Литмир - Электронная Библиотека

Шаги тех, кто нес его, зазвучали яснее, отчетливее – шли уже не по земле, а по камням. Голоса зазвучали громче. Народу было много, и все говорили одновременно, возбужденно. Похоже, его тащили через скопище людей. Вниз, по ступенькам. Шум толпы утих. Шарпа бросили на пол. И снова голоса. Вроде бы внесли в какое-то помещение. В голове пронеслась сумасшедшая, дурацкая мысль: арена петушиных боев, что-то вроде той, на Винигер-стрит, где он зарабатывал порой фартинг-другой, поднося портер зрителям, которых попеременно бросало из одной крайности в другую – от угрюмого молчания к маниакальному веселью.

Шарп лежал долго. Он по-прежнему слышал голоса, порой даже взрывы смеха. Вспомнился один толстяк, профессиональный крысолов, нередко бывавший в самых богатых домах Западного Лондона, которые потом рекомендовал своим дружкам по воровской шайке. «Хочешь огрести деньжат, Дикки, – спрашивал он и, схватив Шарпа за руку, показывал на двух ожидавших схватки петухов. – Который возьмет верх?» Шарпу ничего не оставалось, как делать выбор, то попадая пальцем в небо, то угадывая победителя. «У парня счастливый глаз! – хвастал крысолов перед приятелями и бросал мальчишке медяк. – Везунчик!»

Только не сегодня, подумал Шарп, и в этот момент ковер вдруг схватили, развернули, и голый пленник выкатился на каменные плиты. Появление его встретили бурным выражением радости. Свет ударил в глаза, на миг ослепив Шарпа. Проморгавшись, он обнаружил, что находится в просторном дворе, освещенном пламенем закрепленных на каменных колоннах факелов. Двое мужчин в длинных белых рубахах бесцеремонно схватили пленника, заставили подняться и подтолкнули к каменной скамье, где ему, к немалому удивлению, развязали руки и ноги. Кто-то вынул изо рта кляп. Шарп сидел, сгибая и разгибая занемевшие пальцы и хватая ртом свежий, хотя и влажный воздух. Хейксвилла видно не было.

Теперь он понял, что попал в какой-то храм. Двор был обнесен подобием крытой галереи, а поскольку сама галерея была приподнята над землей на три или четыре фута, то вымощенный каменными плитами двор действительно напоминал арену. Значит, не ошибся. Только вот на Винигер-стрит и в помине не было искусно обработанных резчиками каменных арок, украшенных кривляющимися богами и злобно разверзшими пасти чудовищами. На галерее расположились зрители, пребывавшие, судя по всему, в добром расположении духа. Их тут были сотни, и все, похоже, ждали, когда же начнется настоящее веселье. Шарп потрогал распухшие губы и сморщился. Хотелось пить. Каждый вдох отдавался болью в ребрах. На лбу выросла громадная шишка, и, проведя по ней пальцем, он обнаружил запекшуюся и уже подсохшую кровь. Взгляд скользнул по толпе, выискивая хотя бы одно знакомое лицо. Тщетно. Его окружали смуглые индийские крестьяне, темные глаза которых отражали желтоватое пламя факелов. Не иначе как собрались со всей округи. Но чего они ждут? Какого развлечения?

В центре двора стояло небольшое каменное строение с барельефами слонов и танцующих девиц и увенчанное ступенчатой башенкой с красочными изображениями опять же богов и зверья. Толпа притихла, когда из башенки выступил мужчина. Он поднял руки, призывая к тишине. Шарп узнал его сразу. Высокий, худощавый, слегка прихрамывающий, в полосатом, зеленом с черным, одеянии, это он пытался вступиться за Найга. Позади маячили два джетти. Вот оно что. Месть за повешенного. Вот почему Хейксвилл сохранил ему жизнь. Чтобы предать в руки индийца.

По галерее пронесся восторженный гул – джетти явно произвели на зрителей впечатление. И действительно, посмотреть было на что. Шарп знал, что джетти служат какому-то неведомому богу, именно ему посвятив свою недюжинную, нечеловеческую силу. И, хотя ему уже приходилось сталкиваться с силачами в Серингапатаме, а троих он даже убил, Шарп понимал – против этих двух здоровяков у него нет никаких шансов. Слабый, изможденный, избитый и вообще едва живой, что он мог противопоставить двум бородатым фанатикам? Высокие, с неимоверно развитой мускулатурой, почти обнаженные и обмазанные маслом, отчего бронзовая кожа лоснилась в свете факелов, они представлялись воплощением несокрушимой мощи. Длинные волосы заплетены вокруг головы. Лицо одного, повыше, украшали красные полосы. Другой, пониже, держал в руке копье. Из одежды ничего, кроме набедренной повязки. Некоторое время они смотрели на Шарпа, потом тот, что повыше, распростерся ниц перед башенкой. С десяток стражей вошли во двор и молча выстроились у выхода. В руках они держали мушкеты с примкнутыми штыками.

Человек в полосатом наряде хлопнул в ладоши, и двор погрузился в тишину. Лишь из задних рядов еще доносились невнятные звуки – опоздавшие пытались протолкнуться вперед, но свободного места уже не осталось. Потом где-то заржала лошадь. Послышались возмущенные голоса. Наконец все успокоилось. Высокий индиец сделал несколько шагов вперед, подойдя к краю платформы, на которой стоял миниатюрный храм. Говорил он громко и долго, и речь его то и дело прерывалась глухим рокотом согласия и одобрения. Иногда взгляды собравшихся перескакивали на Шарпа. Кое-кто пытался даже доплюнуть до него. Шарп угрюмо смотрел на них. Да, вечерок для местной публики выдался веселый. Такое не часто увидишь – чтобы у тебя на глазах убили британского офицера. Винить их он не мог – праздник нужен всем. Но только ошибается тот, кто думает, что все получится легко и просто. Черта с два. На многое рассчитывать не приходится, но надо постараться сделать так, чтобы джетти хорошо запомнили день, когда им вздумалось убить красномундирника.

Высокий закончил речь, спустился по ступенькам и подошел к Шарпу. Держался индиец с достоинством, как человек, знающий себе цену. Остановившись в нескольких шагах от пленника, он насмешливо посмотрел на англичанина, вид которого и впрямь не внушал иных чувств, кроме жалости и презрения.

– Меня зовут Джама, – сказал индиец по-английски.

Шарп промолчал.

– Ты убил моего брата.

– Я убил многих. – Голос прозвучал так хрипло, что ответ услышали немногие. Шарп откашлялся и сплюнул. – Я убил многих, – повторил он.

– И одним из них был Найг.

– Он свое заслужил.

Джама усмехнулся.

– Если мой брат заслужил смерть, то заслужили ее и те британцы, кто с ним торговал.

Верно, подумал Шарп, но ничего не сказал. За спинами зрителей виднелись остроконечные шлемы маратхских всадников, прослышавших, очевидно, о пленении британского офицера и поспешивших посмотреть на его казнь. Может, те самые маратхи, которые и купили две тысячи числившихся пропавшими мушкетов. Мушкетами их, конечно, снабдил Хейксвилл, а Торранс своей ложью прикрыл кражу.

– Теперь умрешь ты, – просто сказал Джама.

Шарп пожал плечами. Рвануть вправо и выхватить мушкет у ближайшего стражника? Нет, в таком состоянии не успеть – не хватит ловкости и быстроты. К тому же рядом слишком много народу. И все-таки предпринять что-то надо. Хоть что-то. Нельзя же просто дать себя убить. Погибнуть, как псу.

– Ты умрешь медленно, – продолжал индиец, – чтобы вернуть долг крови моей семье.

– Смерть нужна тебе, чтобы поквитаться за брата?

– Вот именно.

– Тогда убей крысу. Или придуши жабу. Твой брат заслужил смерть. Он был вор.

– А вы, англичане, пришли сюда, чтобы украсть у нас Индию, – возразил Джама. Взгляд его медленно скользнул по Шарпу. Очевидно, жалкий вид врага доставил удовольствие – индиец улыбнулся. – Ты будешь молить о пощаде. Знаешь, кто такие джетти?

– Знаю.

– Притвираж, – Джама кивком указал на силача повыше, – вырвет тебе яйца голыми руками. Но не только. Я обещал всем этим людям, что сегодня они увидят сто обличий смерти. Тебя разорвут на куски, англичанин, но ты будешь жив до самого конца, потому что в том искусство джетти. Убить человека медленно, без оружия, отрывая от него кусок за куском. И только когда твои вопли укротят боль от смерти брата, я проявлю милосердие.

Джама еще раз окинул англичанина презрительным взглядом, повернулся и взошел по ступенькам к храму.

43
{"b":"14997","o":1}