— Отец адвоката, который нас защищал? — вскричал в изумлении Рене Мулен. — Невозможно!

— Да, так кажется, а, однако, все заставляет меня думать, что я не ошибаюсь. У Гусиного пера, одного моего старого товарища, который может подделать любую подпись, как я выпиваю стакан вина, есть копия письма, адресованного убитому, в котором тому назначалось свидание на площади Согласия. Письмо подписано: герцог С. де Л.-В., что означает: герцог Сигизмунд де Латур-Водье.

— Но, — возразил Рене, — вы говорили ведь о герцоге Жорже?

— Да, это брат Сигизмунда, кутила, по уши в долгах, который, чтобы наследовать состояние старшего брата, устроил так, что его убили на дуэли утром того дня, когда старик и ребенок должны были быть убиты на мосту Нельи.

— У вас есть письмо? — спросил Рене.

— Нет, но я знаю, где оно.

И Жан Жеди рассказал все, что он узнал от бывшего нотариуса.

— Надо достать письмо, — сказал Рене, — оно послужит нам доказательством, если только буквы подписи значат именно то, что вы говорите.

— Неужели вы сомневаетесь? — вскричал бандит. — Это ясно как день!

— Не так ясно, как вы думаете, так как, например, я знаю еще одно лицо, к которому совершенно подходят эти буквы, — герцог Состен де Латур-Вилльнев.

— Черт возьми! — сказал в смущении Жан Жеди.

— Может быть, Гусиное перо удовольствовался первым подошедшим именем… Мне кажется невозможным, что отец нашего великодушного защитника — негодяй.

— Ну, это не резон, — сказал Жан Жеди, — конечно, сын — хороший человек, но мне положительно известно, что герцог Сигизмунд был убит на дуэли в день убийства на мосту Нельи.

— Что же это доказывает? Может быть, просто случайное совпадение… Был ли женат герцог Сигизмунд? Был ли у него ребенок, которого хотели убить?…

— Я не знаю… — прошептал Жан Жеди, заметно разочаровавшись.

— Я думаю, — вмешалась Берта, — что прежде всего надо бы заняться этой женщиной, в которой господин Жан Жеди узнал сообщницу убийц.

— А ведь правда! — воскликнул старый бандит. — Если я не ошибаюсь, то мы через нее доберемся и до другого.

— Где она живет?

— На улице Берлин, в маленьком доме, отлично меблированном… так мне говорили, по крайней мере.

— Как ее зовут?

— Мистрисс Дик-Торн.

— Дик-Торн… — повторил Рене, вспоминая, что так звали путешественницу, занимавшую перед ним комнату отеля, в которой он нашел письмо. — Откуда она приехала?

— Из Лондона.

— Так это, должно быть, она и есть.

— Ты думаешь? — спросил с живостью Жан Жеди.

— Да, но надо убедиться… Ах! Если бы можно было…

Рене остановился.

— Если бы можно было… что? — спросила Берта.

— Так… мне одна мысль пришла… я после скажу вам… Теперь надо бы достать письмо Гусиного пера.

— Для этого надо только выкупить его чемоданы. Это будет стоить пятьсот франков.

— Завтра мы сходим за ними. Потом устроим слежку за домом мистрисс Дик-Торн и, наконец, пойдем поблагодарить нашего великодушного защитника господина Анри де Латур-Водье.

— В дом его отца на улице Святого Доминика?

— Конечно.

— А ведь это отлично придумано! Может быть, мы увидим и самого герцога, и все тогда объяснится! Ай! Черт возьми! Если это он, мы можем похвастаться, что напали на настоящую золотую жилу.

— Которую сумеем разработать, ручаюсь вам, — сказала Берта странным тоном.

Жан Жеди улыбнулся.

— Она очень мила, малютка! — прошептал он. — Она все больше и больше мне нравится!

— Однако теперь уже поздно, — заметил Рене. — Пора по домам… До завтра!

— Ладно, старина, но мне хотелось бы попросить тебя о двух вещах.

— В чем же дело, товарищ? Я готов сделать все, что могу.

— Завтра я переезжаю. Я хотел бы, чтобы ты помог мне перебраться, да, кстати, дай уж немного в долг.

Рене вынул из бумажника стофранковый билет и подал его Жану Жеди.

— Вот, возьмите. Но только помните, что нам надо много поработать, чтобы довести до конца наше дело, и я надеюсь, что вы не будете напиваться…

— Как в мышеловке?… Будь спокоен! Слово Жана Жеди.

— В котором часу вы переезжаете?

— В семь часов утра.

— Где же мы встретимся?

— На моей старой квартире, на улице Винегрие.

— Я приду, а после переезда мы пойдем выкупать чемоданы нотариуса.

— Так до завтра… — сказал Жан Жеди, протягивая руки Берте и механику.

Молодая девушка колебалась. Непреодолимое чувство отвращения не позволяло ей коснуться руки негодяя.

Но взгляд Рене напомнил ей, что это необходимо, и она покорилась.

Рене отворил дверь.

— Я расплачусь, — сказал он, выходя с Бертой из кабинета.

— Ах! — прошептала девушка, когда они вышли на улицу и ночной воздух освежил ее пылающий лоб. — Дать руку этому человеку… я думала, что никогда не решусь…

— Я вас предупреждал, мадемуазель… Однако вы захотели идти со мной.

— Да, но я не знала тогда, что он нам расскажет… Этот негодяй, будто бы умерший сообщник убийц, или, скорее, убийца, ведь это он и есть, неужели вы не поняли? От его руки погиб доктор Леруа! За него, за его преступление мой отец взошел на эшафот. Я повторяю вам, что Жан Жеди — убийца!

— Успокойтесь, мадемуазель, умоляю вас! Предположим, что вы не ошиблись; но ведь Жан Жеди может узнать своих сообщников и указать нам их… Без него мы ничего не можем сделать.

— Да, это правда.

— Итак, постарайтесь владеть собой, чтобы Жан Жеди не заподозрил ни на минуту истинной причины, почему мы берем его в союзники, и я твердо уверен, что тогда мы достигнем нашей цели.

— О! Если бы Бог вас услышал!

— Он услышит… Божеское правосудие медлит, но рано или поздно карает виновного. Вот мы и у вашего дома… до завтра, мадемуазель.

— До завтра, мой друг… до завтра, брат мой.

На другой день, в семь часов утра, как было условлено, Рене Мулен пришел к Жану Жеди.

Его мебель была не громоздка, и Жан скоро перебрался на новую квартиру. Они торопились, так как в этот день им предстояло много дел.

Закончив перевозку, они наскоро позавтракали в одном из ресторанов у заставы.

— Ну, что теперь мы будем делать? — спросил после завтрака бандит.

— Пойдем на улицу Рейни за чемоданами.

— Ты знаешь, что для этого нужно пятьсот франков?

— Деньги у меня в кармане.

— Черт возьми! Да ты капиталист! Ты, должно быть, немало поработал, чтобы сколотить такие деньги. Ну, пойдем смотреть бумаги Гусиного пера.

В то время перестройка Парижа была в полном разгаре. Широкие улицы и большие бульвары прорезывали кварталы, где до сих пор воздух и солнце были известны только понаслышке.

Дойдя до улицы Рейни, названной так в честь министра полиции, который первый осветил Париж, хотя и не особенно блестящим образом, они нашли ее загороженной лесами и телегами.

— Какой дом нам нужен? — спросил Рене.

— Номер 17.

Они двинулись по улице, глядя на номера домов.

— Черт возьми! — воскликнул Жан. — Какое несчастье! Дом разрушен!

Рене Мулен нахмурился и опустил голову.

— Еще неудача! — прошептал он.

— Да… Вот последний номер 13, — ворчал Жан, — дальше все дома сломаны…

— Надо будет расспросить.

— О чем?

— Ведь, вероятно, здесь знают, где живет хозяин 17-го, мы пойдем к нему и потребуем чемоданы. Ведь не лежат же они здесь под обломками.

— Это идея!… Я пойду, расспрошу.

Жан Жеди вошел в дом 13.

Спустя несколько минут он вернулся с печальной миной.

— Ну что? — спросил Рене.

— Плохо, старина!… Если так пойдет, недалеко мы с тобой уедем.

— Что же, здесь не знают адреса хозяина дома?

— Хорошо, если бы только это… Он умер месяц назад, и все его имущество продано.

— Положительно, несчастье нас преследует! Надо, значит, отказаться от этого письма, а оно было бы нам очень полезно. Что, этот нотариус в тюрьме?