Как только он оказался на улице, его лицо, на протяжении всего вечера сохранявшее беззаботное, чуть ли не веселое выражение, изменилось: оно снова стало таким же мрачным, каким было последние два дня. Вместо того чтобы отправиться к себе, Жак двинулся вперед по дороге, ведущей в Кретей, потом свернул на тропинку, бегущую за Шарантонским фортом через долину, пролегающую между Альфорвиллем и Альфором. Вскоре он оказался в поле. Шел он быстро, время от времени замирая на миг и с тревогой вглядываясь во мрак ночи, прислушиваясь, дабы удостовериться, что ни впереди, ни сзади никого нет. Внезапно он остановился. Перед ним возвышалась стена, стена завода господина Лабру. Он пошел вдоль нее и достиг маленькой двери, что находилась рядом с хозяйским флигелем.

— Войти нужно будет здесь… — пробормотал он, наклоняясь к замочной скважине, внимательно ее осматривая и ощупывая пальцем отверстие для ключа.

Затем достал из кармана жестяную коробочку: там лежал кусок воска. С его помощью он снял слепок замочной скважины. После этого провел рукой по взмокшему от пота лбу и тем же путем, что пришел, двинулся в направлении Альфорвилля.

В это самое время господин Лабру выходил в Блуа из почтового поезда, на который сел в Париже. Его сестра, госпожа Бертэн, после смерти мужа поселилась в деревушке неподалеку от Блуа, где вела весьма скромный образ жизни. Деревушка эта, Сен-Жерве, стояла в трех километрах от Блуа по дороге в Грасье.

Не имея возможности в столь поздний час, не теряя времени, найти извозчика, господин Лабру перешел через мост и двинулся по дороге к Сен-Жерве. Он очень спешил. Он любил маленького Люсьена, и отправленная госпожой Бертэн телеграмма наполняла отцовское сердце болезненной тревогой.

Вскоре в темноте белым пятном показалась деревня Сен-Жерве, построенная на склоне холма. Был час ночи. Над уснувшей деревней висела абсолютная тишина; звон дверного колокольчика показался инженеру оглушительным. Он ждал.

Через несколько секунд распахнулось одно из окон, и женский голос спросил:

— Кто там? Кто звонит?

— Я, сестрица дорогая… — узнав голос, ответил господин Лабру. — Как Люсьен?

— Слава Богу. Уже вне опасности… Минутку! Сейчас я тебе открою.

Непомерный груз, давивший все это время на сердце инженера, мгновенно исчез. Две слезинки радости сбежали у него по щекам. Отворилась дверь. Брат с сестрой упали в объятия друг друга.

— Твоя телеграмма так напугала меня! — воскликнул господин Лабру, входя в дом.

— Э, дружище, сама-то я как испугалась! Врач заподозрил дифтерит…

Инженера даже передернуло.

— Бедный малыш!… Это же страшно опасно, чуть ли не все случаи со смертельным исходом.

— Поэтому-то я так и перепугалась, но повторяю: бояться больше нечего. Сегодня вечером врач сказал, что всякая опасность миновала. Температура у Люсьена еще держится, но ему уже гораздо лучше.

— Я хотел бы взглянуть на него.

— Идем… он в моей спальне… Но только на цыпочках… тихонько… я думаю, он спит…

Господин Лабру вслед за сестрой поднялся по лестнице, ведущей в спальню, где Люсьен спал в своей железной кроватке. Инженер подошел, вгляделся в свете ночника. Лицо ребенка было красным; светлые колечки волос прилипли к потным вискам. Несколько секунд господин Лабру неотрывно смотрел на сына.

— Бедный милый мой малыш!… — повторил он.

И, наклонившись, губами коснулся лба ребенка. Мальчик пошевелился во сне.

— Идем отсюда, прошу тебя, — сказала госпожа Бертэн. — Мы его разбудим, а как раз этого делать не следует.

Брат с сестрой вернулись на первый этаж.

— Принести тебе чего-нибудь?

— Ровным счетом ничего.

— Ну ладно, тогда бери этот подсвечник и ступай отдыхать. Ты же знаешь: твоя комната всегда тебя ждет. Завтра, а точнее — уже сегодня утром мы поговорим. Наверное, поездка, а особенно — тревога совсем тебя вымотали… Спокойной ночи, братец!

— И тебе, сестрица, доброй ночи!… Хвала Всевышнему, мне будет спать куда спокойнее, чем на заводе!…

Наутро господин Лабру смог, наконец, как следует, от души, обнять сына. Люсьену стало гораздо лучше, чувствовал он себя уже почти хорошо. Отцу мальчик обрадовался, и радость свою проявлял очень живо. Доктор, явившийся с утренним визитом, еще с порога понял, что ребенок пребывает во вполне удовлетворительном состоянии, и заверил родителей, что полное выздоровление на заставит себя ждать.

Совершенно успокоенный, инженер объявил, что не будет задерживаться в Сен-Жерве и уедет после полудня.

— Вечером сяду в Блуа на парижский экспресс, — сказал он. — В девять буду уже в Париже, а через полтора часа — в Альфорвилле. У меня там куча важных дел, требующих моего присутствия, так что нет смысла слишком задерживаться здесь.

— Ну, — спросила госпожа Бертэн, — а за три недели, что мы не виделись, что у тебя там новенького, на твоем заводе? Всем доволен?

Господин Лабру расплылся в улыбке.

— Доволен ли я? — повторил он. — Довольнее некуда: я скоро разбогатею.

— Разве ты недостаточно богат?

— Для себя лично — да. Но я хочу, чтобы Люсьен получил настоящее состояние, очень большие деньги, и я их ему скоро заработаю.

— Конечно, какое-то новое изобретение?

— Да, и благодаря этому открытию через четыре года в моей кассе будет лежать два-три миллиона.

— А ты, часом, не строишь иллюзий?

— Иллюзии тут исключены. Речь идет о гильошировальной машине, обрабатывающей не только плоские поверхности, но и контуры. Американцы за такую машину сколько угодно заплатят… Она произведет настоящий фурор…

— Если только тебя кто-нибудь не опередит.

— В данном случае этого бояться не стоит.

— Изобретателям всегда есть, чего опасаться. Например, кто-то проболтается и твою идею украдут.

— Будь спокойна: огромную часть работы я делаю сам, да и помощник у меня стоящий. Кажется, я уже рассказывал тебе о своем старшем мастере, Жаке Гаро. На него можно положиться. Он умен, образован, активен, и его помощь я так ценю, что намерен выделить ему долю прибыли.

— Ты доверил ему секрет изобретения?

— Это было совершенно необходимо: именно он будет работать над созданием образца. К тому же я его хорошо знаю… Честный парень.

— Ну и слава Богу. А как поживает та несчастная женщина, мать двоих детей, муж которой погиб при взрыве? Я полагаю, она все еще работает на заводе?

— А как раз о ней я и собирался с тобой поговорить. Да, она все еще на заводе, но мне придется с ней расстаться.

— Ты увольняешь ее! — изумилась госпожа Бертэн.

— Да, несмотря на то, что не хотелось бы… Вынужден.

— Я что-то плохо понимаю. Смерть ее мужа, погибшего у тебя на службе, накладывает на тебя определенные обязательства по отношению к ней.

— Знаю, и вовсе не намерен о них забывать. Жанна Фортье — существо честное и славное, прекрасная мать, но не способна она работать в охране, там мужчина нужен.

— Тебе следовало подумать об этом, прежде чем предлагать ей такую работу…

— А я не подумал.

— Ты уже известил ее об увольнении?'

— Да. Она позволила допустить нарушение правил, да и сама их нарушила, это никогда нельзя так оставлять: дурной пример заразителен.

— Ты слишком суров!

— Я всего лишь справедлив.

— И что же будет с беднягой?

— Именно об этом я и хотел с тобой поговорить — о ее будущем… Уже давно я настоятельно прошу тебя вместо приходящей служанки нанять постоянную, которая будет жить в доме, а ты всегда отказываешься.

— Я считаю, что мне и приходящей достаточно. Ты же знаешь, что я люблю возиться по дому.

— Допустим. Но Жанна была бы для тебя не только служанкой, она составила бы тебе неплохую компанию. Ты, сестричка, уже не слишком молоденькая, тебе и отдохнуть иногда не помешает; присутствие Жанны в доме позволит тебе время от времени это делать. А ее сынишка — ему три с половиной года — станет Люсьену хорошим товарищем. Потом я помогу ему получить образование и оплачу тем самым долг перед вдовой, муж которой погиб у меня на службе. Видишь, нужно соглашаться, непременно нужно. Я был с ней суров и думаю, она в какой-то степени затаила на меня злобу; так вот, мне хотелось бы, вернувшись в Альфорвилль, преподнести ей хорошую новость — она тут же все забудет. Разумеется, все возросшие из-за присутствия в доме Жанны расходы я оплачу… Не отказывай мне… Этим ты не только сильно меня огорчишь, но и поставишь в затруднительное положение.