В первый день герцог Жорж не выходил из дома и не оставлял кабинета, погруженный в чтение многочисленной корреспонденции, накопившейся в его отсутствие.

На другой день, подумав, что известие о его приезде уже распространилось, он счел нужным сделать несколько визитов.

Естественно, что его стали расспрашивать о путешествии. Он заранее все продумал и отвечал так, что подтвердил всеобщие предположения, что причиной его отъезда было тайное политическое поручение большой важности.

Тефер не подавал признаков жизни, и сенатор был очень рад этому.

«Нет известий, значит, все хорошо», — думал он.

На третий день, перед завтраком, лакей подал ему письмо, почерк заставил его вздрогнуть.

Письмо было от Клодии.

Дрожащей рукой он разорвал конверт.

« Дорогой герцог! Я знаю о вашем возвращении и надеялась, что вы приедете ко мне первой, и, признаюсь, даже рассчитывала на это, но вижу, что ошиблась. Вы меня забываете, чего я не потерплю. Необходимо, чтобы через четыре дня брак Анри был расстроен, а новый, обещанный мне, заключен. Это необходимо. Не забудьте!

 Ваш друг, Клодия».

Цепь, сковывавшая герцога, снова натянулась.

— О, — прошептал он, — почему я не могу уничтожить эту женщину так же, как и других? Я ненавижу ее, но должен повиноваться!

Он сжег письмо. В эту минуту ему доложили, что завтракать подано, и он пошел в столовую, где его ждал Анри.

Герцог решил покончить с этим делом как можно скорее, поэтому решил поговорить с сыном.

Сам Анри дал ему повод заговорить об этом.

— Отец! — сказал он. — Вы, кажется, сделали вчера много визитов?

— Да.

— Позвольте узнать, видели ли вы графа де Лилье?

— Нет.

— Я очень сожалею об этом; граф знает о вашем возвращении, и я боюсь, что он может и даже должен найти подобную небрежность оскорбительной.

— Это не небрежность или, лучше сказать, небрежность, сделанная нарочно.

Молодой человек посмотрел на отца с удивлением и беспокойством.

— Я вас не понимаю. Как, вы нарочно оскорбляете графа, на дочери которого я женюсь?

— Ты еще не женился.

— Конечно, но это не замедлит…

— Кто знает!…

Удивление Анри превратилось в недоумение.

— Вы предполагаете, что этот брак не состоится?! — вскричал он.

— Брак, о котором ты говоришь, никогда не был вполне одобрен мною.

— Что вы говорите, отец!

— Истину.

— Мне кажется, что я сплю.

— Ты нисколько не спишь. Сознаюсь, что я не противился, потому что моя любовь к тебе доходит до слабости, но мне было неприятно, когда ты влюбился в Изабеллу де Лилье.

— Но ведь она прелестна!

— Просто красота молодости.

— Ее отец — ваш друг!

— Допустим, но в дружбе есть много степеней. Дружба, которую мы с графом чувствуем друг к другу, не особенно прочна. Видел ли ты, чтобы мы были согласны хоть в чем-то?

— Конечно, исключая политические вопросы, но это не имеет значения.

— Не имеет значения! Напротив, эти вопросы имеют самое важное значение для меня. Граф — человек благородный, но его суждения до крайности ложны. У него революционный взгляд…

— Вы хотите сказать — либеральный…

— Одно другого стоит. Он хвастается тем, что принадлежит к оппозиции, следовательно, он враг правительства, которое я поддерживаю. Я много думал во время моего путешествия и понял, что союз между двумя семействами, главы которых в день возмущения могут очутиться лицом к лицу в противоположных лагерях — невозможен.

Анри не перебивал отца, но был очень бледен, и дрожание губ доказывало его внутреннее волнение.

— Отец! — отрывисто сказал он. — Должен ли я понять ваши слова так, что вы берете обратно ваше согласие на мой брак с Изабеллой?

— Я никогда не давал его, а если бы дал, то взял бы обратно.

— Вы оскорбляете графа!

— Если он сочтет себя оскорбленным, то может требовать удовлетворения.

— Вы оскорбляете его дочь!

— Тут нет оскорбления, так как дело идет не о ней.

— Но я люблю ее!

Сенатор пожал плечами.

— Вы еще ребенок, — сказал он, — и в ваши годы любовь не может пустить глубоких корней. Вы ее забудете.

— Никогда!

— Вы забудете, потому что это необходимо. Забудете, потому что я этого хочу.

— Вы не имеете права требовать от меня жестокой и несправедливой вещи!

— Жестокой и несправедливой? — повторил старик.

— Да, отец!

Герцог нахмурился. Лицо его приняло суровое выражение.

— Не забудьте, Анри, кем вы были бы без меня и кем стали благодаря мне. Я взял вас из воспитательного дома, чтобы дать знаменитое имя и богатство. Я сделал из вас своего сына и имею над вами права отца; через усыновление мои предки стали вашими. Вы должны заботиться об их чести, которая оставалась незапятнанной в течение веков, и я обязан помешать вам запятнать ее.

— Богу известно, как я благодарен вам за ваши благодеяния! Но как можно допустить, что я опозорю имя ваших предков, женясь на дочери честного человека, которого уважают даже его политические соперники!

— Я не думаю спорить с вами, я приказываю.

— Итак, потому что мнения графа не сходны с вашими, вы хотите разбить мое сердце, заставить отказаться от счастливого будущего?

— Это необходимо, потому что я так хочу, повторяю вам.

— Отец, вы жестоки, безжалостны, но вы высказали вашу волю. Я вам всем обязан и не буду неблагодарным. Я дорого плачу за имя и состояние, но не торгуюсь: я исполню вашу волю!

Герцог Жорж вздохнул свободнее; он не надеялся так легко победить сопротивление своего приемного сына.

— Теперь я вижу тебя таким, каким ты должен быть, — сказал он нежным тоном. — Я благодарен тебе за послушание, на которое и рассчитывал, и не замедлю вознаградить за него. Не думай, что я осуждаю тебя на безбрачие, напротив, я с нетерпением жду наследника нашего имени. Я думаю о твоем браке и нашел тебе жену.

— Жену? — повторил Анри. — Жену мне?

— Да, дитя мое, прелестную девушку.

— Я никогда не женюсь.

— Когда ты узнаешь, о ком я говорю, ты изменишь мнение.

— Я не хочу ничего знать! Не хочу знакомиться с этой девушкой!

— Ты уже знаешь ее и, как кажется, даже ухаживаешь за ней!

Анри не мог угадать, что дело идет об Оливии.

— Это для меня загадка.

— Загадка, которую легко разгадать, — сказал герцог. — Собери свои воспоминания о хорошенькой блондинке, у которой мать еще молода и вдова одного джентльмена, которого я уважал. Понял?

— Нет, отец, я ничего не понимаю. Кто эта девушка?

— Ты шутишь! Четыре дня назад ты был на улице Берлин…

Молодой человек вздрогнул и с ужасом поглядел на отца.

— На улице Берлин? — повторил Анри. — Надеюсь, вы не говорите о мистрисс Дик-Торн и ее дочери? Скажите скорее, что нет.

Сенатор смутился: ужас его сына был слишком очевиден, и герцог вспомнил, что Клодия говорила ему о некоторых вопросах Анри, по меньшей мере странных, по поводу эпизода с живой картиной, и ему пришло в голову, что, может быть, молодой человек подозревает мистрисс Дик-Торн в преступлении на мосту Нельи. Но это казалось невозможным.

Заставив замолчать свое волнение, герцог твердым тоном отвечал:

— Да, я говорю об этих дамах и не понимаю твоего удивления.

Анри вскрикнул от ужаса и отвращения:

— Вы хотите заставить меня жениться на дочери этой женщины?

— Конечно.

— Для нее я должен пожертвовать своей чистой любовью к Изабелле! Нет, это невозможно!

— Ты говоришь, невозможно?

— Вы, значит, не знаете мистрисс Дик-Торн. Не знаете ее прошлого…

Сомнение было невозможно: Анри знал или, по крайней мере, угадывал что-то о ней, и герцог хотел сейчас же убедиться в этом.

— Ты сумасшедший, — сказал он.

— Если бы я был сумасшедшим, отец, то я меньше страдал бы, чем страдаю теперь. Впрочем, мне достаточно сказать несколько слов, и вы сами с ужасом откажетесь от неисполнимого плана.