- Я очень люблю тебя, не забывай об этом, чтобы не случилось.

Он хотел ответить, но она положила ладонь на его губы.

Завтракали на террасе. Он, поглядывая на утес, сказал:

- Я хочу сегодня подняться. Ты со мной?

- Не надо, не ходи, пожалуйста. Я прошу тебя.

- Я пойду… Ты со мной?

- Нет…

Он встает.

- Я быстро, - говорит он, - к вечеру вернусь.

Он наклоняется, чтобы поцеловать ее, и она снова просит:

- Не ходи.

Он гладит ее по лицу, улыбается:

- Ты даже не успеешь соскучиться, я туда и обратно.

Ему нужно, нужно подняться на этот утес! Он хочет посмотреть сверху, с высоты птичьего полета, на море…

Он споласкивает лицо холодной водой из умывальника, стоящего во дворе, машет рукой Лере, она ушла в сад, обиделась, подумал он. Задержался у калитки, может не идти?.. не хочется оставлять ее одну… Но быстрей, быстрей, словно на крыльях, он почти бежит по только-только начинающемуся просыпаться поселку, мимо домов с палисадниками, засаженными мохнатыми пунцовыми астрами, мимо резных крашенных заборчиков к заветной цели – утесу, маячившему вдали зеленоватой громадой.

- Эй, парень! – окликают его из-за одного из заборчиков.

Сгорбленная пожилая женщина, старушка-веселушка, как называл ее Максим, чем всегда вызывал хохот Леры, машет ему, прикрывая глаза коричневой морщинистой рукой.

- Вы что ж это сегодня за молоком не пришли? – кричит она издали. – Я все утро вас прождала. Что невкусное, что ли? Не будете больше брать-то?

Макс останавливается, подходит к заборчику.

- Вкусное молоко, будем брать. Сегодня не смогли прийти, а завтра возьмем обязательно. А вы все утро дома были?

- Конечно, дома, где ж еще?

Он продолжает свой путь, отгоняя непрошенные мысли: ладно, потом разберусь. Просто какое-то недоразумение. Может, просто дома перепутала. Она рассеянная… Воспоминание о Лере теплом отозвалось в груди. Вспомнил ее поцелуи, нежные теплые руки. Милая, - подумал он, - милая… Ему очень хотелось, чтобы она была сейчас рядом, хотелось чувствовать ее руку в своей, идти, приноравливаясь к ее шагу.

За спиной зашуршала, осыпаясь, галька. Он обернулся.

- Лера! – выдохнул счастливо.

Она стоит смешная, запыхавшаяся. Непослушная прядка выбилась из-под белой кепки. Согнулась, держится за спину.

- Ох, еле догнала… – Протягивает руку. – Я решила все-таки с тобой.

Он обнимает ее. Слышит, как бьется ее сердце.

- Ах ты, моя птичка-невеличка! – шепчет он, целуя ее в разгоряченное лицо.

Здесь наверху был легкий утренний туман.

- Утро туманное, утро седое! – запел Максим. Настроение у него было замечательное. Все воспоминания, связанные с прошлым, постепенно вытеснялись новыми ощущениями. Ему казалось: наконец-то он живет своей жизнью. Свежесть этого утра, чистота росистой травы вдоль дороги, легкий шелест едва начинающих желтеть листьев, пряный аромат виноградника, мимо которого они шли, и конечно, лицо Леры, ее голос - все это так отличалось от того, чем он жил раньше, и сам он сейчас был совершенно другим.

Тропинка шла под уклон, он помогал Лере подниматься и шутил, что она – прекраснейший груз на свете, и что так на буксире он готов тащить ее всю жизнь. Она улыбалась в ответ, но он заметил, что она чем-то обеспокоена, часто оглядывается, тревожно смотрит по сторонам.

- Что с тобой, малыш, ты боишься? Если хочешь, давай вернемся.

- Нет, нет, что ты, - она прижалась к нему, - я просто боюсь высоты, голова кружится. И еще здесь так тихо, безлюдно…

- Но ведь это здорово! Послушай! Слышишь, как ветер шумит в листьях? А теперь… Послушай… Птицы щебечут… Но если не хочешь, давай не пойдем, вернемся.

- Нет, давай поднимемся, ведь уже немного осталось.

И вот они на вершине утеса. И здесь на залитой солнцем, заросшей мягкой бархатной травой площадке, все так - как снилось Максиму.

Внизу - море цвета бутылочного стекла, сверкающего на солнце, переливается, манит прохладной глубиной. Вверху – небо, синее-синее, такое же бесконечное и бескрайнее, такое же бездонное как море. И кажется, что если встать на самом краю, и, раскинув руки, упасть вниз, будешь лететь и лететь, не достигнув дна, не завершив полета.

- Максим, ты упадешь! Отойди, Максим, пожалуйста! – Лера тянет его за рукав. - Отойди, ты слишком близко стоишь к краю!

Макс смеется, хватает девушку и вместе с ней делает несколько шагов к самому краю обрыва.

- Максим! – взвизгивает она. - Ты с ума сошел! У меня голова кружится, мы упадем сейчас!

- Не бойся, - обнимает он ее, - я тебя очень крепко держу. Не отпущу никогда! - и он целует ее, чувствуя, как у него захватывает дух от высоты и от нежности ее губ.

- Отойди от нее!

Этот крик за спиной прозвучал словно выстрел.

Лера вздрогнула, до боли сжала его руку. Она в ужасе смотрит за его плечо.

Он обернулся.

Полина стояла совсем близко, в руке ее дрожал пистолет, направленный в их сторону.

У Полины было сильно осунувшееся лицо, темные круги под глазами. Длинный плащ запылен, порван в нескольких местах.

Максим загородил собой Леру. Он, и за его спиной Лера, стали медленно отходить от края утеса.

- Полина, убери пистолет, прошу тебя.

- Макс, ты ничего не знаешь… мне нужно сказать тебе…

- Полина, я прошу тебя… убери пистолет, давай поговорим.

- Максим, не двигайся! - у нее какой-то странный взгляд, она словно смотрит сквозь него. У нее безумные глаза, она явно не в себе.

- Полина!

- Отойди, Максим! – кричит она, голос ее срывается. - Отойди, отойди от нее!

Они двигаются по кругу, Максим и Лера, пятясь боком, отходят от края утеса, Полина, держа их под прицелом, подходит к ним все ближе и ближе. Градову очень не нравится эта ситуация. Он не знает, что происходит, не знает, что руководит Полиной, ему страшно за Леру и страшно за Полину, она слишком близко подошла к краю. Земля осыпается из-под ее ног.

- Полина, осторожно! - кричит он, и, протягивая руку, делает несколько шагов ей навстречу.

Раздается выстрел, Полина, взмахнув рукой, неловко валится набок, и исчезает в синей пустоте…

3

Когда он открыл глаза, он увидел склонившееся к нему мокрое от слез лицо Леры.

- Максим, что с тобой? Ты ранен?

- Нет, нет, все хорошо, - он приподнялся, сел.

- Я так испугалась, - девушка обняла его, - думала, она убила тебя. Она упала… в море упала…

- Да, посиди здесь, я посмотрю.

- Нет, нет, - она вцепилась в него, - нет, ты упадешь, упадешь!

- Мне нужно посмотреть, посиди…

Он подошел к краю утеса. Земля здесь осыпалась. Он посмотрел вниз. Море было бездонно и молчаливо. У него закружилась голова. Он осторожно отошел назад.

Лера позвала его слабым голосом.

Он подошел к ней, сел рядом, обнял.

- Максим,- шепчет она, прижимаясь к нему, - она хотела убить нас… за что?… что ты ей сделал, Максим?

- Не знаю, милая, не знаю…

- Она следила за нами… как она нас нашла?

- Не думай сейчас об этом, тебе нужно успокоиться. – Он поднялся. – И нужно сообщить в милицию.

Она вскакивает.

- Нет, нет Максим, прошу тебя, не надо в милицию!

- Но, Лера, мы должны сообщить.

- Я прошу тебя, не надо, не надо, - она побледнела.

Он обнял ее.

- Почему, чего ты боишься?

- Они могут обвинить тебя! Мы ничего не сможем доказать! Я прошу тебя! – она вся дрожала. – Давай уйдем отсюда быстрей, и уедем, уедем сегодня же!

Они спустились вниз, в поселок. Солнечное звонкое утро вдруг померкло, казалось, поблекла трава, умолкли птицы. Максим чувствовал, что в душе его ожил прежний страх, страх прошлого. И если бы не девушка, доверчиво прижимающаяся к его плечу, если бы не ее маленькая рука, крепко держащая его руку, он, наверное, упал бы как подкошенный и, уткнувшись лицом в холодную, влажную от росы траву, разрыдался бы от отчаяния и бессилия.

4

Так хотелось уехать, уехать, бросить все, закрыть дом, и, не оборачиваясь, не оглядываясь на море с его обманчивой прозрачной чистотой, умчаться первым же поездом, уехать и забыть. Забыть обо всем… Но Максим знал: нужно выждать несколько дней, чтобы не вызвать подозрений. Он надеялся, что тело Полины унесет течением, но ведь оно могло всплыть здесь же, у поселка, и тогда их внезапный отъезд могли бы связать со страшной находкой. Он понимал, что поступает неразумно – то, что они сразу не обратились в милицию, может навлечь на них подозрения. Их могли видеть в то утро, могли видеть Полину, поднимающуюся на утес вслед за ними. Но Лера каждый раз начинала плакать, умоляла его никуда не ходить, никому не рассказывать о том, что произошло, и он, не понимая причины ее страха, и не сумев добиться от нее внятного этому объяснения, тем не менее, соглашался. Когда он спросил ее, почему она сказала неправду о своем походе за молоком, она смешалась, и, потупившись, сказала, что ходила в аптеку, а ему просто постеснялась сказать.