Осев боком, девчонка обвела глазами подворье: мертвецов, коровьи туши, конных опричников и Малюту Скуратова.

– Нихт коммен! – улыбаясь, сказал девчонке Штаден.

Девчонка наклонила голову – и вдруг вскочила, помчалась по двору к Малюте и, согнувшись, опрометью нырнула под брюхо его коня. Малюта от неожиданности даже поджал ноги. Девчонка вылетела за ворота.

– О-ла-ла! Быстро! Быстро! Уть! – кричал ей вслед Штаден, топал ногами, изображая погоню, хлопал в ладоши и хохотал до слёз.

Малюта рассердился и двинул было коня на Штадена, но из погреба спиной вперёд полез Федька Басманов. Ругаясь, он вытаскивал упирающегося боярина – толстого, старого, насмерть перепуганного князя Курбатова. Сзади Курбатова выпихивал наверх Алексей Басманов.

Курбатов без сил повалился на снег, но оба Басманова схватили его за шубу на плечах и волоком потянули к Малюте.

Курбатов вывернулся из рукавов шубы, упал на колени и схватился за сапог Малюты.

– Помилуй, Григорий Лукьяныч! – страстно твердил он, оглаживая сапог, словно просил любви от красавицы.

– Боров сучий, – сказал сзади Алексей Басманов, вытирая о живот окровавленную ладонь. – Кусается, как баба.

Из-за поисков этого князя Басманов-старший потерял время, и теперь всё ценное уже растащили или попортили.

– Я тебе не поп, чтобы миловать, – равнодушно ответил Малюта Курбатову и поглядел на Басманова. – Лёшка, кидай хрыча в сани.

Федька Басманов вертел головой – озирался, отыскивая девчонку. Штаден, встретившись с Федькой взглядом, бессильно развёл руками и послал небу воздушный поцелуй.

Федька яростно втянул воздух сквозь стиснутые зубы, повернулся и со всей силы пнул князя Курбатова в бок.

– Курва ты, князь! – с ненавистью выдохнул он. – Где моя девка?!

А она уже бежала сквозь густой перелесок – босиком по снегу, без платка, без цели. Голые ветки царапали руки и лицо. Она падала, заплетаясь в смёрзшихся кустах, но вставала и бежала дальше. Она то ли рыдала, то ли смеялась и ещё пыталась что-то говорить, будто у неё был собеседник, но задыхалась и замолкала.

Она выбежала на просеку, на пустую санную дорогу, накатанную полозьями, как стекло. В сумрачном небе над дорогой на месте солнца протаивала бледно-жёлтая полынья.

Задыхаясь, девчонка опустилась на дорогу, а потом и вовсе легла ничком. Она закрыла глаза и прижала к лицу ладони, согреваясь теплом собственного дыхания. Но этого тепла не хватило бы даже на то, чтобы обогреть бабочку.

Что делать дальше? А ничего. Назад нельзя – там страшные опричники, там убитые родители, там горящий дом. Нельзя даже думать о том, что позади. И вперёд – некуда. Лес. Пускай тогда придёт Богородица и спасёт. Она же добрая…

Девчонка умерла бы на этой лесной дороге. Но вдруг большие руки в меховых варежках-шубенках подняли её и куда-то понесли.

На дороге стоял длинный купеческий обоз. Морды лошадей обросли сосульками. Широкие сани были плотно укрыты рогожей. С саней слезали возчики в толстых тулупах, обдирали с бород изморозь и разминали застывшие ноги.

– Похоже, девчонка из той деревни, где мы кромешников видели, – сказал купец, который нёс девчонку. У купца у самого была дочка тех же лет.

Возле ближних саней монах в зипуне, надетом поверх рясы, загнул на сторону край рогожи.

– Давай её в мои сани, Данилыч, – сказал монах купцу. – На мешках-то лучше, чем на рыбе.

Купец подошёл и осторожно положил девчонку на мешки монаха. Монах выдернул из-под поклажи какое-то тряпьё, укутал девчонку потеплее и перекрестил.

– Вот чего они творят, игумен, – опасливо сказал купец монаху.

– Данилыч, опричные! – тревожно закричали с конца обоза.

Купцы побежали к лошадям, чтобы отодвинуть свои сани с проезжего пути. Вдали послышался глухой топот и звяканье железа.

Опричники скакали как бояре – уверенные, что им любой уступит дорогу. Впереди нёсся Малюта Скуратов. Он угрюмо хмурился своим мыслям и не глядел по сторонам. Обозники один за другим постаскивали с голов треухи и склонились перед всадниками.

Не поклонился только монах. Он видел опричников впервые и не знал, что опричные давно уже главнее бояр. Монах стоял возле своих саней и с интересом разглядывал всадников. Конечно, страшные собачьи головы и мётлы у сёдел… Но не было в опричниках ничего бесовского. Сытые, мордатые мужики и парни в цветных кафтанах и собольих шапках. Спины как печи. Здоровые зады еле вбиты в крутые татарские сёдла. Сабли оттопырены тугими ляжками.

Между всадниками на постромках болтались по дороге несколько лёгких санок, заваленных тюками. На одних санках лежал князь Курбатов – связанный, с непокрытой головой. Лицо его от побоев было пятнисто-сизым, а глаза превратились в щели.

Курбатов на обозников и не посмотрел, одервеневший от побоев и предчувствий, как идол. А опричники, пролетая мимо обоза, не смогли не позабавиться. Кто-то лихо полоснул обозника плетью, кто-то ловко и точно харкнул на рогожу. По головам и плечам склонившихся обозников колотили комья снега из-под копыт опричных скакунов.

Почти все опричники, не сбавляя хода, промчались мимо, но четверо последних придержали коней. Это Басманов-старший решил проверить, не наверстает ли он здесь тот убыток, что причинили ему поиски князя Курбатова? Федька остановился вслед за отцом, а Штаден и Плещеев – вслед за Федькой.

Толкнув разгорячённым конём купца Данилыча, Плещеев спросил:

– Кто такие?

– Торговые люди с Новгорода, боярин, – отворачиваясь от конской морды, сдержанно ответил Данилыч, не желая злить кромешника.

– Ну что, изменники, – грузно слезая с коня, по-деловому спросил Алексей Басманов, – сукна фряжские есть?

– Рыбу мороженую везём, – сухо ответил Данилыч и надел треух.

Басманов молча пошагал к ближайшим саням. Разве можно верить новгородцам? Да и рыба их – тоже хороший улов.

Штаден спрыгнул с коня и подошёл к Данилычу.

Басманов задрал на санях рогожу. Под рогожей была навалена смёрзшаяся нельма. Басманов взялся за рыбий хвост и рванул на себя.

Данилыч дёрнулся было к своему товару, но Штаден цепко держал Данилыча за отворот тулупа. Штадену всё было интересно.

– Кунитца? Да? – спросил он, выгибая отворот мехом наружу. – Или морской выдра?

Алексей Басманов с треском оторвал рыбину от кучи и бросил сыну. Но Федька с седла не поймал добычу – только впустую хлопнул ладонями. Рыбина улетела в сугроб.

– Крепче держи, дурень! – рыкнул Басманов-старший. – Вечером мать пирог испечёт.

Он отодрал вторую нельму, и теперь Федька её поймал.

Алексей Басманов усталой развалкой пошёл к другим саням – саням монаха – и сдёрнул рогожу.

Под рогожей и под тряпьём лежала девчонка, подобранная на дороге. Девчонка ещё не очнулась и лежала как мёртвая.

Федька Басманов увидел её с высоты седла и привстал на стременах.

– Вот, батя, и моя рыбка! – радостно крикнул он.

Но монах спокойно и уверенно отодвинул Басманова-отца и обратно закинул девчонку рогожей. Монах не боялся опричных, потому что не знал их, а против воров у него были крепкие кулаки.

– Это мои сани, боярин, – твёрдо пояснил монах. – Брать здесь нечего.

Алексей Басманов, опустив руки, глядел на дерзкого инока тяжело и оценивающе. Монах был не молод и не стар – ровесник Басманову. Лицо его было вытесано грубо и сильно – словно топором. Лоб и скулы темнели северным загаром.

Федька проворно соскочил с коня и поспешил к отцу. Он на ходу стаскивал рукавицы и засовывал их за пояс. Если придётся бить монаха, то голой рукой удобнее хватать за бороду. А ради свежей девки Федька схватился бы даже с царским стольником.

Купец Данилыч выдернулся из рук Штадена и тоже устремился к монаху. Этого инока нельзя было отдавать опричным – купец помнил, что за человек этот чернец. Но конный Митька Плещеев вытянул ногу и сапогом перегородил Данилычу путь.

– А ты вообще кто? – задиристо спросил монаха Федька Басманов.