Пока говорили, я сделал несколько набросков, потом уже здесь в городе закончил ее портрет. Не скрою, я думал о ней все это время… Удивительная девушка! Удивительное лицо! И эти волосы, такого чудесного редкого оттенка! И, знаете, вся обстановка этого дома, и сам этот дом на окраине, вдали от людей, вокруг горы, море внизу - из ее окон море открывалось как на ладони - тишина, одиночество, повсюду ваши портреты, и странные картины – зимних пейзажей очень много, лес, осыпанный снегом, зимняя дорога, дети, играющие в снегу, - все это было странно, и очень шло ей, как бы обрисовывало ее образ…
Художник помолчал, задумавшись, потом сказал, осторожно взглянув на Максима.
- Я спросил ее, кто этот человек, которого так много в ее доме? И знаете, что она мне ответила?
Макс поднял голову, до боли сжал пальцы.
- Она сказала: «Этого человека не существует в действительности, это просто рисунки…»
Максим откинулся на спинку стула, потом налил себе коньяк, выпил залпом.
- И вы, наверное, можете себе представить, как я удивился, - улыбнулся художник, - когда увидел вас сегодня. Оказывается, вы все-таки существуете!
Она сказала, что его не существует… Его не существует в ее жизни…
Она хотела, чтобы его больше не было… Разве не поэтому она уехала, исчезла?.. Она не хочет, чтобы он нашел ее…
Он опустил голову, задумавшись. Имеет ли он право искать ее? Нарушать ее покой? Захочет ли она снова видеть его? Может ли она испытывать к нему что-то, кроме ненависти?
И снова молодой чуть насмешливый голос прервал его размышления.
- Так и поверишь, что такое понятие как «судьба» имеет право быть! Ведь не иначе как судьба привела вас сегодня ко мне и к этому портрету!
- Судьба? – задумчиво повторил Макс.
- Ну да, вы знаете, меня всегда удивляет то, как порой дороги, выбранные нами порой совершенно случайно, несмотря ни на что рано или поздно приводят нас к тому, что и является, по сути, нашей судьбой. Но вот только иногда слишком много времени мы тратим на то, что выбираем не те дороги и сворачиваем с единственно правильного пути.
- Да, да… - Максим встал, с шумом отодвинув стул, сосредоточенно глядя перед собой, - вы совершенно, совершенно правы! Нельзя, ни в коем случае нельзя сворачивать с пути! Нельзя сворачивать с единственно правильного пути!
Алексей тоже встал, вид у него был немного растерянный.
- Нет, нет, пожалуйста, не торопитесь! – Максим словно пришел в себя, улыбнулся художнику, достал бумажник, - посидите еще, ведь вы почти ничего не ели. Вот деньги, потом рассчитаетесь.
Макс вынул все банкноты, которые были у него в бумажнике, положил на стол.
- Послушайте, это слишком много! – запротестовал парень.
- Не обижайтесь, пожалуйста, и не отказывайтесь! Это самое малое, чем могу отблагодарить вас, выразить свою признательность… Вы просто спасли меня!.. Спасибо вам!
Они крепко пожали друг другу руки, и Максим вышел из кафе. Быстрыми шагами, сквозь шумную толпу, он пошел по булыжной мостовой, все так же сосредоточенно думая о чем-то своем. Губы его шевелились. Он все время повторял:
- Нельзя сворачивать с правильного пути, нельзя сворачивать с пути…
Дорога крутым серпантином поднималась все выше и выше. С одной стороны над ней отвесной стеной нависали скалистые горы, с другой неширокая ее полоса обрывалась пропастью, по каменистому дну которой торопливо, спотыкаясь об огромные черные валуны, несла свои по-весеннему мутные воды бурная горная река.
Он ехал без отдыха вот уже несколько часов, совсем не чувствуя усталости, он спешил. Но в какой-то момент, ему вдруг захотелось остановиться, выйти из машины, глотнуть этот чистый горный воздух.
Дорога в этом месте чуть расширялась и образовывала небольшую выступающую площадку, круто нависающую над пропастью. На самом краю этой площадки росло огромное старое дерево. Время все больше обозначало провал, земля все больше осыпалась, и старое дерево все ближе оказывалось к краю, все больше накренялось над зияющим обрывом, над рекой, шумящей далеко внизу, все больше обнажались корни, половина из которых уже висела в воздухе. Они все еще оставались живыми, они питали и поддерживали дерево, но лишенные живительной влаги земли, все больше сохли, скорчивались, и все же из последних сил продолжали цепляться за осыпающуюся зыбкую почву, за жизнь. И дерево продолжало жить, и каждый год по весне начинало зеленеть туго пробивающимися молодыми ростками.
Максим обнял шероховатый, нагретый солнцем, ствол.
- Держись, держись, браток! – сказал он ободряюще. Это дерево похоже на него. Он так же из последних сил цеплялся за ускользающую от него жизнь, за исчезающий смысл своего существования, за единственную надежду, которая у него осталась.
Ему захотелось взглянуть вниз, и, стараясь преодолеть головокружение и тоненько свербящий где-то в животе страх, он подошел совсем близко к краю пропасти.
Вдруг камни под его ногами стали осыпаться, ему показалось, что земля уходит у него из-под ног. На секунду его охватила паника, в памяти отчетливо возникло опрокидывающееся, безжизненное лицо Полины, проваливающейся в пустоту.
Осторожно, стараясь сдержать дрожь в коленях, он сделал несколько шагов назад к дереву, и, прислонившись к твердому широкому стволу, отдышался. Поднял лицо к небу, к солнцу, пробивающемуся сквозь толстые темные ветви, засмеялся хрипло:
- Нет, врешь!.. теперь со мной ничего не случится!..
Он сел в машину. Не спеша закурил, задумался. Дорога была пустынна, вокруг тишина, и ничто не мешало ему думать, вспоминать то, о чем он запрещал себе вспоминать все это время… Все, что произошло с ним с того страшного дня в тайге…
Жизнь, которой он жил с этого дня и до того времени, когда прошлое перечеркнуло настоящее и изменило его будущее, теперь казалась ему жизнью другого, лишь отчасти знакомого ему человека. Выгодные клиенты, крупные гонорары, партнеры, жена… Все это казалось теперь нереальным, не имеющим к нему никакого отношения.
И события, разрушившие эту благополучную жизнь, - внезапное появление свидетелей давнего преступления, возникшие вдруг из таежной темноты, в которой, казалось навсегда, была похоронена страшная тайна, гибель одного за другим тех, кто стоял вместе с ним на краю той черной с осыпающимися краями могилы, гибель Полины – так же казались теперь нереальными, словно произошли не с ним, не в его жизни.
Единственным, что реально сейчас существовало для него, была Лера, ее лицо, ее голос, ее глаза и улыбка…. Она одна существовала в той действительности, в которой хотел существовать он сам.
Думал ли он в сейчас о том, что трагедия, произошедшая в его и ее жизни и неразрывно соединившая их судьбы, несовместима с тем, что он чувствовал к ней – с его любовью?
Он не хотел об этом думать… даже сейчас, когда до встречи с ней оставалось несколько часов. Не хотел думать о том, что она стреляла в него, что она могла испытывать к нему ненависть.
Он не хотел думать о том, о чем не мог не думать все эти дни без нее. О своей причастности… о своей вине…
Он застонал, опустив голову на руль, заскрипел зубами. Она не простит его, не простит! Разве можно простить такое? И поэтому она стреляла в него! Она хотела его убить! За то, что он виновен… за то, что он причастен…
Он вышел из машины, хлопнув дверью.
Разве не напрасно он мчался по этой дороге, рискуя свалиться в эту бездонную пропасть?
Разве не напрасно он надеется, что она простила его?
Разве можно простить такое?
Не лучше ли вернуться, запереться на даче, продолжать эту жалкую, никчемную жизнь?..
А может быть, все-таки, подойти к самому краю, может быть, не бояться того, что земля уходит из-под ног, может быть…
Он сделал несколько шагов к обрыву, чернеющему осыпающейся землей. Судорожно сжал пальцы, стараясь перебороть страх… и сделать последний… самый последний шаг… вперед… в пропасть…
Внезапно подул легкий ветер, и ветви старого дерева качнулись, словно прошептали что-то. Он остановился.
