девушка повернулась и вышла.

У тюрьмы собралась толпа. Такси продвигалось с трудом, водитель ругался, потому что люди стучали по капоту и кричали что-то нечленораздельное. Марионетта тупо смотрела вперед, ослепленная вспышками блицев, не слыша выкрикиваемые вопросы: «Вы его видели?», «Как насчет последних слов?», «Он сознался?». Неожиданно толпа осталась позади, и машина устремилась по залитой водой дороге. Марионетта оглянулась. Странная, не от мира сего сцена, освещенная яркими прожекторами бригады киношников. Флаги в знак протеста против смертной казни вперемежку с плакатами, утверждающими невиновность Лино. «Сотни людей пришли сюда под дождем, — удивленно подумала девушка, — и все незнакомые». Она смутно слышала звуки церковного гимна, плывущие по темной улице. Такси свернуло на боковую дорогу и набрало скорость.

— Брюер-стрит, верно, мисс? — Водитель незаметно наблюдал за своей пассажиркой в зеркале заднего вида. Ребята в парке ни за что ему не поверят — он вез эту девку со шрамом! Она смотрела в окно и не ответила. Пожав плечами, он повернул машину в сторону Сохо.

— Приехали!

Марионетта, вздрогнув, пришла в себя. Она потеряла всякое ощущение времени.

Такси остановилось на Брюер-стрит напротив их дома. Мостовая блестела в свете фонаря, все еще мокрая, хотя дождь уже кончился.

Марионетта вылезла из такси. Она так устала, что готова была разрыдаться.

— Сколько?

Водитель отрицательно покачал головой.

— За счет заведения, детка. — «И дело того стоит», — решил он, прикидывая, сколько наболтает там, в таксопарке. «Крутая сучка, — скажет он, — и глазом не моргнула, и слезинки не уронила. Сидела холодная, как лед, в окно смотрела. Неплохие ножки, кстати…»

— Вы очень добры, — растроганно поблагодарила Марионетта.

Такси уехало. Девушка немного постояла. Отсюда ей были слышны звуки музыки, доносящиеся через крыши из театра «Уиндмилл». По другой стороне улицы одноногий человек, показывающий фокусы с тремя картами около кондитерской мадам Валери, направлялся, хромая, в кабак. Он кивнул Марионетте, это случилось впервые, до этого всегда делал вид, что не замечает ее. Девушка удивилась и подняла руку в знак приветствия. Он скрылся в таверне «Грин корт». Марионетта подняла голову. В их квартире горел свет. Она была уверена, что так и будет, но в душе молилась, чтобы произошло чудо. Поскольку не знала, как она справится, если Тони окажется дома. Невозможно будет сдержаться, когда часы отсчитывают последние минуты жизни Лино…

Кто-то позвал ее по имени и выступил из тени подъезда. Марионетта вздрогнула, уверенная, что это Кармело Моруцци снова пришел ей угрожать, но черной повязки не было видно, как и широкополой гангстерской шляпы. При свете уличного фонаря она с изумлением узнала Микки Энджела.

— Марионетта, я должен с тобой поговорить…

Несмотря ни на что, сердце ее часто забилось, и она ничего не могла с ним поделать. Признавшись самой себе, какое действие оказывает на нее Микки, девушка разозлилась.

— Уходи! — отреагировала она излишне резко. — Не сейчас, Микки, только не сейчас… — Проскользнула мимо него и пошла к воротам, спиной чувствуя, что Микки идет за ней. Она мельком заметила мокрые волосы и промокший плащ. Скорее всего, он торчит тут уже несколько часов.

— Это важно, Марионетта, послушай меня… У меня есть новости…

— Ничего не хочу слышать! — Она захлопнула ворота как раз вовремя. Микки Энджел остался стоять с другой стороны, глядя на нее сквозь прутья решетки, словно это была ужасная пародия на недавнюю сцену в тюрьме Уондсуорт. Марионетта взяла себя в руки. Лино скоро умрет, а она тут стоит, борясь с приступом радости, вызванным у нее появлением этого странствующего музыканта, после того как он пренебрегал ею несколько недель!

— Уходи, Микки, — попросила она.

— Марионетта, ты только послушай…

Она повернулась, быстро вошла в здание и стала подниматься по лестнице. Как смел он показаться здесь именно сегодня! И все же, когда Микки произносит ее имя, в груди что-то переворачивается…

На площадке первого этажа торчала миссис Рокка. Марионетта прошла мимо, ей было все равно, грубо она себя ведет или нет. Ей лишь хотелось закрыть за собой дверь, уйти от всех, хотелось, чтобы вся семья исчезла, дав ей возможность провести ночь в тишине, не стараясь ради кого-то казаться бодрой.

У дверей квартиры ждал Марио.

— Я поставил чайник, сестренка, — сказал он.

В гостиной Томмазо смотрел телевизор. Джилберт Гардинг исходил сарказмом в своей передаче «Мое мнение». Тони сгорбился в старом дедушкином кресле, его куртка констебля была перекинута через спинку. Он делал вид, что тоже смотрит, но на самом деле сидел, уставившись в пространство, и курил. Когда вошла сестра, он встал и ушел в спальню, забрав с собой сигареты и захлопнув дверь.

Марио исподтишка обменялся взглядом с отцом.

— Значит, чай будем пить втроем, так? — спросил он.

Они молча смотрели телевизор, радуясь, что он отвлекает их от грустных мыслей. Тони продолжал скрываться в спальне. Когда подошло время новостей, Марионетта отправилась на кухню приготовить еще чаю, чтобы не видеть того портрета Лино, который все время показывали по телевизору. Равно как и плохую фотографию Сильвии, стоявшей на ярком солнце у входа в ресторан и смеявшейся, отчего ее лицо казалось пустым и бездумным. Когда Нетта наливала чай, то расслышала, как комментатор подтвердил, что казнь состоится в намеченный час. Она на секунду замерла, глядя перед собой. Умереть так бессмысленно, быть наказанным за то, чего не совершил, не мог совершить… Неожиданно ей вспомнилось лицо Аттилио Моруцци, его холодная улыбка, свойственная всем братьям из этой семьи. По непонятной причине лицо слегка изменилось и превратилось в лицо Микки Энджела, и в течение пугающей секунды оно улыбалось ей той же бесчувственной улыбкой. Телевизионный комментатор перешел к обсуждению вопроса об отмене удостоверений личности. Марионетта, встряхнувшись от видений, взяла поднос и направилась в гостиную. Ей оставалось только молиться за спасение души Лино и молить Бога, чтобы он простил ее брата, который знал, что Лино невиновен…

В одиннадцать часов прозвучал национальный гимн, возвестивший окончание передач. Томмазо встал, преувеличенно сильно потянулся, зевнул и сказал:

—  Bene,я пошел укладываться…

Глаза Марионетты все еще были прикованы к постепенно исчезающей белой точке в центре экрана. Отец нерешительно подошел к ней.