Отец мой никогда не понимал притягательной силы моря. Мы, конечно, говорили с ним на разных языках. Только Государь Император, любящий морское дело, хвалил Тамару. Каждое лето он плавает в водах Финского залива на своей великолепной Царевне. Этим летом он выразил пожелание, чтобы я на Тамаре сопровождал его в плавании.

Наступают блаженные дни. Нас окружает строгая красота шхер. Я обедаю в семье Государя рядом с Ксений. Это недели отдыха Государя. По вечерам мы играем в глупую карточную игру, которая называется Волки.

В сентябре я прощаюсь с Петербургом, по крайней мере, на два года. Тамара гордо спускается по Неве, имея целью… берега Индии. Я убедил моего брата Сергея меня сопровождать. Мы должны были встретиться в одном из портов Дальнего Востока с Цесаревичем Георгием, который совершает кругосветное путешествие.

Адмиралтейский шпиц становится все тоньше… Мое сердце бьется радостнее.

2.

Сама судьба была против нас. Едва мы прибыли на Дальний Восток, как начали приходить из дома дурные вести. Во-первых, брат Михаил женился на прелестной, но не принадлежавшей, однако, ни к одной из царствовавших фамилий девушке, и возбудил этим против себя гнев Государя и всей семьи.

Потом заболел Георгий Александрович. Доктора нашли у него туберкулез обоих легких, что потребовало его немедленного отъезда на Кавказ, в Аббас-Туман. И, наконец, в то время, когда мы путешествовали по Индии, пришло известие о смерти нашей матери. Она умерла от разрыва сердца, заболев в поезде по дороге в наше имение в Крыму Ай-Тодор, где каждое деревцо, каждый цветок были посажены под ее наблюдением. Оставив Тамару в порту Бомбея, мы пересели на быстроходный пассажирский пароход и поспешили обратно в Россию. С тех пор моя нога не ступала больше на священную почву Индии.

Михайловский дворец был полон глубокой скорбью. Отец бесцельно бродил из одной комнаты в другую. В течение долгих часов он сидел безмолвный, куря одну за другой толстые сигары и пристально глядя вдоль длинных полуосвещенных коридоров, как бы ожидая услышать оттуда ласковый голос матушки, который бы напомнил ему, что нельзя курить в гостиной. Он упрекал Михаила, за его женитьбу, так как видел в ней причину обострения болезни матери, и не мог себе простить, что отпустил ее одну в Крым. Отцу исполнилось 59 лет.

Скоропостижная смерть его верной подруги напомнила ему о его годах. Смыслом всей его жизни были Кавказ и его жена. После того, как завистливые люди и воля Всевышнего отняли у него и то, и другое, жизнь потеряла для него всякий интерес. Конечно, оставались дети, нас было семеро, но мы выросли в преклонении перед отцом, как пред человеком сильной воли и долга, бывшим для нас олицетворением великолепной эпохи Императора Николая I. Говоря о нем, мы называли отца между собою Михаилом Николаевичем; беседуя с ним, мы взвешивали каждое слово и сдерживали свои чувства. В его горе - все наши сердца разделяли его скорбь, но мы не знали, как выразить ему словами наши симпатии. Мы сидели молча, около него и в моих ушах звучали слова Библии: И так сидели они с ним на земле семь дней и семь ночей, и никто не говорил ему ни слова, так как они видели, что горе его безмерно.

В те дни Петербург показался мне более, чем когда-либо ненавистным. Я выпросил у Государя должность в Черноморском флот, и был назначен вахтенным начальником на броненосец Синоп. В течение двух лет я очень много работал там, и только раз взял в феврале 1892 года отпуск, на две недели, чтобы навестить Георгия Александровича в Аббас-Туман.

Он жил там в полном одиночестве, и единственным его развлечением являлось сметение снега с крыши домов. Доктора полагали, что холодный горный воздух подействует на его больные легкие благотворно. Мы спали в комнате при открытых окнах при температурь в 9 градусов ниже нуля, под грудой теплых одеял. Георгий Александрович знал о моей любви к его сестре Ксении и это, в соединении с нашей старой дружбой и общим интересом к военному флоту, сблизило нас, как братьев.

Мы без устали беседовали, то, вспоминая наше детство, то, стараясь разгадать будущее России и обсуждая характер Никки. Мы надеялись, что Император Александр III будет царствовать еще долгие годы, и оба опасались, что полная неподготовленность Никки к обязанностям Венценосца явится большим препятствием к его вступлению на престол в ближайшем будущем.

Той же весной 1892 г. меня перевели во флот Балтийского моря. Государь выразил свое полное удовлетворение по поводу моих служебных успехов. После двухмесячного командования миноноской Ревель в сто тонн, я был назначен командиром минного отряда в двенадцать миноносцев. Во время летнего морского смотра, я получил приказ атаковать крейсер, на котором находился Государь Император.

Я еще никогда не испытывал такого полного удовлетворения, как во время этой операции, и атаковал с громадным мужеством и решимостью. Морской министр поздравил меня с блестяще проведенной операцией и сам чувствовал мой большой триумф: дома мой сумрачный наставник, который десять лет тому назад предсказывал мне полную неудачу на флотской службе, прислал мне письмо, в коем писал о том, что я сделал большие успехи, чем он ожидал, и он надеется, что со временем я стану хорошим морским офицером.

***

В январе 1893 г. один из наиболее новых русских крейсеров Дмитрий Донской должен быть, возвращаясь из Китая, отправиться в Соединенные Штаты, чтобы поблагодарить американцев за оказанную ими минувшем летом во время недорода на юго-востоке России продовольственную помощь. Для меня представился единственный случай посетить страну моих юношеских мечтаний. Я решил просить об откомандировании меня на Дмитрий Донской, но, так как я должен был ходатайствовать об этой милости лично у Государя, то я полагал, что могу просить его еще кое о чем. Это кое-что было рукою его дочери Великой Княжны Ксении.

Император принял меня с обычной сердечностью. Взрослый офицер, я был для него все тем же маленьким кузеном Сандро, который когда-то играл с его сыновьями, Никки и Жоржи, в садах Ливадийского дворца.

- У тебя какой-то секрет, - с улыбкой спросил он меня: - разве ты не видишь меня достаточно часто дома, чтобы тебе понадобилась официальная аудиенция.

Признаюсь, что я высказал причину моего визита не слишком красноречиво. Пристальный, слегка, насмешливый взгляд Государя лишал меня всякого мужества. Я заикался и бормотал. Фразы, которые звучали так красноречиво, когда я произносил их пред собой дома, не производили в этом маленьком уютном кабинете, наполненном портретами и картинами, ожидаемого эффекта.

- Дело относительно перевода на крейсер Дмитрий Донской обстоит весьма просто, - решил Государь после минутного размышления: - мне кажется, что это будет очень хорошо, если представитель нашей семьи передаст мою личную благодарность президенту Соединенных Штатов. Что же касается твоей просьбы руки Ксении, то мне кажется, что до меня, ты бы должен был переговорить с нею.

- Я уже говорил с нею, и мы решили, что я должен просить у Вашего Величества аудиенции.

- Понимаю. Ну что же, принципиально я не против этого. Я тебя люблю. Если ты любишь Ксению и она тебя любит, то я не вижу никаких препятствий, чтобы вам пожениться. Но придется немного подождать.

Императрица не хочет, чтобы Ксения выходила слишком рано замуж. Мы окончим этот разговор не ранее, тем через год.

Я горячо поблагодарил Государя и бросился к Ксении, чтобы сообщить ей результат нашего разговора. Мы надеялись получить согласие Императрицы раньше, чем через год.

Я отправился в Америку со спокойным сердцем.

3.

Мне исполнилось ровно 27 лет в тот туманный весенний день, когда, крейсер Дмитрий Донской бросил якорь в Гудзоновом заливе.