В такие моменты непонятная досада, смешанная с бессильной грустью, охватывала меня. Жуткие картины остервенелого побоища роились в моем сознании. Конвульсивные спазмы их отчаянной борьбы содрогали мое тело. Словно кровь, пролитая там, в холодной зеленоватой воде, проникла в мой мозг и давила на него. Почему все же борьба, кровь, смерть — источник развития и постепенного совершенства? Неужели нет других начал для совершенствования жизни, кроме этого жестокого начала, с которым не хотят мириться гуманные чувства? — жгучие недоуменные вопросы терзали меня. И каждый раз я убеждался, как неотъемлемо связана с жизнью и совершенствованием борьба, — жестокая, непримиримая борьба, в тех или других ее формах. Из холодных, скользких покоев бассейна еще не оформленный и ясный вставал ответ на мой вопрос и все более и более сбрасывал с себя темную оболочку, чтобы предстать перед мною во всей своей неумолимой и твердой, как сталь, ясности.

…Боролись длинные белые ленты и такие же, но окутанные массою тонких, острых, как иглы, волосков-жал.

Среди массы существ, мечущихся в ожесточенном пульсе жизни, я обращаю свой взгляд на два вида: длинные белые ленты с утолщением на конце, и такие же ленты, но окутанные массою тонких, острых, как иглы волосков-жал. И существа первого вида падают жертвами их смертоносных сородичей. Их белые скользкие тела совсем редко уже струятся под застывшей поверхностью. Но смертоносные сородичи? — они живут, умирают… Из поколения в поколение они переносят важные в борьбе признаки. Смертоносные волоски становятся все тверже, острее и гуще покрывают оболочку. Змеящееся тело теряет жидкую эластичность, становится гибким, напряженным. Но… и они исчезают. Их белые тела слишком привлекают внимание каких-то хищных существ, которые массами появляются из тьмы времен в темной воде бассейна. У этих — тело, покрытое твердым панцырем, состоит почти из одной только громадной пасти и целого сплетения качающихся жадных и сильных щупальцев. Это — смена живым белый лентам. Новые создания бешено размножаются, заполняя скрытые уголки бассейна. И белые ленты, обреченные на гибель, сотнями погибают в их отвратительной пасти. Исчезают, беззащитные, несмотря на тонкие бесчисленные жала. Их род, медленно вырождаясь и угасая, уже достиг грани небытия. Время неумолимо плетет свою нить, и выжившие в яростной судорожной борьбе должны уступить место более сильным.

Медленные, словно утыканные иглами, серыми тенями колышутся под водою странные существа. Они очень походят на морских ежей, но только иглы у них значительно длиннее и тверже. Они уживаются с плоскими существами, наподобие голубоватых лоскутов мелькающими в водах бассейна; уживаются с длинными круглыми угрями, испускающими фосфорическое сияние во тьме ночи. Это — сильные из сильнейших, это прочные звенья, из которых куется крепость всей дальнейшей жизненной цепи. Они оказались равноправными в борьбе за жизнь. Это отдельные ветви, по которым разойдется в разных направлениях сила жизни.

Впрочем, борьба не всегда замкнута в узкие рамки грубых смертоносных сражений грудь с грудью. Постепенно она становится более тонкой, менее непосредственной и заметной. Эту незримую борьбу я научился со временем распознавать в тысячах мелочей. Вот вам несколько фактов. Прозрачно-голубые студнеобразные существа, проползая лохматыми тенями, держатся у поверхности и выставляют наружу скользкую влажную оболочку. Между ними плавают белые полушария, окаймленные кроваво-красной бахромой, — нечто вроде медуз. Широкие пасти временами высовываются из воды и, жадным зевком проглотив что-то невидимое, исчезают, разрезав воду острым концом хищно изогнутого рога. Длинные и тонкие щупальцы-присоски вдруг просунутся где-нибудь у края, сквозь зеленоватую бахрому водорослей, и долго вздрагивают, вытягиваясь и вновь сжимаясь в комочек. Поверхность воды, ранее спокойная и неподвижная, теперь кишмя-кишит льнущими к ней фантастическими существами. Что заставило все эти создания собраться у поверхности? Почему из темных недр тянутся они массами наружу? — В воде бассейна, благодаря чрезмерному скоплению живых существ, мало кислорода. Несколько насосов, работая неустанно, не успевают прогнать нужного количества воздуха. И вот те, что теснятся у поверхности, пробуют свои силы и борьбе за обладание кислородом воздуха, находящимся извне. У некоторых больше данных для приспособления к новым условиям существования, и они побеждают. Другие исчезают, бессильные в борьбе за жизнь. Ненужные жабры уступают место легким. Так появляется царство амфибий…

Вода бассейна кишела тысячами фантастических существ, борющихся за жизнь

Пищи мало, и вот я замечаю узкие розовые полоски, иногда свернутые спиралью, торчащие из водного лона. Это язычки странных созданий, круглых, как блин, черных, с массой колеблющихся зеленоватых плавников, с маленькой головкой на длинной изогнутой шее. Они вышли из пределов воды бассейна в поисках за пищей. На их липкие язычки садится множество насекомых. В этом их победа… А вот застыло, как ком водорослей, кошмарно-уродливое существо: это шар со множеством узких трубочек и двумя отверстиями в самом верху. Тонкими струйками, ускользает вода в трубочках и белой пеной шипит и клокочет у отверстий, извергаясь наружу. Нелепая тварь цедит воду через свое нутро, к живая мелюзга, гнойная слизь выделений, споры растений застревают в ее чреве. Так борется она за свое существование, хитрым устройством жизненного механизма она обеспечивает бытие и выносливость своим дальнейшим поколениям.

…Время течет, длинной извилистой цепью тянется жизнь, меняя форму и краски, и над всем царит суровый закон борьбы. Он вливает и самую жизнь какую-то таинственную суровую сущность. Он направляет по строгому руслу ее неудержимую стихийную силу, крепкой рукой руководит ею, как умелый машинист руководит безумной бешено хаотической силой пара, преобразуя ее в ровный, строго предначертанный бег экспресса.

Это твердое веление, сначала тревожившее меня недоуменным беспокойством, и конце-концов сжилось с моим сознанием. Многократно видя его суровое отражение в клокочущей жизни бассейна, я развивал его до самых отдаленных пределов и находил даже некоторую жуткую прелесть в широких и безудержно-смелых выводах.

Дни уходили за днями. Бурный рост и смена поколений попрежнему текли неудержимым, бешеным темпом. Стоило мне пропустить два или три дня без обзора смутных тайников бассейна, и совершенно новая картина вставала перед моими глазами. Эта сказочная быстрота превращений положительно захватывала меня. Целыми днями, а часто и ночью, сидел я у холодной неприветливой каймы водного простора, пригвожденный к тому бесстрастному чуду, которое совершалось там.

Любопытство и робость вначале — переходили постепенно в тягучее, напряженное ожидание новых превращений. Бесконечная цепь смен, как в калейдоскопе, сначала возбуждала, а потом слишком и напрягала нервы, грозя разрывом. Часто я замечал, что весь дрожу от усталости и нервного потрясения. Не редко я вдруг ловил хриплые фразы, слетавшие с моих губ, и неожиданно замечал, что руки мои повторяют с удивительною последовательностью движения какого-нибудь из этих странных существ. Я замечал, что моя память иной раз оказывается слишком слабой, растворяясь в бессчетности событий, и смутно осознавал иногда те частые провалы внимания, начало и конец которых ускользали бесследно. И все время я не мог избавиться от странного чувства движения, планомерного неуклонного стремления вперед, в то темное, неоформленное нечто, из которого выростают будущие события. Мне кажется подобное чувство испытывал бы человек, впервые проехавший на экспрессе тысячи километров пути, где каждую минуту ландшафт совершенно меняется. Это чувство вечного движения было томительно, невыносимо. Будто захваченная этим неугомонным вихрем кровь бурлила у меня в висках и туманила мысль своим шумом.