– Ты зачем здесь висишь, Ольга Ивановна? Привет тебе!

– Здравствуй, в теле плотном своём, Евдокия Андреевна! Думала, что уж растаю, а ты меня не заметишь.

– Так всё к лучшему, дорогая моя: пойдешь на покой, переосмыслишь всё, станешь мудрее и чище.

– Успеется. Мудрее, чем в этом лесу, в других местах станешь вряд ли. Видишь, что твориться? Где такое видано, чтобы мелкота всякая отбилась от управляющего потока? Хаос в лесу! Это как объяснить можно?

– Можно. Творец объявился. Неумелый, но творец. Хаос – признак созидательного начала, желающего проявиться. Перед любым сотворением проявляется хаос. Кто-то меняет жизнь. И делает он это недалеко от нашего леса, а, может быть, и в самом лесу. И в сферу его интересов как-то попали элементали. Колдуна бы я почуяла и обезвредила, а это что-то другое. Сама ещё не разобралась. Человеческих эмоций нет, понимаешь?! По эмоциональным потокам на человека выйти просто, а этот художник не фонит ни агрессией, ни страхом, ни завистью, ни жадностью. Ладно! Со временем найдем его, пообщаемся. Гений подпольный на мою голову!

– А почему неумелый, раз так маскируется?

– На такое вторжение в стабильное поле надо получить разрешение. Предупреждения с его стороны даже не было, не то, что согласования. Меня никто ни о чем не предупредил. Нужно быть очень отчаянным или глупым, чтобы так нарушать границы ведомств. Глупцу не подвластна такая сила, а отчаяние сопровождают эмоции. Здесь что-то другое.

– А я не могла повлиять на эту ситуацию своим общением с человеком?

– Не думаю. Хотя, какой, смотря, человек. С кем ты наладила контакт?

– Позволь, я к тебе приближусь, убери напряжение. А то болтаюсь, как пугало.

– Да, прости, милая! Спускайся! Пойдем в дом, я чаю попью, а ты вприглядку почаёвничаешь.

Евдокия переключилась с рабочего состояния на благодушное, повседневное, напряжённость поля вокруг неё спала, Ольга Ивановна соскользнула вниз и приблизилась к избушке. Хозяйка открыла дверь и пропустила гостью, потом зашла сама, поставила в печь старый, чугунный чайник.

– Давно я не видела тебя, баба Оля. Как живёшь, расскажи.

– С каждым днём всё интереснее живу – уходить совсем не хочется. Думается мне, потеряю, утратив связь с этой земной историей, глубоко осознаваемую сейчас истину: смысл есть в любой форме бытия. Теперь творится со мной нечто великое, боюсь, не будет нигде такого благодатного поля для взращивания мудрости человеческой.

Евдокия улыбнулась:

– И это говорит мне, вообще-то, самое настоящее приведение.

– Будет тебе, напраслину-то наговаривать! За что ты меня так, Евдокия Андреевна? Ну, пару раз проявилась случайно, пару раз по делу. Видеться-то я никому не нанималась постоянно. Я не из этого профсоюза.

Хозяйка таинственной территории весело и ласково смотрела на гостью:

– Не обижайся, дорогая Ольга Ивановна. Это нам с тобой известны различия по функциям и формам немолекулярной материи, а основной массе людей всё равно, какая у тебя задача пребывания на Земле без плотной белковой оболочки. Увидели люди фантом – значит, это есть приведение.

– Ну, пусть приведение.

– Не печалься, дорогая. В любой форме бытия есть не только смысл, но и побочные эффекты, или обязательные сопровождающие неудобства. Под любую форму бытия нужно уметь приспосабливаться, и чем виртуознее приспособленчество, тем больше времени остаётся на исследование окружающего пространства.

– Ты мыслишь как-то, для человека недостойно, без должного уважения к себе.

– Я мыслю смиренно, с уважением к жизни. Можно, конечно, ломать копья и пытаться подмять нечто под себя, но нужно быть уверенным, что это нечто тебе по силам. Иначе, от твоей формы бытия ничего не останется, и ты не успеешь её изучить. А уважение к себе в первую голову в том и заключается, чтобы уметь себя не разрушить.

– Смерть физического тела – тоже след разрушительной деятельности определённой формы бытия?

– Думаю, да. И у людей форма эта называется – человек гордый. За гордыню мировой порядок, или вселенная, или Бог, как угодно, за выпячивание неуважительности своей, мстит глупым, обращая их в прах, используя механизм этот лишь в воспитательных целях.

– Жестокое воспитание.

– Так и люди жестокие. Как же с ними по-другому? Главное, что этот метод работает.

– Не вижу, что-то.

– Как же! Смотри на себя. Пусть не физическую оболочку, так ментально-астральные поля ей принадлежавшие, ты сумела сохранить, да ещё и развить до уровня достойного восхищения и уважения Высших.

– Правда? Ты это точно знаешь? Откуда?

– Ну, вот! Проболталась я, прости. Больше ничего не спрашивай об этом, всё равно не скажу.

– Всё равно, благодарю Господа за поддержку, коли так. И тебе, Евдокия, благодарность моя. Такого бальзама на душу мою никто еще не проливал.

– Ты же сама говоришь, что продолжаешь мудреть. Так это самое главное.

Виктор Владимирович надеялся встретить Евдокию. Бродя по лесу, он больше размышлял о высоком, чем смотрел под ноги в поисках грибов. Не зная чётко, зачем ему нужна встреча с лесной ведуньей, он интуитивно стремился к общению с необычным не только для городского и светского человека отшельником в многослойной юбке. Лес сегодня не казался таким родным и знакомым, как обычно, однако, концентрация на мыслях, устремлённых к познанию истины, оградила непробиваемым куполом все тела ниже ментального от ошалевших астральных жителей. Из трубы домика на чудесной, почти сказочной, полянке шёл дымок – хозяйка явно была дома. Виктор Владимирович поставил корзину с отборными белыми на крыльцо и собрался стучать в дверь, когда невольно услышал доносящийся изнутри голос.

– Дело в том, что знать, даже понимать, гораздо проще, чем делать! Я знаю, как надо, но подобно нерадивому школьнику не выполняю уроки. Стыдно, но факт. Не могу себя заставить заняться собой. Тело есть, так ваяй его дальше, лепи, как художник! Не поверишь – мне лень! Чувствую себя старой развалиной. Таковой и являюсь.

В маленькое окошко незваный гость разглядел большой стол, за которым сидела хозяйка. В одной руке она держала чашку, другой театрально жестикулировала, громко объясняясь с пустующей скамьёй напротив. Виктору Владимировичу стало не по себе за подсмотренную сцену. «Одиноко ей здесь. Сама с собой уж говорить стала. Надо её навещать, человек, ведь», – решил он, чувствуя, как волна благородства и милосердия вытесняет растерянность. Стучать в дверь, однако, было неловко, так как вводить в смущенное состояние уважаемую даму не хотелось.

Из дома донёсся смех. В это время баба Оля рассказывала Евдокие о своих играх с Игорем Петровичем, попутно анализируя возможные ошибки построения отношений с человеком такого сорта. Голос привидения, само собой, неподготовленному, невосприимчивому, не расслышать; понять, почему женщина сидящая за столом весело хохочет, не рассматривая варианты сферы клинической психологии, трудновато. Поэтому милосердие оказалось вытесненным банальным чувством самосохранения, которое в свою очередь заставило Виктора Владимировича, подхватив корзинку, ступая тихо и осторожно, начать двигаться в обратном направлении к дачным участкам.

Сильная рука властно схватила грибника за ворот брезентовой куртки, рванула, почти перекрыв дыхание, назад, к оставленному наблюдательному пункту под окошко лесной избушки.

– Ты что здесь шпионишь, интеллигент трусливый?

Всё смешалось в голове заклейменного званием трусливого интеллигента. Силища богатырская в руке миловидной рыжей дочери Евдокии, неоправданно резкое отношение, осознание собственной трусливости, а также желание сохранить аристократизм поведения выдали в эфир неожиданную реплику:

– Козлица! Убери свои руки от меня! Не тронь моё тело!

– Так ты всё знаешь?! Ну, так заноси своё тело в дом! О душе потолкуем. Певец, решительно сбросив ситцевый платочек с рогатой головы, потеряв окончательно скоромное девичье очарование, дважды стукнув кулаком дверной косяк, вломился в дом, таща за собой ватную физическую оболочку Виктора Владимировича, эфирное тело которого в сопровождении остальных материй отчаянно цеплялось за крыльцо.