— Родной сестры моего отца… — сказал дижонец.

— Из чего следует, что вы — мой двоюродный брат Овид Соливо.

— Еще бы! — воскликнул Овид.

Они пожали друг другу руки, потом Овид, со свойственной ему фамильярностью этакого бонвивана, заявил:

— Эх! Черт побери, до чего ж здорово, что мы встретились, братец! А я ведь думал, что ты уже покойник!

— Покойник! — с улыбкой повторил за ним Жак Гаро. — По-моему, дело все-таки обстоит немножко иначе. Какой болван это придумал?…

— Да я лет пять назад ездил на родину, так там все об этом поговаривали, только точно никто ничего не знал.

— А кто же распустил эти нелепые слухи?

— Один рабочий из Женевы был проездом в Дижоне, так он и заверил твою мать. Еще добавил, что ты якобы в какой-то богадельне загнулся. Бедняга собиралась написать, чтобы разузнать все как следует, да и сама от удара померла — как раз через год после смерти твоего отца. Да ты, наверное, знаешь?

— Да… да… — ответил Жак Гаро, очень довольный полученной информацией, — мне тогда сообщили… такое горе! Бедный отец… несчастная мать!…

Мерзавец даже сделал вид, что отер слезу. Овид продолжал:

— Ты тогда, наверное, наведался в родные края за наследством? Невелико, конечно, наследство… Но все равно: получать — не отдавать, всегда приятно.

— В самом деле, совсем невелико оказалось… — сказал Жак.

— Нашел на что сетовать, старина… Я лично в наследство и гроша не получил.

— Так твои родители разве умерли?

— Два года назад. Теперь в Кот д'Ор ни одного Соливо больше нет, из всей семьи я один остался, а ты, старина, — последний из Арманов… Вымерли все Арманы. И ничего не осталось… А мы с тобой, выходит, вроде как сироты! Эх! Ну и здорово же, что мы встретились! Представь себе, я сначала тебя даже никак узнать не мог. Все сомневался. Черт возьми! Не виделись-то мы целых шесть лет, тебе тогда было двадцать пять, мне — двадцать два; тебе есть чем похвастаться: изменился ты здорово… и явно в лучшую сторону. Эх! Знаешь, если бы имя не услышал, ни за что бы тебя не узнал… Да еще в таком наряде! Ну, шмотки у тебя, однако! Прямо барин, причем шикарный такой, ну совсем роскошный господин! Ты что, после нашей единственной встречи шесть лет назад в Марселе состояние себе сколотил?…

— Состояние? Да не совсем. Но тем не менее жаловаться мне не на что. Изобрел кое-что, вот и сумел скопить несколько тысяч франков.

— А, черт возьми! Да, эти изобретения штука такая: либо в один момент пан, либо совсем уж пропал!… А ты, однако, хитрец! Учился в Шалоне, а потом в Национальной школе искусств и ремесел*…

* Высшее учебное заведение.

— Да… пожалуй… работал я много…

Затем, желая сменить тему разговора и получить какие-нибудь сведения об этом братце, спросил:

— Ну, а ты чем теперь занят?

— Черт возьми! Тем же, чем и раньше.

— Чем именно?

Овид удивленно уставился на Жака.

— Как это, чем? — воскликнул он. — Ты что, с катушек съехал? Знаешь же прекрасно, что я — механик…

Бывший мастер прикусил губу.

— И вправду, — заметил он, — я совсем спятил. Извини… О чем-то постороннем задумался…

— Ничего страшного.

— А куда ты сейчас направляешься?

— В Нью-Йорк… как всегда, слесарем-механиком работать.

— И ты надеешься, что легко сможешь устроиться?

— И устраиваться не надо. Все уже на мази…

— Это как? — спросил Гаро.

— Меня уже нанял тамошний инженер, некий Джеймс Мортимер, у которого, к счастью, оказалась вакансия.

— Джеймс Мортимер! — воскликнул бывший мастер.

— Ты знаешь его?

— Только в лицо: это, как я полагаю, тот седовласый господин, что путешествует с совершенно очаровательной девицей…

Овид расхохотался и со всей силы хлопнул лже-Армана по плечу.

— А, дружище, не упустил из виду! Ну, вкус у тебя, что надо! Да… да… она хорошенькая, получше Пьеретты, а?

— Какой еще Пьеретты? — не подумав, брякнул Жак.

Дижонец чуть с ног не свалился от изумления.

— Как, ты забыл Пьеретту?… — наконец вымолвил он. — Ту, что так безумно в тебя втрескалась?

— Ах! Ну да… Пьеретта… — деланно посмеиваясь, ответил Жак. — Так давно все это было!…

«Давно… Да не так уж и давно… — подумал Овид. — Странно… он что, память потерял?… О чем с ним ни заговоришь — ведет себя, как придурок из Шайо… Странно все-таки…»

Жак по выражению лица собеседника понял, что снова повел себя очень и очень неосторожно. И, дабы помешать Овиду особенно задумываться, поспешил возобновить беседу.

— Так, значит, — спросил он, — в Нью-Йорке ты будешь работать у инженера Джеймса Мортимера?

— Принят слесарем-механиком, контракт на три года. Американцы по части точных работ вообще-то уступают французам, а этот Джеймс Мортимер, как и ты, изобретатель, сделал, похоже, новую гильошировальную машину, которая вроде бы обставит все до сих пор существовавшие модели…

Жак Гаро заметно вздрогнул.

— Гильошировальную машину! — с тревогой повторил он.

— Да ты, наверное, как следует в этих штуках разбираешься: их же в Женеве усовершенствовали, а ты там работал.

— Действительно, я неплохо в них разбираюсь.

— Я тоже… Именно потому, что я не одну такую штуковину собрал и наладил, этот тип и нанял меня на три года за пятьсот франков в месяц.

Бывший мастер задумался.

— А какого рода гильошировальную машину изобрел американец?

— Да ничего он не изобрел… только усовершенствовал.

— И что за усовершенствования он придумал? Он нашел способ гильошировать серебряные предметы с круглой штамповкой?

— Ну ты и загнул, братец! — Овид со смехом ткнул Жака в бок. — Уж это-то по твоей части, и ты прекрасно знаешь, что невозможно сделать машину, которая могла бы гильошировать круглую штамповку, обратные выступы, желобки и орнаменты.

— Трудно — да, но отнюдь не невозможно.

— Ну что ж! Выдумай ее, и станешь миллионером.

— Твой хозяин богат?

— Да не беднее Французского банка. Таких мастерских ни у кого в Нью-Йорке больше нет, а он еще собирается все это в два раза расширить за счет внедрения усовершенствованной машины. А знаешь что, братец?

— Что?

— Тебе бы этак как-нибудь к нему в компаньоны заделаться… Голова у тебя варит, опыт есть… И работаешь ты много… Мог бы занять на заводе видное положение… И девчонка хорошенькая, да еще и с приданым. Эх! Слушай! Кто знает? Только робким ничего не достается! Если бы я был таким вот барином, как ты!

Овид внимательно — чуть ли не с подозрением — его разглядывал. Жак в этот момент снял шляпу, чтобы вытереть пот со лба.

С тех пор как он выкрасил волосы, прошло уже пять дней, у корней его иссиня-черных волос появилась рыжеватая полоска. Глаза у Овида были зоркие. Он с первого же взгляда заметил эту странную деталь. И сразу же обратил внимание на щеки собеседника. Но там ничего особенного углядеть не удалось. Лицо было гладко выбрито, ибо Жак Гаро из осторожности тщательно брился каждое утро. Овид размышлял:

«Что еще за штучки, черт возьми! Ей-богу, братец волосы красит. Но ведь когда мы с ним прежде встречались, он был вполне нормальным брюнетом. Не мог же он вдруг порыжеть! И что все это значит? Надо будет как-нибудь выяснить…»

Жак опять призадумался. Встреча, похоже, слишком затянулась.

— Ну ладно, братец, еще увидимся, — сказал он, протягивая Овиду руку. — До свидания!

Возвращаясь в помещения первого класса, он думал:

«Я пренебрег опасностью, но, похоже, этот человек в глубине души не совсем уверен, что я тот, за кого себя выдаю. Во что бы то ни стало нужно сделать так, чтобы сей злосчастный тип оказался мне чем-то обязан. Ах! Если бы я мог вынудить его молчать!»

Жак Гаро не ошибся, полагая, что Овид питает определенные сомнения. Эти сомнения, а точнее — подозрения, были еще слабы, но ничто не мешало им окрепнуть и придать делу опасный оборот.

— Ну конечно же, черт побери! — бубнил Овид себе под нос, зажав в зубах сигарету и быстрыми шагами прохаживаясь по носовой палубе. — Он чертовски изменился, и вид у него какой-то странный. Как он мог забыть, что я механик, если и сам тем же занимается? Как он может не помнить Пьеретту, когда она из-за него столько глупостей натворила?… Да еще и красится! Из-под черных волос рыжина какая-то лезет… я прекрасно видел! Честное слово, все, ей-богу, подозрительно. А если это вовсе и не он?… Может, Поль Арман и вправду умер в Женеве, а этот купил его документы?… Но зачем?… Ох, разговорить бы его как-нибудь! У него таинственный вид, что мне совсем не нравится. За шесть лет он сколотил себе состояние. Впечатляет, ничего не скажешь. Такое, конечно, случается, но ведь чертовски редко. А я возьму и все раскопаю! Устрою маленькое расследование. Если хочешь поиметь хорошо набитую кубышку, нужно уметь воспользоваться случаем. А я очень хочу, и раз уж случай представился…