«Жорж Дарье, — подумала она, — а ведь именно так зовут друга господина Люсьена Лабру. Конечно же, он и потерял этот пакет…»

Конверт не был запечатан. Жанна на ходу заглянула туда. Там лежали какие-то документы на гербовой бумаге и копия судебного решения.

— Похоже, тут какие-то важные документы, — пробормотала клермонская беглянка, — надо будет вернуть ему.

Жанна сунула конверт за нагрудник фартука и вскоре была уже на набережной Бурбонов. Люси вернулась только к одиннадцати. Там, в мастерской, она от возмущения не сумела справиться со своими чувствами и не отдавала себе отчета в том, что творит. Но едва она успела отойти на сотню шагов от заведения госпожи Огюстин, как пришла в себя, успокоилась и обрела способность здраво рассуждать. Только что госпожа Огюстин выгнала ее; теперь она осталась без работы, а следовательно, и без средств к существованию; и все это опять по милости особы, которая отняла у нее жениха; той самой особы, отец которой потрудился порыться в ее прошлом, дабы извлечь на свет позорное пятно, что лежит на имени ее матери. Острая боль пронзила сердце девушки. Душу ее охватило глубокое отчаяние. Все рушилось, и все словно сговорились мучить ее.

Когда Люси добралась до набережной Бурбонов, сил у нее уже почти не было. Она не плакала; глаза ее были сухи и как-то странно блестели; в крови у девушки разгоралась страшная лихорадка. Жанна Фортье, услышав, что Люси вернулась, поспешила к ней. Увидев изменившееся лицо, на котором застыло выражение полного отчаяния, разносчица хлеба поняла, что произошло нечто из ряда вон выходящее.

— Господи! Детка, что случилось? — спросила она, охваченная внезапной дрожью. — У вас такой взволнованный вид!…

— Ах! Мне нанесли последний удар, мамаша Лизон! — пробормотала Люси. — Последний! Тот, которому полагается быть смертельным! Меня выгнали, как какую-нибудь… подлую негодяйку! И я осталась без работы… Столько страданий и мук, а теперь я еще и без куска хлеба. Право же, мамаша Лизон, мне остается лишь умереть…

В голове у Жанны все смешалось.

— Но почему хозяйка выгнала вас? — спросила она.

— Почему? — повторила Люси, вдруг страшно разрыдавшись. — Да потому, что я — дочь Жанны Фортье.

У Жанны перехватило дыхание. Она схватилась руками за горло, да так, что ногти впились в кожу.

— Кто же сказал ей об этом? — сдавленно спросила она.

— Кто? А вы не догадываетесь? Моя соперница… дочь того человека, что рылся в прошлом моей матери, стремясь разлучить меня с любимым… дочь миллионера Поля Армана!…

Слабым, едва слышным голосом Люси рассказала, что произошло в мастерской госпожи Опостин. Жанна, судорожно сжав кулаки, слушала; ноздри ее трепетали.

— Неужели же эти люди не понесут никакой кары? — произнесла она, когда дочь закончила свой рассказ. — Эти мерзавцы разве вправе разбивать чужую жизнь, клеветать на невинную девушку, обрекая ее на нищету и отчаяние? Нет! Нет! Такого допустить нельзя! Клевета — это преступление, и за нее карают по законам. Нам нужно обратиться в суд.

— Но как это сделать?

— Нужно найти адвоката… посоветоваться с ним… поручить ему вести дело… нельзя поддаваться отчаянию… Адвокат… — вдруг оживилась Жанна, вспомнив о найденном на набережной конверте. — Ведь друга господина Люсьена Лабру зовут Жорж Дарье?

— Да, милая моя Лизон.

— А вы знаете его адрес?

— Конечно. Он живет на улице Бонапарта, 87.

— Отлично! Вот к нему я и схожу.

— Не делайте этого, мамаша Лизон! Не надо к нему обращаться; он ведь друг Люсьена Лабру, он откажет вам…

— Кто знает, может быть, наоборот, возьмет да и поможет своему другу детства опомниться?

— Он адвокат господина Армана.

— Ну и что? Значит, господин Дарье может заставить своего клиента прекратить делать подлости, объяснит ему, что клевета — это преступление, наказуемое законом, и потребовать с него возмещения нанесенного вам ущерба… Нет… Нет… Я раздумывать не буду, сейчас же пойду к господину Дарье.

И, не дожидаясь, что скажет на это Люси, Жанна быстро вышла. Она так спешила, что и двадцати минут не прошло, а она была уже возле двери Жоржа.

Открыла ей старая служанка.

— Могу я видеть господина Дарье, адвоката? — спросила Жанна.

— Господина нет, — ответила служанка. — Он уехал в Тур, на процесс. И вернется только на следующей неделе в среду.

— Целую неделю придется ждать! Целую неделю! Но я все равно приду… — в отчаянии прошептала Жанна.

И вернулась на набережную Бурбонов.

У Люси началась лихорадка, и она вынуждена была лечь в постель. Увидев, что девушка больна, разносчица хлеба буквально заледенела от ужаса. Она бросилась за врачом. Врач, осмотрев девушку, покачал головой, поджал губы и нахмурился. В любой момент могло начаться воспаление мозга.

Рауль Дюшмэн, служащий мэрии Жуаньи, оказался в потерпевшем крушение поезде потому, что кредитор, обладавший поддельными векселями, хоть и получил сполна все, тем не менее рассказывал направо и налево историю о том, как самым неожиданным образом некий загадочный покровитель расплатился с долгами несчастного служащего. В Жуаньи быстро распространился слух, будто у Рауля Дюшмэна, влачившего до сих пор весьма жалкое существование, денег теперь куры не клюют, что, естественно, заставило всех призадуматься, каким же образом юноша оказался вдруг в состоянии расплатиться со своими долгами.

Люди видели, как Дюшмэн беседовал с каким-то незнакомцем, обедал и ужинал с ним. И всем это показалось подозрительным. День за днем, час за часом слухи расползались по городу и в конце концов достигли ушей мэра. Тот потребовал объяснений, а юноша не знал, что ему и сказать. Тогда мэр объявил свое решение:

— Ваше дальнейшее пребывание в составе городской администрации абсолютно недопустимо. Подавайте в отставку, иначе я вынужден буду снять вас с занимаемой должности.

Дюшмэн, сраженный столь безапелляционным приговором, подал в отставку и оказался без работы, да еще и у всех на подозрении. Юный любитель удовольствий решил податься в Париж, где он хотя бы затеряется в толпе, а может быть, даже найдет работу. У него оставалось еще несколько золотых, на которые можно было спокойно прожить недели две-три, и он сел в поезд.

Аманда с нетерпением ждала того момента, когда ей можно будет повидаться с раненым. Тому, что лже-барон де Рэйсс так и не вернулся в Буа-ле-Руа, она нисколько не удивлялась.

Девушка догадалась, что за его внезапным отъездом кроется разрыв, но навязчивая идея отомстить не оставляла ее, и она решила, что Рауль Дюшмэн сможет стать неоценимым помощником и верным соратником в этом деле.

Наконец наступил день, когда Мадлен сообщила, что можно втайне от всех навестить выздоравливающего.

Дважды тихонько стукнув, Аманда вошла в комнату раненого и прикрыла за собой дверь. Визит девушки был настолько неожиданным, что молодой человек в первый момент ее даже не узнал. Плавно ступая, Аманда буквально проскользнула к кровати, и Дюшмэн, узнав ее наконец, ахнул от удивления, но, похоже, нисколько не рассердился.

— Аманда! — воскликнул он. — Это ты!…

— Да, мой верный пес, — ответила девушка; она взяла руку раненого и поднесла ее к губам. — Нет ничего удивительного в том, что я здесь. Мне довелось стать свидетелем той катастрофы, в которой ты пострадал. Я узнала тебя. Мне было известно, что тебя отнесли сюда; каждый день я спрашивала о твоем здоровье и с нетерпением ждала, когда мы наконец сможем увидеться…

Слушая эти речи, молодой человек вдруг вспомнил и о печальной стороне их романа.

— Что тебе от меня нужно? — спросил он, выдернув у нее свою руку. — Ты прекрасно знаешь, что между нами все кончено! Я пострадал в катастрофе, я чуть не умер, и все из-за тебя!

— Из-за меня? — ошеломленно спросила девушка.

— Да, из-за тебя: я потерял работу, а вместе с ней и средства к существованию, мне пришлось сбежать из Жуаньи — и все из-за этих несчастных векселей, которые я подделал, чтобы отдать деньги тебе; я едва на каторгу не угодил! Из-за тебя теперь мое имя запятнанно! Будущее — разбито, и все из-за тебя! Ах! И почему я только не погиб в катастрофе?