Амель заглянула в свои записи, касающиеся ливанца, идентификация которого составляла часть второй партии откровений «Мартины»:

—  Хаваладар,в сговоре с различными фундаменталистскими движениями, среди которых фигурируют салафисты. В Париже встречается с различными представителями салафистской группировки проповеди и джихада в двадцатом округе.

— И умирает при довольно странных обстоятельствах, лучше было бы сказать — подозрительных. Ведется следствие, и поручено оно бригаде криминалистов, действующих по указке антитеррористической прокуратуры. В настоящий момент сыщики, похоже, не сильно продвинулись. Впрочем, не уверен, что они по-настоящему этого хотят.

— Да, и они по-прежнему весьма неразговорчивы. Может, попробовать подойти к ним поближе?

Ружар кивнул:

— Ага, тем более что они занимаются еще и Сесийоном. Продолжим.

— Сесийон… Это обращенный с пухлым досье, вращавшийся в тех же кругах, что Хаммуд, и…

— Я вот думаю, не стоит ли мне позвонить Махлуфу?

— Зачем? Я думала, он сказал тебе все, что знает.

— Он мог позабыть какую-нибудь деталь.

— Значит, Сесийон…

— Не понимаю, с чего это «Мартина» связывает Стейнера с этими парнями, если он тем или иным способом не имел отношения к их смерти.

Амель закрыла блокнот.

— Я знаю, что тебе хочется верить в эту «зачистку» секретных служб, но у нас пока нет ничего, что позволило бы нам подтвердить это. Другая гипотеза относительно междоусобных войн среди представителей правительственных группировок столь же правдоподобна. Это свидетельствует…

Ружар повернулся к Амель. В ее взгляде вспыхнула догадка.

— О чем?

— Помнишь, я тебе рассказывала, чем закончился мой разговор с мадам Сесийон? Что она уверена, будто ее сын — жертва заговора органов власти? Только она при этом имела в виду полицию…

— Иногда это одно и то же.

— Это ничтожно мало, но делает немного более достоверной твою первую теорию.

— Какую деталь я забыл! Ты гений! Это нам поможет, и даже больше, чем ты думаешь. Почему бы не написать статью, рассматривающую дело под таким углом? Мы выкрутимся и сможем спрятаться за заявлениями этой женщины. Если дело обернется плохо…

Журналист не стал продолжать: ни к чему. Амель прекрасно понимала, куда он клонит. Если начнутся проблемы, они переложат вину на «сумасшедшую старуху», сын которой «плохо кончил» и которая злится на целый свет, отказываясь признать собственные промахи.

Она почувствовала, как к горлу подступила тошнота.

— Да, это резервное решение, которое я могу предложить на рассмотрение Клейну. — Повеселевший Ружар продолжал рассуждать вслух: — Теперь все относительно ясно. Нам следует быстро действовать на трех фронтах. Во-первых, «Мартина». Надо разыскать его и выжать полное признание, с подтверждениями и весомыми деталями. Затем Монтана и, наконец…

Амель не слышала последних рассуждений. Ее глаза уставились на Понсо, чье огромное тело надвигалось на них между столиками. Ружар едва успел заметить тревогу в глазах своей коллеги, прежде чем с удивлением констатировал приход полицейского.

Не спрашивая разрешения, тот присел за их стол:

— Надо поговорить.

Журналисты переглянулись.

Офицер госбезопасности дал им время понять, что́ может означать его присутствие в этом месте.

— Вы несколько раз наведывались в двадцатый округ, и рвались вы туда не случайно. Поправьте меня, если я не прав, но это по наводке того же источника, который осведомил вас о смерти Лорана Сесийона?

— Поскольку вы так хорошо информированы… — Ружару стоило большого труда обуздать проявлявшийся в каждом его слове гнев. — Известно ли вам, чем вы рискуете, преследуя журналистов?

— Кто сказал, что я вас преследую?

— Вы сидите здесь, передо мной, и это тоже «не случайно».

— Я шел к вам и по дороге заметил, что вы здесь. Прекратим пререкаться?

— Я с легавыми не разговариваю.

— Вот так новость. — Полицейский покачал головой и вздохнул. — Знаете, за последние несколько лет многое изменилось. Раньше мы могли заниматься своим делом, не рискуя увидеть свои имена и адреса вывешенными на интернет-форумах, которые годами проповедуют ненависть. Теперь же «неприятности» подобного вида очень распространены. И очень возможно, что в ближайшем будущем особо любопытные журналисты станут пользоваться таким же вниманием. Даже простые граждане теперь не в безопасности. У меня, например, есть один друг, его зовут Зияд Махлуф. Недавно ему пришлось покинуть свой дом, и все из-за того, что он кое-что кое-кому рассказал. Но разумеется, его имя вам ничего не говорит.

Глаза Амель и Ружара снова встретились, она почувствовала, что он сомневается.

— Ладно. Но только услуга за услугу.

Понсо внимательно посмотрел на журналистку:

— Я скажу вам, что могу, и точка. Вы прекрасно знаете, как это работает.

Напряжение было чересчур сильным.

— На Сесийона нас вывела анонимная информаторша.

— И все?

— Нет. Она также сообщила нам имя: Стейнер.

На лице полицейского появилась ироническая улыбка.

— Удивляюсь, как это вы пустились в подобную авантюру из-за двух имен, брошенных незнакомкой? И Клейн, этот параноик в квадрате, полез туда за вами следом? Заметьте, вы ничего не потеряли, а получили хорошенькую помощницу. — Он повернулся к Амель.

Оскорбленная тем, что ее роль свелась к служебной «игрушке», она уже хотела послать легавого ко всем чертям, но прочла в его взгляде, что он только этого и ждет. Он все знал.

Ружар тоже понял. Они действительно находятся под наблюдением. Оставалось уточнить, в одной ли упряжке Понсо со Стейнером и его кликой. В чем можно было бы усомниться: методы двух контор сильно различались. Однако это не означало, что можно проявлять неосторожность. Офицеру госбезопасности кое-что известно, и все же он явился в надежде выведать что-нибудь новенькое.

— Сначала я не поверил. — Краем глаза Ружар увидел, что Амель резко отвернулась. — Мне казалось, что Стейнер — просто бывший тайный агент, ожидающий отставки. А потом я получил некоторые сведения относительно реальной или предполагаемой деятельности его конторы — Общества оперативной обработки, управления и надзора. Затем наша благодетельница рассказала нам о Сесийоне. Почему этими смертями занимается именно криминальная полиция под началом Сент-Элуа?

— Больше ничего?

— Больше ничего.

Понсо, уловивший раздражение журналистки, несколько секунд наблюдал за ней, прежде чем вернуться к Ружару:

— Вы не слишком последовательны.

— Я сказал вам правду.

— Да, но не всю. Так, например, вы не сказали мне, зачем и как вы вышли на контакт с Зиядом Махлуфом или чем вы занимаетесь с Яном Су, фотографом. — Полицейский хотел проверить одну гипотезу: он не был уверен, что две эти вещи связаны между собой. Молчаливая реакция его собеседников доказывала, что он прав. — Вам ведь известно о моей осведомленности, так в чем же дело?

— Ничто не обязывает меня разговаривать с вами. И прежде всего, что я получу взамен?

— Может быть, спокойствие? Вы что-то подозреваете, я что-то подозреваю. Наши теории не обязательно совпадают, но в чем я совершенно убежден, так это в том, что вы чересчур подставляетесь.

— Вы нам угрожаете?

— Ошибаетесь. Угроза исходит не от меня. — Понсо по-прежнему не замечал Амель. — Вот, например, отдавали ли вы себе отчет в том, что после вашей волнующей попытки проникнуть в мечеть в прошлую пятницу присутствующую здесь мадам Рувьер-Балимер, — он специально акцентировал девичью фамилию, — преследовал головорез из двадцатого округа?

Молодая женщина встревожилась и взглядом попросила Ружара выдать какие-нибудь сведения. Поскольку он продолжал молчать, в разговор вступила она:

— Наша информаторша на самом деле мужчина. Нам известно только его имя, Жан-Франсуа.

— Вы с ним встречались?

Вопреки протестам своего наставника, Амель утвердительно кивнула.

Понсо повернулся к ней: