— Мистрисс Дик-Торн приглашает герцога! — чуть не вскрикнул Рене. — Она его знает? Что это значит? Так Жан Жеди не ошибся в своих подозрениях! Хозяйка этого дома и сенатор действительно убийцы? Тогда будет возможно и легко нанести решительный удар, и в этом случае мое пребывание здесь принесет большую пользу. Вернулся ли герцог? Если еще нет и мистрисс Дик-Торн того не знает, это будет доказательством, что между ними нет тесной связи. Все нужно проверить как можно скорее.

Он разделил все письма на три кучки.

Первая должна была быть отправлена по почте, вторая — разнесена по домам, а письма герцогу и его сыну Рене решил отнести сам.

Около двух часов он отправился в Сен-Жерменское предместье. Швейцар, с которым Рене уже говорил несколько дней назад, отвечал ему по-прежнему, что господина сенатора нет в Париже, что от него нет никаких вестей и неизвестно, когда он вернется.

— Оставьте письмо, — прибавил он, — оно сейчас же будет отнесено в кабинет, где господин герцог найдет его по возвращении вместе с сотнями других. Господин Анри получит свое сегодня же вечером.

Оставив письма, Рене отправился домой, убежденный, что мистрисс Дик-Торн незнакома с герцогом и посылала ему приглашение наудачу, в надежде, что он соблаговолит принять приглашение и окажет ей этим большую честь.

В скромной квартире на улице По-де-Фер-Сен-Марсель ничто не изменилось для герцога де Латур-Водье.

Скрываясь под именем Фредерика Берара, волнуемый разными страхами, которые обращались у него чуть не в манию, он ждал с лихорадочным нетерпением той минуты, когда события позволят ему вернуться в свой дом из мнимого путешествия.

Почти каждую ночь, тщательно переодевшись, он ходил на Университетскую улицу и незаметно пробирался в сад. Затем он проникал в свой рабочий кабинет и разбирал письма, наваленные грудой на письменном столе.

Тефер пользовался неограниченным доверием старого герцога и действовал по своему усмотрению.

Герцог предоставлял ему полную свободу и только требовал, чтобы он искал Клодию Варни и наблюдал за Бертой Леруа и Рене Муленом.

Полицейский справлялся с этой тройной задачей как только мог.

Было около девяти часов вечера.

Мелкий холодный дождь шел с самого полудня, разводя грязь на улицах.

В это время Тефер, задержанный в префектуре дольше обычного, наконец освободился и отправился на улицу По-де-Фер-Сен-Марсель.

Он три раза позвонил у дверей Фредерика Берара, как было условлено, и герцог тотчас отворил.

— Что вы так поздно сегодня? — спросил он.

— К крайнему моему сожалению, я не мог прийти раньше.

— Ну что, узнали что-нибудь новое?

— Сейчас я дам вам отчет о розысках моих агентов и моих собственных, но, к несчастью, я не могу сообщить вам ничего определенного.

— Во всяком случае, я рад, что вы пришли: я просто умираю от скуки. Садитесь, Тефер.

Тефер взял стул и вынул из кармана бумажник.

— Напали вы наконец на след Клодии? — спросил герцог.

— Увы!… Нет… Право, можно подумать, что она никогда не существовала или что теперь не существует.

— Ах! Если бы она умерла! — прошептал герцог.

— Это возможно, — заметил Тефер, — но, конечно, не следует очень на это рассчитывать… Я снова послал в Лондон запрос и надеюсь в скором времени получить ответ.

— Тефер, ожидание меня убивает. Я здесь точно в могиле.

— Мужайтесь, господин герцог. Добровольное заключение необходимо для вашей безопасности, и, без всякого сомнения, оно будет непродолжительно. Ваши враги выдадут себя, и мы сможем их обезвредить.

— Что вы знаете о дочери казненного и о Рене Мулене?

— В первое время после освобождения Рене Мулен ходил каждый день к Берте Леруа в гости в сопровождении какого-то человека довольно жалкого вида.

— Вы узнали, кто он?

— Мои агенты два или три раза следили за ним, но не обнаружили ничего подозрительного, и я счел бесполезным заниматься им дольше, тем более что его перестали видеть с Рене Муленом, и этот последний исчез…

— Исчез? — воскликнул в беспокойстве Жорж.

— Да, господин герцог, уже несколько дней.

— Он скрывается?

— Нисколько… Он уехал из Парижа.

— Очевидно, боится полиции?

— О! Его отъезд не бегство… Он просто получил место на фабрике в провинции.

— Где же это?

— Не знаю, мне кажется, что это для нас не имеет значения. Главное, что он уехал.

— Он продал свои вещи, когда уезжал?

— Нет, он оставил квартиру за собой.

— Стало быть, он думает вернуться в Париж?

— Вероятно.

— Откуда вы узнали эти подробности?

— От привратницы.

— Вы уверены, что он действительно уехал? — спросил герцог после нескольких минут молчания.

— Привратница не имела никакой выгоды лгать мне.

— Да, но Рене Мулен мог обмануть ее, оставить квартиру и сделать вид, что уезжает, чтобы лучше спрятаться.

— Я думал так же, как и вы, и велел наблюдать за домом на улице Нотр-Дам.

— Ну и что же?

— И вот уже шестой день Рене Мулен там не появляется.

— Но, может быть, он пишет ей письма и назначает свидания где-нибудь в другом месте?

— Берта Леруа не выходила из дома… или, по крайней мере, она не выходила из квартала и заходила только в лавки за покупками.

— Вы уверены?

— Совершенно уверен… Я убежден, что Рене Мулен действительно уехал. Он механик и жил своим трудом. У него были, конечно, деньги, но не столько, чтобы жить, ничего не делая, и он нашел себе место в провинции. Я не вижу тут ничего подозрительного.

— Тогда, по вашему мнению, Берта и Рене оставили свои замыслы?

— Да, она увидела их неисполнимость… почему же нет?

— Я не могу этому поверить… Мрачные предчувствия терзают меня с каждым днем все больше и больше и не дают ни минуты покоя. Я совсем не сплю или мне снятся ужасные сны, и я просыпаюсь, обливаясь холодным потом. Что может быть хуже такой жизни!…

— Подумайте, господин герцог, и вы прогоните эти страхи.

— Чем больше я думаю, тем больше они растут… Я боюсь не без основания и сейчас докажу вам это… Рене Мулен вернулся из Лондона с твердым намерением восстановить честное имя своего бывшего патрона Поля Леруа. Я слышал это от него самого, и, когда он говорил с вдовой казненного, в его словах, в его тоне слышалась твердая решимость. Нет… Он решительный, готовый на все человек и не оставил своих планов, успех которых стал целью его жизни.

— Как он ни решителен, но он должен отступить перед невозможностью! Улики, которыми он обладал, уничтожены. Что же он может теперь сделать? Все от него ускользает!

— У него было письмо Клодии Варни… стало быть, он знал эту женщину. Он может искать ее.

— Ничто не доказывает, что он ее знает. Наконец, мы тоже ее ищем и не находим, хотя мы поставлены в лучшие условия, чем он. Но, предположим, что он ее найдет… Что же тогда? Разве он пойдет и скажет ей: «Я знаю или, скорее, подозреваю, что вы совершили преступление несколько лет назад… Сознайтесь! За него был казнен невиновный. Укажите вашего сообщника!» Чтобы говорить так, надо быть сумасшедшим, и Клодия велела бы его выгнать… И наконец, чего вы боитесь? Ведь прошел срок давности!

— Я боюсь скандала… Боюсь страшного позора, процесса, из которого я выйду свободным, но погибшим, опозоренным… Мне останется только пустить пулю в лоб.

— Э! Господин герцог, для процесса необходимо представить неопровержимые доказательства невиновности осужденного, а где же эти доказательства?

Жорж де Латур-Водье молчал.

— Свидетелей не было, не правда ли? — продолжал Тефер.

— Был один.

— Он жив? — вскричал полицейский.

— Нет, умер, — ответил герцог.

— Тогда процесс невозможен. Выясним положение дел: если Клодия Варни появится, она будет думать только о ваших деньгах. Пожертвовав некоторой суммой, вы от нее избавитесь. Эстер Дерие, вдова вашего брата, никогда не выйдет из Шарантона, да и нельзя вылечить помешательства, которому больше двадцати лет. Рене Мулен, обезоруженный, потеряв надежду, оставляет свои замыслы и уходит. Остается только Берта Леруа, но ведь это ребенок! Неужели он опасен вам, господин герцог?